Очарованная душа - Роллан Ромен (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Старая рана еще болела, и он боялся навлечь на себя новое оскорбление.
Аннета пришла к Марселю Франку. Он стал важным винтиком в механизме «дробилки». Он проник в личный секретариат премьер-министра.
Не тратя времени на околичности, Аннета рассказала ему всю историю.
Марсель упал с высоты своего величия. Его первое чувство было далеко не доброе. Аннета впервые увидела Франка без его насмешливой улыбки, этой косметической прикрасы, которая сделалась для него второй натурой. Он даже чуть было не отбросил всякую вежливость. В рассказе Аннеты он увидел одно: по милости этой сумасшедшей он попал в переплет! Ему ничуть не было веселее от того, что в этот переплет вместе с ним попадет и она. Он сердился на Аннету за то, что она впутала его в опасную историю. Но, поймав иронический взгляд Аннеты, которая читала мысли своего собеседника, следя за игрой его лица, он снова вошел в роль светского человека и принял свой обычный непринужденный вид. Он подумал о твердости этой женщины, явившейся, чтобы стать лицом к лицу с опасностью, и устыдился своей трусости. И Марсель – прежний Марсель – спросил ее:
– Но скажите, ради бога, Аннета, какой бес вас попутал? Ведь вы спокойно сидели в Швейцарии, никто о вас и не думал… Какой же черт подбил вас вернуться, чтобы угодить в пасть волку?
Аннета терпеливо объяснила, что хочет вызволить Питана, заняв его место, или же взять на себя долю вины.
Марсель воздел руки к небу.
– Вы этого не сделаете!
– Прошу вас назвать мне фамилию следователя, ведущего это дело: я подам ему заявление.
– Этого я не допущу.
– А вы допускаете, что я дам осудить вместо себя ни в чем не повинного человека?
– Какое там неповинного! Ведь он профессионал. Через него ведется нелегальная переписка, устраиваются побеги: это старый рецидивист. Ну, донесете вы на себя, а его все равно не спасете. Да ведь он и не назвал вас.
– По своему благородству. Не вижу, почему я должна уступать ему в этом.
– У вас сын.
– Вот именно! Я не хочу, чтобы он был трусом.
– Вы совсем обезумели.
– Да, совсем… А теперь, друг мои, назовите мне фамилию, которая мне нужна. И будьте спокойны. Ваше имя не будет произнесено.
Он думал:
«Рассказывай сказки! Суд по следу постепенно доберется и до меня!»
Но его самолюбие было задето. Он возразил:
– Не обо мне речь. Я тревожусь за вас. Вы не знаете «патрона». (Он разумел «Человека, делавшего войну».) Одним смертным приговором больше или меньше – ему все равно. Он не посмотрит, что вы женщина! Для острастки он готов попрать все старые условности, не признает никаких поблажек, священных традиций почтения и галантности…
– Не возражаю. Равноправие так равноправие. Даже под угрозой виселицы!
Марсель больше не настаивал. Он знал Аннету.
– Пусть так!.. Но дайте мне сначала ознакомиться с делом!
– Время не терпит…
– Оно не будет потеряно даром.
– Надо мной тяготеет долг: дать показания.
– Вы достаточно крепки, чтобы нести это бремя еще день-два. Может быть, найдется возможность прекратить это дело. Зачем же зря губить и себя и Питана!
– А кто поручится мне, что дело не кончится на этих днях! И я не узнаю задним числом, что «скоропалительный» приговор уже вынесен!
– Я знаком со следователем и буду извещать вас о ходе дела. Я не собираюсь обманывать вас. На это я не решусь!.. Возьмем худший случай: представьте себе, что решение суда неожиданно состоялось без моего ведома. Что ж, у вас остается тот же выход: отдаться в руки правосудия. Разве можно помешать женщине погубить себя?
– Я этого не боюсь. Марсель, но и не добиваюсь. Бесполезному героизму я не сочувствую и не уважаю его.
– Слава богу! Наконец-то голос трезвого рассудка!.. Уф! А насчет полезного героизма… Аннета, скажите правду – я ведь все равно буду защищать вас, как только смогу, – почему вы скрыли от меня, что он ваш возлюбленный?
– Кто?
– Юный красавец, которого вы спасли.
– Какая чепуха!
