Невеста Анатоля (Фантастические рассказы) - Нагродская Евдокия Аполлоновна (читать книги бесплатно полностью txt) 📗
Однажды я совершенно неожиданно получила от нее письмо.
Она писала, что приехала и живет в дачной местности в получасовом расстоянии от Петрограда, где известный золотопромышленник Сонский предоставил в ее распоряжение свою великолепную виллу.
«Ты не можешь себе представить, какая здесь поэзия, — писала она, — очаровательный, роскошный дом, полный цветов, а вокруг деревья в инее, снег и тишина! Пожалуйста, не отказывайся приехать. Я пришлю на станцию автомобиль. Сонский премилый человек — я вас познакомлю потом, но этот день мы должны провести только вдвоем и вспомнить старое».
Встретила она меня преувеличенно восторженно, говорила без умолку.
— Боже мой, как я тебе рада! Ты не можешь себе представить, как я тебя люблю! С тобой связаны приятные и веселые воспоминания!
Замечала ли ты, что с одними людьми связываются веселые воспоминания, а с другими печальные? Вот, например, Верочка Плавнева… Ах, Боже мой, что же я молчу! Ведь Верочка живет здесь — ее муж тут чем-то на железной дороге! Вот отлично-то! Мы непременно пойдем сегодня к ней, ты ее не видала с выпуска? Неужели? Ее фамилия теперь Киренина, у нее куч а ребят, а дочери уже пятнадцать лет! Боже мой, какие мы старухи!
Она расхохоталась, глядя в зеркало, где отражалась ее стройная фигура и красивое, совсем молодое лицо.
После обеда мы отправились к Верочке по снежным, пустынным улицам.
— Смотри, какое у нас отличное освещение, — воскликнула Нина Васильевна, — электричество! Как хорошо идти! Слышишь, как скрипит снег? Вера страшно обрадуется… Она, наверное, уложила детей и сидит одна — ее муж теперь на линии. Ты знаешь, ведь она тоже стремилась на сцену, но после одного трагического происшествия испугалась «житейских бурь» и вышла замуж. А ведь сначала, стремясь на сцену, хотела отказать своему Петру Ивановичу!
— А что это было за происшествие? — спросила я и спросила больше для того, чтобы слышать ее голос, потому что тишина покрытых снегом улиц, эти заколоченные дачи, окруженные белыми деревьями, странно подействовали на меня. Меня охватило какое-то оцепенение, и казалось, что мы будем идти бесконечно этой белой дорогой, слабо освещенной линией фонарей, уходящих в морозную даль.
Мне казалось, что тишина втягивает меня в какие-то таинственные недра, и только эта линия фонарей удерживает меня на пути.
А Нина Васильевна говорила:
— Это случилось со мной в ту зиму, когда я твердо решила стать артисткой. Мы тогда жили с отцом в N. Ах, какой это скверный, захолустный городишко! Лето еще прошло сносно, я флиртовала и каталась на лодке, но зимой… Я умирала от скуки и умолила Веру приехать. Конечно, мы развлекались по мере возможности. Вообрази, танцы с гимназистами под разбитое пианино, игра в фанты и чай с ситным. Я твердо решила ехать в Москву. И вот, перед отъездом… Это было, как говорит Верочка, 27-го ноября. Верочка помнит число, а я совершенно забыла.
— Сегодня как раз 27-е ноября, — сказала я.
— Да что ты! Ха, ха, ха! Вот так совпадение. Ведь этому прошло уже шестнадцать лет. Признаться сказать, я совсем забыла об этом происшествии — это Верочка мне недавно напоминала о нем. У меня удивительное свойство все скоро забывать. Память у меня хорошая, но я просто не способна к воспоминаниям, да и к чему они? Когда жизнь так богата новыми впечатлениями, я всегда… Постой, куда же мы это зашли?
Она остановилась и, удивленно оглядевшись крутом, сказала:
— Я, верно, пропустила поворот в переулок, надо вернуться назад — тут такой-то овраг и фонарей больше нет.
Я лениво оглянулась тоже.
При слабом свете полускрытой тучами луны я увидела, что вокруг нас не было ничего, кроме занесенных снегом пустырей с торчащими кое-где плетнями.
— Это какие-то огороды… Повернем назад.
Повернувшись, она с недоумением сказала:
— Смотри, фонари потухли — верно, на электрической станции что-нибудь испортилось! Ну да ничего — мы шли все прямо — пойдем обратно.
