Могикане Парижа - Дюма Александр (мир бесплатных книг .TXT) 📗
– Это правда! – сказал Мюллер, вынимая из кармана фуляровый платок и вытирая слезы, которые невольно катились по его щекам. – Это правда! Ты хочешь, чтобы он говорил, Жюстен, и вместе с тем не даешь ему времени говорить.
– Хорошо, – сказал Жюстен, садясь, – я вас более не спрашиваю, милый Сальватор, я слушаю.
– Слушайте же терпеливо. Имея некоторое дело, о котором считаю лишним говорить, отправился я вчера вечером за город. Я гулял в одном парке. Там, при свете луны, увидал я между деревьями молодую девушку, которая села на скамейку шагах в четырех от того места, где я стоял…
– Это была Мина? – воскликнул Жюстен, не будучи в состоянии сдержаться.
– Да, это была Мина.
– И вы не говорили с ней?
– Напротив, я говорил с нею; она же сказала мне, что любит вас… Несколько минут спустя, – продолжал Сальватор, – явился молодой человек и сел возле нее…
– О! – вздохнул Жюстен. – И этот молодой человек был граф Лоредан де Вальженез, не правда ли?
– Да, это был граф Лоредан де Вальженез, – повторил Сальватор.
– О! Негодяй! – воскликнул Жюстен, скрежеща зубами. – Если бы только он попался мне в руки…
– Если вы не хотите слушать меня спокойно, Жюстен, – сказал Сальватор, – я перестану рассказывать.
– О! Нет, нет, я умоляю вас, продолжайте!
– Я слышал весь разговор их, с первого слова до последнего, и узнал, – не повторяю вам всех подробностей, – что господин Лоредан де Вальженез выхлопотал себе позволение задержать вас.
– Как, задержать? – вскрикнули все вместе.
– Но в чем же обвиняют Жюстена? – спросил Мюллер.
– Да, в чем обвиняют меня? – спросил и Жюстен.
– В похищении малолетней, а наказание за это преступление предусмотрено 354, 355 и 356 статьями Уложения.
– О! Негодяй! – не мог не воскликнуть в свою очередь добродушный Мюллер.
Жюстен молчал, мать не произнесла ни одного слова, ни одна черта ее лица не дрогнула.
– Да, это негодяй большой руки, – сказал Сальватор, – но этот негодяй всемогущ и стоит так высоко, что мы не можем достать его.
– А все-таки!.. – воскликнул энергично Жюстен.
– Да, и все-таки до него нужно добраться, не правда ли? – продолжал Сальватор. – Это ваше убеждение и мое тоже!
– А если я пойду к нему? – вскричал Жюстен, вскакивая, как будто хотел тотчас же отправиться.
– Если вы пойдете к нему, Жюстен, – сказал Сальватор, – он прикажет своему швейцару взять вас и отвести в консьержери.
– А если я, старик, пойду к нему? – спросил Мюллер.
– Вы, господин Мюллер? Он прикажет своим слугам отвести вас в Бисетр.
– Но, что же остается делать? – воскликнул Жюстен.
– То, что делает матушка: молиться… – сказала Целестина.
В самом деле, мать тихим голосом молилась.
– Однако, – вспомнил Жюстен, – вы говорили с ней, следовательно, можете еще что-нибудь рассказать нам.
– Да, я могу окончить мой рассказ. Мина была неподражаема в своей чистоте и достоинстве… Жюстен, она настоящая святая! Любите ее всеми силами души!
– О! – воскликнул молодой человек. – Я ли не люблю ее?!
– Когда Лоредан ушел и оставил Мину одну, я счел возможным воспользоваться этой минутой и выйти из моего убежища. Я подошел к бедной девушке, она молила Бога вразумить ее и помочь ей в ее горе. Мне стоило произнести только ваше имя, чтобы она поняла меня, и когда она спросила меня, как и вы: «Что мне делать?» – я ответил ей, как отвечаю вам: «Ждать и надеяться!» Тогда она рассказала мне во всех подробностях о ее похищении и его последствиях, как везли ее по парижским улицам и как для того, чтобы переслать вам письмо, она должна была завернуть в него свои часы. Часы были отданы женщине, которая прислала вам письмо, я отправился к ней за ними. Броканта отказывалась, но Роза отдала мне их. Жюстен вторично поцеловал часы.
– Вы знаете остальное, – сказал Сальватор, – и вскоре я скажу вам, что, по моему мнению, вы должны сделать.
Он поклонился и сделал знак Жюстену проводить его.
II. Посвящение
Молодые люди спустились вниз, где находился класс.
Класс был пуст: дети гуляли, так как день был воскресный. На этот раз Сальватор разыграл роль хозяина и пригласил Жюстена сесть.
– Теперь, – начал он, положив руку на плечо Жюстена, – теперь, мой милый друг, выслушайте меня внимательно и не пророните ни одного слова из того, что я скажу вам.
– Я слушаю вас; я хорошо понял, что вы не могли сказать всего в присутствии моей матери и сестры.
– Вы правы. Есть вещи, которые нельзя сказать матери или сестре.
– Говорите, я слушаю.
– Жюстен, вам не удастся возвратить Мину семейству обыкновенными средствами.
– Я понимаю, но, по крайней мере, с вашей помощью я могу с ней видеться, не так ли?
– Пожалуй! Но только прежде всего мы должны уговориться.
– Я хочу ее видеть, знать, где она, – остальное уже мое дело.
– Вы ошибаетесь, Жюстен: с этой минуты это мое дело… Да, вы ее увидите, потому что я обещал вам это; да, вы ее даже похитите, – и это может легко случиться; вы можете спрятать ее так, что ее никто не отыщет, – но зато вас непременно отыщут.
– И дальше что?
– Вас найдут, задержат, посадят в тюрьму.
– Это не страшно. Во Франции есть же правосудие: рано или поздно моя невиновность откроется, и Мина будет спасена.
– Рано или поздно, говорите вы? Положим, рано или поздно, хотя я не совсем разделяю ваше мнение. Я думаю о худшем. Итак, предположим, что ваша невиновность будет всеми признана. Я делаю вам снисхождение, полагая, что на это уйдет год. Что будет с вашим семейством в продолжение этого года? Нищета войдет в ту самую дверь, которая захлопнется за вами; ваша мать и сестра умрут от голода.
– Нет! Добрые люди помогут им.
– О, как вы ошибаетесь, мой бедный друг! Вальженезы – сторукие чудовища. Если им стоит только протянуть одну из этих рук, чтобы открыть вам дверь в тюрьму, то девяносто девять остаются у них свободными, чтобы очертить ваше семейство роковым кругом, который никто не осмелится переступить. Добрые люди помогут вашей матери и сестре? Кого подразумеваете вы под словами «добрые люди»? Жан Робер, поэт, который нынче Крез, а завтра беднее вас самих; Петрюс, живописец, фантазер, который пишет картины для себя, но не для публики, который существует не произведениями своей кисти, а проедая свое маленькое наследство. Людовик, талантливый медик, даже более того – гениальный, но медик без практики; я, бедный комиссионер, живущий сегодняшним днем. Ваши мать с сестрой – добрые христианки, им останется церковь, где они могут искать опоры и утешения, не так ли? Но один из самых влиятельных кардиналов – родственник Вальженезов. Вы скажете: благотворительный комитет? Президент комитета сам Вальженез. Положим: они могут обратиться к Сенскому префекту, к министру внутренних дел. Получат единовременно двадцать франков, еще вопрос: получат ли, когда эти чиновники проведают, что просительницы состоят в таком близком родстве с человеком, задержанным по подозрению в преступлении, которое влечет за собой ссылку на галеры…
– В таком случае что же делать? – воскликнул Жюстен, дрожа от гнева.
Сальватор сильнее сжал рукой плечо Жюстена и, устремив на него пристальный взгляд, спросил:
– Что сделали бы вы, Жюстен, если бы дерево грозило упасть вам на голову?
– Я срубил бы дерево, – ответил Жюстен, начиная понимать метафору своего друга.
– Что сделали бы вы, если бы кровожадный зверь, ускользнув из зверинца, бегал бы по городу?
– Я взял бы ружье и убил бы животное.
– В таком случае я в вас не ошибся, – сказал Сальватор, – выслушайте меня.
– Я думаю, что совершенно понимаю вашу мысль, Сальватор, – сказал Жюстен, опираясь в свою очередь рукой на колено своего друга.
– Разумеется, – продолжал Сальватор, – тот, кто вздумал бы мстить за личную обиду, нарушая общественный порядок, кто поджег бы город, потому что сгорел его собственный дом, – мог, по справедливости, быть назван глупцом, сумасшедшим или извергом. Но человек, который, изучив все недуги общества, сказал бы себе: «Я знаю зло – поищем лекарства», – такой человек, Жюстен, оказал бы своим согражданам услугу, услугу честного человека, искореняющего зло. Жюстен, я тоже несчастный член великой человеческой семьи. Несмотря на мою молодость, я успел окунуться в этот водоворот, называемый большим светом, и, подобно шиллеровскому рыбаку, вышел из него в состоянии ужаса… Тогда я постарался успокоиться, сосредоточиться, стал раздумывать о бедах моих ближних. Они все прошли вереницей перед моими глазами: одни, как вьючные животные, сгибаясь под бременем, превышавшим их силы, другие, как стадо баранов, гонимых на бойню. Мне стало совестно за моих ближних, совестно за самого себя. Мне казалось, что я похож на человека, который, находясь в лесу, равнодушно смотрит из укромного убежища, как разбойники грабят, бьют и режут прохожих, не желая даже сказать слова в их защиту. Я говорил себе с сердечной тоской, что для всего есть лекарство, не исключая смерти, которая, впрочем, есть личное несчастье, не простирающее своего влияния на весь человеческий род. Однажды умирающий показывал мне свои раны, и я спросил его: «Кто тебе их нанес?» – «Общество! Люди, тебе подобные», – ответил он. – «Нет, – сказал я, – это не общество и не мои ближние. Те, которые подстерегали тебя в лесу, чтобы отнять у тебя кошелек, и избили тебя до полусмерти, не мои ближние. Это злодеи, с которыми нужно бороться, это ядовитые травы, которые нужно вырывать с корнем». – «Что же я могу сделать? – удивился он. – Я один!» – «Нет! – сказал я, протягивая ему руку. – Нас двое!»
