Были и небыли - Васильев Борис Львович (книги онлайн полные версии txt) 📗
А уволенный со службы и внезапно представленный к награде Олексин сидел под стеной. Уже при входе в мельничный двор турецкая пуля рикошетом попала в голову, содрала кожу, но кость не пробила. Голова кружилась, все плыло перед глазами, и Федор с трудом улавливал слова бинтовавшего его солдата.
— Ничего, барин, потерпи, контузия это. Спасибо тебе солдатское, господин хороший, что уберег нас: кабы не ты — ни в жисть бы нам до этой мельницы не добежать. Ни в жисть!..
— Добежал… — с трудом ворочая языком, сказал Федор. — Добежал я, братец. Добежал!..
Взятие Ловчи и полный разгром ее гарнизона были высоко оценены не только армией и государем, но прежде всего русским и болгарским народами, уже уставшими от топтания на месте и бессмысленного кровопускания. Александр II для доклада вытребовал светлейшего князя, намереваясь услышать рассказы о преданности и героизме. Но сдержанный Имеретинский, вкратце обрисовав ход сражения, все эмоции сконцентрировал в одной фразе:
— Героем дня был генерал Скобелев.
Несмотря на царское неудовольствие, фраза эта, попавшая в официальную реляцию и подхваченная газетами, обошла весь мир: к Скобелеву стучалась не только мировая слава, но и народная любовь.
Перед третьим штурмом Плевны русская армия была усилена тридцатью двумя тысячами румын. В предвкушении победы император соизволил лично наблюдать за битвой, а общее командование возложил на румынского князя Карла. Фактически, естественно, руководить сражением обязан был командир 4-го корпуса генерал Зотов, но так как вместе с Александром прибыл и военный министр Милютин и главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, то не только единоначалие, но и просто четкое управление войсками было утрачено еще до первого залпа.
Генеральный штурм был назначен на 30 августа. День этот был Александровым днем, совпадал с днем тезоименитства его величества императора всероссийского, а посему о дне штурма знали все еще до приказа — и солдаты, и офицеры, и сам Осман-паша. Знал и готовился со всей присущей ему решительностью, волей и пониманием психологии противника.
— Русские будут атаковать Гривицкие редуты, — сказал он на военном совете. — Дайте им бой, отступите и заприте их там перекрестным огнем. И пока они будут радоваться этой победе, бросьте все таборы к Зеленым горам.
Первыми силу турок испытали румынские войска. Они атаковали злосчастные Гривицкие редуты, уже обильно политые кровью костромичей в первом штурме и солдат генерала Вельяминова — во втором. Союзники трижды предпринимали штурм и в конце концов ворвались-таки в редуты, понеся тяжелые потери, в числе которых значился и веселый капитан Вальтер Морочиняну, ценою собственной жизни поднявший румын в последнюю атаку. Следовало немедленно использовать успех, подбросить резервы обескровленным колоннам, но князь Карл жалел свою молодую необстрелянную армию, Зотов — свою обстрелянную, и в результате противник отошел в полном порядке, тут же накрыв редуты сосредоточенным огнем.
Уже казалось, что сражение проиграно, что мощная канонада и кровавые штурмы не дали результатов, что Осман-паша прочно удерживает все позиции, усмехаясь в черную бороду и умело оперируя резервами. Казалось, если бы… Впрочем, в итоге и там лишь «показалось», но показалось столь грозно, что турецкий главнокомандующий приказал начать выводить обозы из Плевны. Осман-паша поверил в свое поражение, но русское командование так и не смогло понять собственной победы.
Плевне-Ловчинскому отряду сама судьба указала наступать с юга — по тому самому пути, по которому во время второго штурма атаковал маленький, по сути сторожевой отряд Скобелева. Тогда Осман-паша был открыт с этого направления, но он был умен и дальновиден и, прекрасно зная тупое постоянство высшего командования, не забывал об «Ак-паше». Скобелева ждали не только регулярные части, не только артиллерия, но и два мощных редута, выросших у самых плевненских предместий.
