Вершина холма - Шоу Ирвин (полные книги .txt) 📗
– Я люблю тебя, – сказала Сьюзен.
– Странная любовь, – мрачно произнес Антуан. – Сейчас я снова сяду за пианино и буду петь грустные песни, а ты пожалеешь, что так обращаешься со мной. – Он встал. – Майкл, убеди ее.
– Я же не Сирано, – сказал Майкл.
– Только не перестарайся: к сожалению, она питает слабость к красноречивым мужчинам.
– Я обрисую тебя кратко, но доходчиво.
– Никому не верю, – сказал Антуан и сел за пианино.
– Он никогда не отчаивается, – заметила Сьюзен, – этого у него не отнять. Как вы думаете, американский паспорт его изменит?
– В худшую сторону.
– Он пользуется успехом у дам?
– Умеренным, – ответил Майкл, – невозможно понять, когда он говорит правду, а когда сочиняет.
– Это точно, – согласилась Сьюзен. – Антуан мне нравится, но… – Сьюзен скорчила презрительную гримаску. – Этот шрам, да и угри… Время покажет. А теперь блесните красноречием.
Она посмотрела ему в глаза, и Майкл смутился.
– Это не по моей части, – сказал Майкл. – Давайте послушаем музыку.
Сьюзен, без сомнения, кокетничала с ним. Он надеялся, что она делает это просто в силу привычки, укоренившейся еще со школьных лет. Возможно, ее заигрывания и не стоило принимать всерьез, в прежние времена молоденькие девицы развлекались подобным образом, коллекционируя кавалеров на балу. Но Майкл стал следить за собой, чтобы не вызвать ревность Антуана необдуманным словом или поступком, и старался, чтобы разговор не выходил за пределы горнолыжной темы. Страстная лыжница, Сьюзен всегда брала отпуск зимой и ездила кататься в Церматт, Давос, Кицбюэль иди Вермонт. Они невинно, как казалось Майклу, сравнивали известные им европейские и американские трассы. Ее удивляло, что Майкл всегда один, и она предложила познакомить его с любой из своих подруг на выбор – с высокой, низенькой, умной, глупой, блондинкой, брюнеткой, замужней или незамужней, но Майкл, добродушно улыбаясь, отказался.
– О, я знаю, в чем дело, – у вас тайный роман с какой-то знаменитостью, вы не можете появляться с ней на людях, иначе это попадет в прессу и ее карьера или брак рухнет; каждый вечер, уходя отсюда, вы направляетесь к ней и не хотите, чтобы она обнаружила у вас на щеке следы губной помады, – сказала Сьюзен.
– Теперь в точку. – Майкл засмеялся и переменил тему. У него не было желания объяснять ей, что он потерял мужскую силу.
Почти каждый вечер он заходил на несколько минут в «Золотой обруч», но Трейси больше там не появлялась.
В день своего тридцатипятилетия Майкл пришел на работу раньше обычного, хотя по условиям завещаний матери и деда сегодня он стал значительно богаче. Его ожидала встреча с президентом электронного концерна из Пенсильвании, и он хотел освежить в памяти свои рекомендации. Никто из сослуживцев не знал о дне рождения Майкла, и ему не пришлось выслушивать поздравления. Трейси всегда по такому случаю появлялась к завтраку с подарком и бутылкой шампанского, но сейчас она то ли забыла позвонить, то ли не застала его, так как в восемь часов утра он уже вышел из своего гостиничного номера. Он не видел ее и не говорил с ней уже больше года, но, сидя за рабочим столом перед пачкой аккуратно отпечатанных бумаг, он с трудом удерживался от искушения позвонить в отель и узнать, не спрашивали ли его по телефону.
К трем часам, когда мистер Льюис, президент электронного концерна, вошел в его кабинет, Майкл уже взмок от пота. Кондиционер гнал теплый воздух, несмотря на то что в Нью-Йорке стояли мягкие, почти летние дни и город сверкал в лучах солнца, точно шкатулка с драгоценностями. Невысокий полный президент имел встревоженный вид. Майкл знал, что мистер Льюис очень богатый человек. Видно, встревоженный вид мистера Льюиса, подумал Майкл, объясняется тем, что его днем и ночью преследует страх потерять свое состояние.
– Заключение готово, – сказал Майкл, пожав руку Льюису. Он указал на папки, лежащие на столе. – Здесь все. Итог. Черным по белому. С полным обоснованием. Затраты, доходы, оборот капитала, инвестирование, налоги, штат, исследования и разработки – все разложено по полочкам. Будете читать здесь или не спеша разберетесь во всем у себя?
