Город за рекой - Казак Герман (серия книг TXT) 📗
— Но ты уже больше не сон, — сказал он.
— Я опоздала! — крикнула вдруг она, подняв испуганный взгляд на солнце.
Она быстро вытащила ноги из воды и ступила босыми ногами на землю. Торопливо надела свою шляпку с широкими полями и сказала Роберту, чтобы он подождал ее. Это недолго, она только отпросится у начальника. На вторую половину дня. А он тем временем может осмотреть собор, недалеко отсюда, и таким образом исполнит заодно одну из своих обязанностей. Она показала в ту сторону, где сужался овал площади. А потом они встретятся на остановке трамвая.
— Прихвати мои вещи, — крикнула она уже на ходу, — пока я сбегаю.
Роберт, ничего толком не поняв из торопливых слов Анны, растерянно смотрел, как она бежала широкими шагами к спуску в подземный туннель. Ее как будто ничуть не смущало, что она прямо босиком прыгала по мостовой. Когда она исчезла из виду, он посмотрел в указанном ею направлении: там в дрожащем мареве виднелись очертания сужающегося кверху фронтона, в которых угадывалось культовое сооружение. Он взял в руку чулки и туфли Анны и задумчиво двинулся через площадь к собору.
Чем вызвана столь внезапная поспешность, с какой она помчалась "отпрашиваться", и что она имела в виду, когда говорила ему об исполнении ежедневной обязанности? Он волен, в силу своей должности, сам решать, куда ему ходить, чем заниматься в тот или иной момент — исходя из задачи, которая стоит перед ним здесь. Анна, конечно, не могла знать, что он вправе распоряжаться своим временем, как он сам считает нужным. Но пока она была с ним, она находилась под его защитой. Что ему до какого-то там частного "начальника", у которого она сейчас "отпрашивается", у него в кармане особое удостоверение, и ему в крайнем случае достаточно воспользоваться телефонным номером Префектуры, чтобы освободить Анну от возможных нагрузок. Раздражение захлестнуло его. В конце концов, настало время подумать и об обеде. Как чудесно они могли посидеть вдвоем, не в гостинице, разумеется, а, скажем, в каком-нибудь ресторанчике. Ну, раз уж так получилось, он осмотрит пока что храм. Давно уже в церкви ходят не из набожности, а с целью осмотреть архитектуру здания, произведения искусства. При этом, правда, можно приобщиться к тайнам бытия, как было когда-то с верующими, ходившими в церковь.
Перед ним возвышался на краю площади фасад древнего храма. Высокие каменные ступени во всю ширину фасадной стены вели вниз, к порталу. Вниз — ибо почтенное сооружение располагалось на месте, по уровню много ниже окрестной территории. Представлялось так, как будто оно, оседая, постепенно погружалось в глубь земли, хотя на самом деле это только окрестность со временем стала выше. Роберт из своей археологической практики знал, что развалины древних городов, храмы и дворцы почти всегда извлекали из глубинных пластов земли, которые постепенно возникали в результате наносов речного песка, каменной пыли, обломков строений, пострадавших от землетрясения. Ему известны были и такие места, где было сразу несколько погребенных одна под другой культур, часто с сохранившимися величественными обломками. Именно так он объяснял себе и заглубленное местоположение этого храма, который первоначально был возведен, может быть, на высоком месте и выгодно выделялся из общей застройки. Теперь он, вероятно, в значительной степени утратил величественный вид, какой имел прежде.