– Полноте! Неужели вы и теперь будете таиться! Что ж, я далек от упреков. Если это развлекает вас, вы правы!
– Уверяю вас, что нет!
– Да будет вам! Аннета покраснела:
– Нет, нет, нет и нет! Марсель улыбнулся.
– Ладно! Не сердитесь! Я вас ни о чем больше не спрашиваю… Но между нами, госпожа Загадка, признайтесь, что вас очень легко поставить в тупик. Вот объясните-ка: чего ради вы спасли его, если не любите?
– Ради того… – начала она порывисто.
Но тут же умолкла. Она понимала, что, если начнет объяснять ему свои подлинные побуждения, он не поверит ни одному слову: не поймет… Ну, пусть так! Пусть думает, как ему хочется.
Марсель победоносно усмехнулся. Его не проведешь!
Он был славный малый… Любовь придавала всему делу острый привкус…
Эта Аннета, однако… Такое знакомство может ему здорово повредить…
Но, по правде говоря, Марсель ею гордился!..
Он сейчас же начал хлопотать. Повидался с капитаном, который вел следствие. Это был любезный, светский человек, без малейших усилий поднявшийся на ту ступень бесчеловечности, которой требовала его роль. Национальный фанатизм по обязанности и любопытство дилетанта сливались у него в какое-то ласковое равнодушие. Для подследственных он был особенно опасен в тех случаях, когда он ими интересовался.
Питаном он заинтересовался. Почувствовал к нему расположение. У них происходили продолжительные и вежливые разговоры, из которых следователь пытался добыть пеньку для веревки, чтобы можно было повесить Питана. Но веревка была непрочна: следователь очень мило и с сожалением признавал это. Старый мастер показался ему тихим мечтателем, на вид безобидным и безусловно чуждым корысти. Он любил поговорить, с радостью излагал свои прекраснодушные утопии, выражал признательность за то, что его слушают, ожидал виселицы со сдержанным ликованием собаки, которая косится блестящими глазами на кусок сахара, но выведать у него имена сообщников или подробности о деле, за которое его привлекли к суду, не было никакой возможности. По своей болтливости или в силу наивного лукавства он всегда прерывал начатый рассказ, чтобы пуститься в рассуждения. По-видимому, он не придавал никакого значения фактам, – все его внимание было поглощено идеями.
Следователь показал Франку письма, которые Питан посылал из тюрьмы одному своему юному другу, и письма этого друга – его звали Марк Ривьер.
Франк в первую минуту всполошился: неужели этот дуралей тоже влип? С Ривьеров станется!.. Но он быстро успокоился, слушая следователя, который прочел ему своим мелодичным голосом отрывки из этих посланий, написанных в возвышенно-лирической манере-то под раннего Шиллера, то под Флобера. Жан-Жака, Рембо. А Питан сочинял в стиле не то Бернардена де Сан-Пьера, не то Эдгара Кине. Юноша восторженно изливался в любви к старику, с негодованием говорил о насилии, которое над ним учинили, и горячо желал разделить участь, уготованную праведнику, какова бы она ни была. Старик отечески старался его успокоить, описывая безмятежную радость, ощущение душевного покоя, которым он наслаждается: можно было подумать, что тюрьма – место отдохновения для мудреца, мирская келья, предоставленная мыслителю государством. Ветер забросил в его камеру через высокое решетчатое окно цветок каштана с берегов Сены, и вместе с ним ворвалась весна: Питан впал в буколический стиль. Цветок был вложен бережной рукой между листками письма, которое следователь держал в руках.
Два парижанина обменялись насмешливой улыбкой, как бы говоря:
«Этого старичка самого не мешает наколоть на булавку».
Но ни старичок, ни восторженный подросток не выдали главного: юноша – своего раскаяния и тревоги за судьбу матери, старик – желания рассеять эту тревогу; они понимали друг друга с полуслова, а парижане узрели во всем этом только диалог из «Эмиля».
Следователь закрыл свое досье; Франк спросил:
– А итог?
– Итог тот, что все сводится к странному делу о побеге. Не совсем понятно, какая была в нем корысть для старого Анахарсиса. Лично он пленного не знал. Мы установили слежку за этой птицей в Швейцарии. Его пригрела там одна французская провинциальная семья…