– Я прочитаю здесь, – недоверчиво, враждебно ответил Льюис. – Пока я не принял окончательного решения, не хочу, чтобы ваш материал видели в концерне и даже дома.
– Вам потребуется время, – сказал Майкл. – У меня дела в городе, на час мой кабинет в вашем распоряжении.
– Благодарю вас, сэр, – ответил Льюис.
Он сел за стол Майкла, надел очки с золотым ободком, поднес к правому глазу монокль, открыл папку и погрузился в чтение.
Оставив близорукого мистера Льюиса наедине с проблемой сохранения и приумножения миллионов, нажитых с помощью его обширного бизнеса, Майкл вышел из здания. У него не было дел в городе, просто он хотел подышать воздухом. Он не взял плащ, и теперь свежий ветер, казалось, продувал Майкла насквозь, но после душной атмосферы закупоренного кабинета он радовался ему.
Майкл направился в сторону Пятой авеню, по дороге решил выпить, зашел в отель «Сент-Реджис», вспомнил о своем намерении до вечера не брать в рот спиртного, спустился по лестнице к автоматам и набрал рабочий телефон Трейси. Он еще не знал, что скажет ей, – они не говорили с того момента, как Майкл забрал свои вещи из ее квартиры, – и когда знакомый низкий голос ответил: «Трейси Лоуренс», у него перехватило дыхание.
– Это Майкл, – сказал он.
– Майкл? – С другого конца провода донесся резкий вдох. – С днем рождения тебя.
– Летят годы, – произнес он.
Значит, она помнила.
– Хорошо, что ты позвонил. Мне надо с тобой поговорить.
– Поужинаем сегодня?
Она колебалась долю секунды.
– Хорошо.
– Давай встретимся в баре «Оук Рум», а потом пойдем куда-нибудь.
Одно Майкл решил твердо – заходить за ней на квартиру он не станет. Ни в день рождения, ни в другой день там его ноги не будет.
– Ладно, – легко согласилась она.
– Семь тридцать.
– Хорошо, семь тридцать.
Она положила трубку.
Майкл медленно пошел на работу, со страхом догадываясь, о чем она хочет поговорить с ним.
Когда Майкл открыл дверь, мистер Льюис расхаживал взад-вперед по кабинету. Он снял очки, убрал монокль и теперь казался еще более встревоженным, чем прежде.
– Вы, друзья, хватили через край, – сказал Льюис, как только Майкл закрыл за собой дверь. – Вы требуете, чтобы я уволил тридцать пять человек, которые проработали у меня по двадцать с лишним лет.
Майкл сел за стол, а Льюис, который напоминал ему нервную обиженную птичку, продолжал мерить шагами кабинет.
– Мы гарантируем прирост эффективности фирмы минимум на тридцать процентов по каждому из филиалов, мистер Льюис. – Его голос звучал равнодушно, бесстрастно. – Ваше право воспользоваться нашим советом или пренебречь им.
Нашим советом. Он снимал с себя часть бремени, хотя в данном случае всю работу сделал один.
– Мы сразу оговорили, что наше заключение носит рекомендательный характер.
Мистер Льюис – маленькая птичка, поставленная перед выбором, лететь или не лететь, съесть пятнадцать червяков или ограничиться десятью, – вздохнул:
– Мне очень вас хвалили. Теперь я вижу, не зря. – Он на секунду зажмурился, словно его внезапно ослепил свет из окна. – Итог, как вы сказали. Да, бизнес есть бизнес. И ваш, и мой.
Он начал укладывать папки в свой дипломат.
– И все же мне надо подумать.
– Разумеется, мистер Льюис.
Президент концерна запер дипломат. Майкл встал, пожал гостю руку, проводил его до двери и открыл ее.
– Желаю удачи, сэр, – сказал он.
– Вот чего бы не помешало, – горестно отозвался Льюис.
Майкл поглядел вслед маленькому пухлому человечку, от которого зависели судьбы сотен людей. Льюис шел по коридору, видно, обдумывая, что он скажет тем тридцати пяти своим сотрудникам, которые работали у него более двадцати лет.
Оставшись один, Майкл снял жилет, ослабил галстук и заметил на рубашке пятно от пота. Он подошел к бару, где хранил бутылки и серебристый термос со льдом. Сегодня Майкл не мог ждать вечера. И вообще у него день рождения. Он открыл бутылку содовой, она «выcтрелила» и забрызгала рубашку. Кто бы мог вообразить, что старик примет все так близко к сердцу, подумал Майкл, смешивая содовую с виски и льдом. С бокалом в одной руке и бутылкой содовой в другой он подошел к окну и увидел залитый солнечным светом Нью-Йорк. Осень. Он медленно выпил, но облегчения не почувствовал.