Мы пошли.
Странное чувство безволия и оцепенения, охватившее меня, все усиливалось. Мне казалось, что темнота и тишина овладели мною, несли меня куда-то, а у меня не было сил сопротивляться.
Нина Васильевна, между тем, бодро шла вперед и со смехом говорила:
— Заметь, Маша — уж такова моя судьба, жизнь моя кишит приключениями большими и маленькими, и стоит кому-нибудь попасть в мою компанию, как сейчас же с ним «приключится приключение». Смотри, вон там видны огоньки, идем на них. Там спросим у кого-нибудь, куда нам идти. Смотри, вот и улица и фонари. О, здесь уже фонари-то керосиновые, — прибавила она, поравнявшись с первым фонарем.
Чем больше мы подвигались вперед, тем больше мы видели освещенных окон.
— Я никогда не думала, что здесь в дачной местности живет зимой так много народа! Удивительно, почти все окна освещены. Хотела бы я знать, какая это улица.
Пройдя еще вперед, она замедлила шаги.
— Странно… очень странно! — пробормотала она.
— Что странно? — с трудом произнесла я. Мне было трудно говорить, смотреть, поворачивать голову — я могла только идти вперед и какой-то удивительно легкой походкой.
— Повернем направо, — тихо и боязливым шепотом сказала Нина Васильевна.
Мы повернули на более широкую улицу.
— Лавка Прусова! Не может быть… И церковь… и аптека напротив! — голос ее звучал взволнованно, и она крепко сжала мою руку.
— Что же это такое? Повернем сюда, за аптеку.
Она быстро повернула и остановилась перед ярко освещенной стеклянной галереей с маленьким подъездом на улицу.
Вбежав по ступенькам, она приблизила свое лицо к двери, чтобы прочесть фамилию, написанную на доске, потом повернулась ко мне.
При бледном свете фонаря я увидела ее лицо со странно расширенными глазами.
— Я хочу… я хочу знать, что же это такое, — проговорила она срывающимся голосом, — я сейчас позвоню туда!
Я смутно чувствовала, что я должна ей помешать, но не было силы двинуться, я даже словно потеряла возможность говорить, а Нина Васильевна тем временем решительно дернула звонок.
По освещенной галерее мелькнула тень, и дверь отворилась.
Старик-лакей почтительно пропустил нас в маленькую переднюю.
— Это начинает становиться смешным! — воскликнула моя спутница, осматривая и переднюю и старика.
Я видела, что Нина бледна и губы ее дрожат.
Она сбросила шубку и повелительно произнесла:
— Раздевайся, пойдем дальше.
Я машинально разделась и пошла за ней через полутемный зал к ярко освещенной двери в другую комнату — очевидно, столовую. Проходя по гостиной мимо зеркала, я посмотрела в него, и мне показалось, что фигуры, отразившиеся в зеркале, совершенно на нас не похожи.
При нашем появлении в столовой из-за самовара поднялась бледная, худенькая старушка в черной наколке.
Увидав ее, Нина Васильевна отшатнулась, но потом, с каким-то ухарством махнув рукой, твердыми шагами подошла к хозяйке я, протянув ей руку, насмешливо сказала:
— Здравствуйте, Анна Ильинишна.
Старушка робко и как-то страдальчески улыбнулась.
— Вот как хорошо, что вы зашли, Ниночка. А Сережа пошел… пошел к вам — боялся, что вы и проститься-то не придете.
Нина стояла, пристально смотря на старушку, и лицо ее нервно подергивалось.
Печальные глаза хозяйки обратились на меня и, протянув мне руку, она сказала:
— Что же вы не садитесь, милая? Садитесь, пейте чай, замерзли, небось, — конец-то не ближний.
Я машинально опустилась на стул.
Нина села рядом со мной и, положив локти на стол, продолжала всматриваться в лицо хозяйки.
— Мороз-то сегодня, словно крещенский, — медленно продолжала старушка. — Любочка беспокоится, что яблони не укрыли… А вы едете завтра?
Нина как-то дернулась и со злобной насмешкой произнесла:
— Да, да, еду!
Старушка тихо вздохнула и стала мешать ложечкой чай. Мне казалось, что она сдерживает слезы. Потом, словно пересилив себя, она подняла голову и ласково обратилась ко мне:
