Сокровище альбигойцев - Магр Морис (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
Мне ужасно хотелось прогнать этого безумца. Но слова его были столь проникновенны, что заставили меня призадуматься. Он говорил о бедах нынешних и несчастиях грядущих. Единственной причиной этих несчастий он считал присутствие в мире золота. Как только золото проникло в храмы, Господь ушел из них. Любое позолоченное распятие, любая картина, написанная красками, в состав которых входит хотя бы крупица золота, становятся символами зла — подобно животворному вину, в которое добавили каплю смертоносного яда. А собор Сен-Сернен буквально ломился от золота. Оно громоздилось в его часовнях, блестело на алтарях, украшало раки святых. Собор стал недостоин нести крест. И тот, кто некогда водрузил этот крест, теперь должен его сорвать.
Несмотря на щедро расточаемые богохульства, речи этого еретика постепенно заинтересовали меня. Но стоило мне прислушаться к его словам, как я тотчас заснул крепким сном.
Похоже, спал я очень долго. Проснулся от звука трубы и немедленно вспомнил о смерти и трубном гласе Судного дня. Однако звук, донесшийся до меня, был не настолько громким, чтобы исходить из ангельской трубы. Я обнаружил, что старика рядом нет, а обе створки двери дома Пейре Мауранда распахнуты настежь. Вокруг меня были разбросаны мебель и всевозможные предметы обихода. Их свалили сюда, пока я спал. Чего здесь только не было: и дубовые лари, и римские табуретки, и столики с вытравленным на металле узором, и медные светильники, и серебряные кубки, и сосуды из горного хрусталя, что добывают в Пиренеях! Груды всевозможных тканей, дорогой парчи, поясов и оружия сверкали на солнце. Мраморная статуя какой-то богини, завалившись набок, загадочно улыбалась мне.
На пороге дома стоял высокий худой человек. Это он дул в трубу. Когда он прекратил трубить, я встал, и он направился ко мне. У него были длинные седые волосы и такое кроткое выражение лица, что сначала я даже не узнал его. Это был бывший советник капитула [8] Пейре Мауранд.
Я был еще ребенком, когда его осудили за ересь; для жителей Тулузы приговор, вынесенный ему, стал великим потрясением. Папский легат сохранил еретику жизнь при условии, что он совершит паломничество в Иерусалим. Несмотря на свои восемьдесят лет, Пейре Мауранд пешком отправился в Эг-Морт и там сел на корабль. Никто не верил в его возвращение. Я вспомнил его суровое, осунувшееся лицо, когда он в окружении солдат шел по улице Тор. Теперь передо мной стоял совсем другой человек; избавившись от всех страстей, он уподобился дереву, чей ствол еще полон соков, но листва уже утрачена безвозвратно.
— Возьми что тебе нравится, — сказал он мне. — Здесь все твое так же, как и мое.
Видимо, разглядев плачевное состояние моей одежды, он поднял с земли плащ с воротником и меховой оторочкой и накинул мне на плечи.
Тут я заметил, что за спиной у бывшего консула с удрученным видом топчется, перешептываясь, кучка слуг. Все они смотрели на плащ. Один даже порывался броситься перед хозяином на колени и отговорить его. Но Пейре Мауранд остановил его.
Из окон высовывались люди. На улочках за собором Сен-Сернен замелькали тени. Там обитали разбойники, люди с жутковато бледными и грозными лицами; на улицу они выходили только ночью и без промедления отправлялись в городские притоны. Кто-то предположил, что здесь, наверное, случился пожар. Молодая женщина с отвисшими грудями и вороватой улыбкой, видя на мне роскошный плащ, решила, что я знатный сеньор, и, жеманно кривляясь, принялась ходить вокруг меня кругами.
Пейре Мауранд наугад схватил какие-то вещицы из разбросанных по земле и попытался всучить их первым попавшимся субъектам.
— Берите мебель, забирайте ткани, — предлагал он. — Я больше не хочу ничем владеть, я все отдаю вам.
В первую минуту все остолбенели. В наползавшей предрассветной дымке я разглядел на лицах столпившихся вокруг оборванцев выражение недоверия и страха. Бедняки уверены: за щедростью непременно скрывается ловушка.
Пейре Мауранд без устали повторял:
— Берите, берите!
А так как и голос его, и движения его худых рук были явно необычны, зеваки решили, что он сошел с ума, а значит, этим надо немедленно воспользоваться.
И толпа ринулась вперед. Я видел людей, с жадностью хватавших предметы, казавшиеся настолько хрупкими, что стоит им упасть на землю, как они разлетятся на куски. Мебель, словно колеса от телеги, с грохотом перекатывали по брусчатке. Кровать под балдахином едва не придавила какого-то коротышку, пытавшегося утянуть ее. Высокий человек убегал, набросив на голову ковер и зажав в каждой руке по подсвечнику. Вид у всех был такой, словно они занимались воровством, хотя вещи были отданы совершенно добровольно.
Изумленный, я стоял, позабыв про свой роскошный плащ. Решив, что я не беру ничего из-за застенчивости, Пейре Мауранд сам водрузил на мою лохматую голову шелковую шапку, потом поднял ожерелье из драгоценных камней и набросил его мне на шею.
В эту минуту — видимо, разбуженный уличным шумом — из дома выскочил полуодетый человек и, размахивая руками, с криками заметался во все стороны:
— Господи! Господи, боже мой!
Я сообразил, что это управляющий. Он взывал к слугам, упрекал их за то, что не предупредили его, не отправились за вигье, чтобы тот прислал солдат разогнать весь этот сброд.
— У вас нет наследников, — строго выговаривал он Пейре Мауранду, — но вам самому еще жить да жить. Позвольте мне спасти хотя бы то, что осталось, и сохранить до тех времен, когда к вам вернется разум.
Но Пейре Мауранд отрицательно покачал головой.
Я смотрел, как искрами вспыхивают камни в ожерелье у меня на шее. Казалось, эти искры обжигают меня, и я ощутил страх, смешанный с наслаждением. Впервые я обладал по-настоящему ценной вещью. И словно предмет этот внезапно заразил меня жаждой больших богатств, я бросился на землю, готовый вступить в схватку с бродягами и девками за ту рухлядь, которая еще лежала на мостовой.
Я схватил пояс из кордовской кожи с бриллиантовой застежкой и потянул его к себе. Другой конец пояса, изрыгая проклятия, схватила какая-то старуха. И когда я уподобился псу, бьющемуся за лакомую кость, я услышал, как Пейре Мауранд ответил управляющему:
— Ты сам видишь: богатство пагубно для всех, даже для этих несчастных. — И он с состраданием простер руку в мою сторону. — Но каждый должен пройти через него как через испытание. Среди золотых нечистот человек обретает истинную чистоту.
Вчера вечером другой альбигойский еретик уже говорил мне похожие слова.
— А вот это, это тоже им отдать?
Словно неоспоримый аргумент, управляющий поднес к глазам хозяина некий предмет, который до поры держал под мышкой. Это было полотно, на котором искусный мастер, подражая манере древних мастеров Греции, запечатлел лицо женщины.
Пейре Мауранд с жадностью схватил картину и наклонил ее к свету, чтобы лучше разглядеть изображение. На секунду бесноватое выражение его лица уступило место безутешной печали, рожденной навечно утерянной красотой. Он поднял портрет женщины ввысь, туда, откуда пурпурная заря уже высвечивала собор Сен-Сернен, дабы затем омыть его лучами вечного света. Наконец, отвернувшись, он отбросил от себя картину.
— Любая материальная привязанность отдаляет нас от духа, — изменившимся голосом кротко произнес он, словно обращался к самому себе.
Издалека донесся лязг убираемых цепей, которыми на ночь перегораживали улицы. Зазвонили колокола. Среди кипарисов показалась вереница монахов, вышедших из монастыря Сен-Сернен. Старинные каменные надгробия обретали цвет позолоченной слоновой кости.
Я отпустил пояс, который все еще сжимала моя рука. Встал и стряхнул с плеч отороченный мехом плащ. Сорвал с шеи ожерелье из капелек огня и швырнул его на землю. Неожиданно мне показалось, что я вижу перед собой Эсклармонду — какой я увидел ее на опушке арьежского леса. Тогда, стоя перед ней, я испытал такое же необъяснимое ощущение некоего высшего присутствия, какое испытывал теперь подле Пейре Мауранда. Но горько сознавать, что есть нечто, превышающее ваше разумение, а потому я решил больше об этом не думать и быстро зашагал к дому своего отца.