Стена, сложенная из плотно пригнанных серых продолговатых квадров, обнаруживала богатство декоративной отделки. Поверх украшенного символами портала тянулся фриз в виде гирлянды растений с круглыми листьями, в промежутках между отдельными звеньями которой были каменные выступы со скульптурными человечьими и звериными головами. Розетка над ним была замурована. Другие членения и детали фасадной плоскости также были удалены или замаскированы в более позднее время, что придавало ей в целом вид глухой стены. В нишах по обеим сторонам портала отсутствовали статуи. В арочной перемычке входа, которая находилась приблизительно на том же уровне, что и площадь, сверкал зеленый глаз огромной каменной головы. Хотел ли он взглядом Горгоны приковать к месту незваного гостя? Или проницательной суровостью небесного отца заклинал желанного посетителя, вступающего под своды храма? Волосы каменной головы то будто извивались змеями, то закручивались завитками, из которых, как из лепестков лотоса, воспаряли многочисленные маленькие фигурки — блаженные жизни, безмолвно сидевшие на корточках, подобно ученикам Будды, парящие на крылышках, как эльфы, с просветленными ликами херувимов. Вся эта благодать не смягчала суровости глядящего каменного ока.
Сходя вниз по лестнице, Роберт задерживался на каждой ступени, чтобы сравнить разные впечатления от глаза, выражение которого изменялось по мере того, как он спускался все ниже. Так, он постепенно пришел к мысли, что это скульптурное изображение должно было означать нечто большее, чем просто украшающий вход рельеф. Благодаря все увеличивающемуся объему головы взгляд все время мог охватить полностью лишь один из двух ее глаз. Этот глаз был как будто оторван от стены и потому казался как бы выпученным, возможно, он был тут изначально; это был пустой глаз, он не смотрел ни перед собой, ни вовнутрь себя. Со следующей ступени глазная щель, казалось, сужалась по краям, как будто затягивалась шлаком при виде картины всеобщего разрушения. Налет скорби можно было различить, если спуститься еще ниже, хотя глаз оставался все же слишком открытым, без слез, чтобы что-то значить. Он не выражал доверия, но вместе с тем обезоруживал всякое всезнайство. Взгляд по-прежнему оставался пустым. Роберт медленно спустился на ступень ниже, глядя вверх. Ничего скорбящего, ничего терпящего, скорее всего, бытие страдания сделало непроницаемым образ. Моментами проступало что-то женское в разрезе глаза, напоминая мученическое выражение, известное по скульптурным изображениям Будды и Христа. Кое-где виднелись едва различимые следы росписи. Какая эпоха, какой одинокий дух трудился над этим? Разве не было искуплено знание о вселенском страхе, победившем самого себя — смертью в жизни? Роберт не мог припомнить ни одного изображения, которое годилось бы для сравнения с этим. Что он знал из культур чужих стран и народов, все и всегда уже варьировалось в человеческом. Но здесь — и с самой нижней ступени это было видно совершенно отчетливо — у ока творения отсутствовало выражение божественного, но также и демонического. Безучастно смотрело оно не только поверх людей и человеческих судеб, оно не замечало их, как копошащееся в бесплодных усилиях ничто. Не застланное пеленой, оно казалось погруженным в долгий сон; оно было угасшим, но посюсторонним. Что лежало за ним, святая святых — или мрак?
С трезвым чувством, хотя и не без внутреннего трепета, вошел он через высокие створки дверей, которые только слегка были притворены. Не недра мира приняли его в себя — пустынное безмолвное пространство тонувшего в голубом полусумраке помещения обступило его. Что-то тонко хрустело, как песок, у него под ногами, нарушая тишину. Это заставило Роберта после нескольких шагов остановиться. Он нагнулся к полу и увидел, что его покрывала толстая стеклянная пленка. Возможно, она предохраняла цветные плитки мозаики, которыми был выложен пол. Сверкающие блики прихотливо переливались и трепетали на его поверхности, скрадывая очертания узора. Свет струился сверху широкими потоками и рассеивался по всему помещению. Купола, который должен был венчать строение, не было. Само небо осеняло культовое здание своей бездонной синевой. С продольных боковых балок фермы свисали, отливая на солнце зеленью, мощные медные пластины, сплющенные в одну покореженную массу с зазубренными краями. Казалось, что медный шлем купола был проломлен и вывернулся наизнанку. Стало быть, разрушение и здесь оставило свои следы.
Помещение поначалу могло представляться открытой сверху базиликой. Однако скоро из сумрака проступили два боковых нефа; они отделялись от центрального тяжеловесными колоннами, которые высились, подобно окаменевшим стволам деревьев.
