Знахарь - Доленга-Мостович Тадеуш (книги без регистрации .txt) 📗
– Ты? – уже с откровенным недоверием спросил Василь.
– Да, я. И увидишь, ты будешь ходить, как прежде.
– А откуда ты можешь это знать? Это же операция. Нужно учиться, чтобы делать такие вещи. Ты делал это когда-нибудь?
Антоний помрачнел. Он не мог преодолеть того удивительного желания, что-то заставляло его выполнить свое намерение. Одновременно он понимал, что ему не дадут, не позволят, не поверят. Конечно, он никогда не занимался лечением, а тем более составлением поломанных ног. Среди многих ремесел, которыми Антоний занимался на протяжении долгих лет странствий, он никогда никого не лечил. И сейчас он сам удивлялся, откуда у него такая уверенность и убежденность, что Василю можно помочь, что его можно поставить на ноги. Но это нисколько не изменило его решения.
Антоний Косиба не любил вранья. Однако на этот раз решил солгать, чтобы приблизиться к поставленной цели.
– Делал ли операции? – пожал плечами Антоний. – Много раз. И тебе сделаю, тогда ты выздоровеешь! Ты же неглупый и согласишься.
Дверь открылась, и маленькая Наталка позвала:
– Антоний, пойдем ужинать! А тебе, Василек, в постель принести?
– Я не буду есть, – нетерпеливо буркнул Василь, разозлившись, что прервали такой важный разговор. – Выйди отсюда, Наталка!
И снова начал выпытывать у Антония все об операции и отпустил его только после того, как в сенях заскрипел поторапливающий голос матери.
Спустя два дня старый Прокоп позвал Антония. Он сидел на скамейке и попыхивал трубкой.
– Что ты наговорил моему Васильку, Антоний? – обратился он к работнику. – О каком-то там лечении?
– Правду сказал.
– Какую правду?
– А что я могу его вылечить.
– Как это ты можешь?
– Нужно разрезать, кости наново сломать и опять сложить. Они неправильно составлены.
Старик сплюнул, погладил свою седую бороду и махнул рукой:
– Перестань. Сам доктор сказал, что тут уже ничто не поможет, а ты, темный, необразованный, сомневаешься?.. Правда, ты разбираешься во многом. Не отрицаю, и грех был бы… но с человеческим телом не так просто. Нужно знать, где какая косточка, где какая жилка, какая к какой подходит, какое имеет значение. Сам не раз разбирал кабана или теленка. Столько там разных таких жилок, что и не разберешься. А по существу что? Скотина. А у человека все деликатное. Нужно разбираться в этом. Это тебе не соломорезка, которую развинтишь, все винтики и другие части на земле разложишь, а потом опять сложишь, смотришь, и режет лучше, чем прежде… Уметь тут надо, школу закончить, науку пройти.
– Как хочешь, – пожал плечами Антоний. – Я что? Набиваюсь, что ли? Говорю, что смогу, потому как не раз вытаскивал людей из такой беды, значит, смогу. Слышал ты когда-нибудь, чтобы я слова на ветер бросал?
Старик молчал.
– Случалось ли, что я брался за какое-нибудь дело, а потом не справлялся, портил?
Мельник покачал головой.
– Твоя правда! Грех жаловаться! Умелый ты, и я не жалею, что оставил тебя. Но тут дело касается моего сына. Сам понимаешь, я думаю, последнего, который у меня остался.
– Так ты хочешь, чтобы он навсегда калекой остался? А со временем не лучше ему будет становиться, а все хуже. У него отломаны куски костей. Ты сам их рукой нащупаешь. Говоришь, что наука нужна. Так была же у тебя наука. Тот доктор из городка ученый. А что сделал?
– Если ученый не сумел, то неученому и браться нечего. Разве, – заколебался он, – разве в Вильно везти, в больницу. Но то ж такие огромные затраты, а еще неизвестно, помогут ли там…
– И тратиться не надо. Мне гроша не заплатишь. Я не настаиваю, Прокоп, слышишь, не настаиваю. От всего сердца, из благодарности вам всем хочу помочь. Если боишься, что Василь после операции может умереть или еще какая-нибудь болезнь с ним приключится, то помни две вещи. Во-первых, ты имеешь право убить меня. Я защищаться не буду. А захочешь, то до смерти останусь работать у тебя бесплатно. Что же делать! Жалко мне парня, а я знаю, что помогу ему. А во-вторых, Прокоп, ты знаешь, какие мысли приходят ему в голову?