С вечера 29 августа начался дождь. Он шел без перерыва, глинистая почва размокла, дороги стали непроезжими. Все складывалось против, но перенести день ангела императора на другой, более подходящий для штурма день было невозможно. И пока именинник принимал поздравления, тысячи русских солдат и офицеров в насквозь промокших мундирах шли под картечь и пули, с трудом волоча облепленные грязью сапоги.
В тяжелом мокром тумане шел Владимирский полк на третий гребень Зеленых гор. Он был внезапно встречен таким огнем, что залег и смешался.
— Господа офицеры, ко мне! — кричал Скобелев, появившись на белой лошади среди бестолково метавшихся групп. — Ваша честь — там, на третьем гребне! Так ступайте же за нею!
Офицеры собрали солдат, молча, под проливным дождем двинулись вперед. Скобелев обождал, пока они не скрылись в тумане, вытер мокрое лицо, вздохнул.
— Понял Осман-паша, чего наши стратеги до сей поры сообразить не могут: вот дверь в Плевну. За честь почту когда-либо руку его пожать.
Возвращался генерал другой дорогой. Он ехал медленно, вглядываясь в молочную завесу, и вскоре наткнулся на группу солдат, сидевших под обрывом. При виде выросшего из тумана генерала солдаты вскочили, и вперед шагнул офицер.
— Капитан Гордеев, ваше превосходительство. Собираю отставших.
— А, Гордеев, — Скобелев натянуто улыбнулся. — Кажется, ходить в атаку несколько хлопотнее, чем болтать языком?
— Ваше превосходительство, — Гордеев подошел вплотную, понизил голос. — Вы были несправедливы ко мне в Туркестане и остаетесь несправедливым здесь. Я не давал повода…
— Повод дают коню, Гордеев. Офицеру вручают честь, кою он обязан беречь.
— Клянусь этой честью, что не сойду с того места, до которого дойду живым. Даже несмотря на ваш приказ, генерал.
— Вот тогда я признаю, что был не прав. Только постарайтесь, чтобы выбранное вами место было ближе к Плевне, чем к штабу.
Скобелев дал шпоры, поднял коня и с места бросил его в карьер.
К часу пополудни скобелевцы сшибли турок и прочно закрепились на третьем гребне Зеленых гор. Впереди лежала низина с разбухшим от дождя ручьем, глинистый, размокший, растоптанный отступившими подъем и два заново отстроенных редута с глубокой траншеей между ними. Где-то вверху уже начал редеть туман, но клубы его, перемешанные с пороховым дымом, сползали в низину: густая серая мгла разделяла сейчас солдат Скобелева и аскеров Осман-паши.
— Задачка, — вздохнул Куропаткин. — Солдаты потеряют офицеров в тумане, опять кутерьма начнется.
— Музыкантов сюда, — сказал Скобелев. — Расчехлить знамена, играть марш, наступать в строевом порядке. Музыка организует, Алексей Николаевич, а знамена заменят офицеров.
В три часа загремели оркестры, взметнулись знамена, и первый эшелон — все те же Владимирский и Суздальский полки — пошли на штурм редутов, тогда именовавшихся Кованлык и Иса-Ага, а после этих кровавых дней названные Скобелевским. Скатились к ручью, с трудом преодолели его и залегли в лощине, прижатые жестоким огнем.
— Все резервы — в бой!
Либавский полк и два стрелковых батальона, посланные на помощь, вдохнули новые силы в атакующих. Последние шаги были пройдены, и перед редутами начался рукопашный бой. Из редутов выкатывались новые и новые цепи, тысячи людей, скользя и падая, остервенело дрались на скатах. Русские гнулись, подавались назад, снова отбрасывали аскеров и снова пятились; они еще держали строй, еще не давали разорвать его, они еще верили в победу.
— Они не выдержат! — крикнул всегда невозмутимый Куропаткин. — Прикажите отступить, пока их всех не перекололи. Резервов больше нет!
— Нет? А мы с тобой, Алексей Николаевич, на что тогда? Мы и есть последний резерв. Коня!
Скобелев первым доскакал до войск: лошади Куропаткина и Млынова завязли в топях Зеленогорского ручья. Появился вдруг, с саблей в руках — мокрый, с растрепанной бородой, в неизменном, заляпанном грязью белом сюртуке.