– Какие ж это мысли?
– А чтобы лишить себя жизни.
– Тьфу, не произноси таких слов в злую минуту. – вздрогнул мельник.
– Я не произношу. Но он, Василек, все время над этим думает. Мне говорил и другим тоже. Спроси у Зони или Агаты.
– Во имя отца и сына!..
– А ты, Прокоп, не обращайся к Богу, – раздраженно добавил Антоний, – потому что все говорят, что твои несчастья с детьми – Божья кара за то, что ты обидел своего брата…
– Кто так говорил?! – вскипел старик.
– Кто?.. Кто?.. А все. Вся округа. Если хочешь знать, то и сын твой говорит то же самое. За что, говорит, я должен мучиться, за что калекой до конца жизни быть? За грех отца?..
Воцарилось молчание. Прокоп опустил голову и сидел, как окаменевший, только ветер развевал пряди его длинных седых волос и бороды.
– Смилуйся, Боже, смилуйся, Боже, – тихо шептал он.
Антонию вдруг стало нехорошо на душе. Зачем он бросил в лицо несчастному старику страшное обвинение? Ему захотелось смягчить ситуацию, и он заговорил снова:
– То, о чем говорят, вероятно, выдумка… Приговоров Божьих никто знать не может. А Василь еще молодой и глупый. Лично я в это не верю.
Старик не шелохнулся.
– Не верю, – продолжал Антоний, – и в доказательство тому вылечу твоего сына. Решайся, Прокоп, потому что я только добра тебе хочу, равно как и ты мне зла не желаешь, я знаю. Представь, что будет, если наперекор всем разговорам Василь поправится, начнет ходить, как все люди, возьмется за работу? Будет у тебя, кому мельницу оставить. На старости лет опору и опеку в родном сыне найдешь. Подумай, не закроет ли это рот сплетникам, когда они увидят здорового Василя?
Мельник тяжело поднялся с бревна и посмотрел на Антония. Глаза его беспокойно горели.
– Послушай, Антоний, а ты поклянешься, что хлопец не умрет?
– Поклянусь, – прозвучал уверенный ответ.
– Тогда пошли.
Не сказав больше ни слова, он пошел вперед. Заглянул в комнаты. Там никого не было. В углу перед иконой мерцал слабый огонек лампадки.
Прокоп снял икону с гвоздя, торжественно поднял ее над головой и сказал:
– Святой пречистой…
– Святой пречистой, – повторил Антоний.
– Христосу избавителю…
– Христосу избавителю…
– Клянусь.
– Клянусь, – повторил Антоний, и для подтверждения клятвы поцеловал икону, которую поднес ему Прокоп.
Все должно было произойти в абсолютной тайне. Прокоп Мельник не хотел разглашать эту затею, чтобы снова не ожили в округе разговоры о его брате и о Божьей каре, которая пала на его потомство. Несмотря на клятву Антония Косибы, несмотря на доверие к нему, Прокоп не исключал все-таки возможности смерти сына.
Поэтому даже своим близким не открыл всего до конца.
Весь следующий день, в соответствии с планом Антония, женщины убирали в пристройке. Там натопили печь, занесли ушат с водой, две самые большие кастрюли и постели Василя и Косибы.
Женщинам и второму работнику Прокоп сказал только следующее:
– Антоний знает способ лечения и будет там лечить Василька.
Тем временем Антоний выбрал себе из инструментов молоток, маленькую пилочку, вычистил ее дробленым кирпичом и доделал ручку, нашел долото и два ножа. Все это долго точил, но никто не видел, чем он занимался. Не видел никто и того, как он выстругал вогнутые дощечки.
Старый Прокоп с самого утра отправился в городок и, возвратившись, занес Антонию в пристройку какие-то пакеты. В них была вата и йод. Бинты Антоний приготовил сам из двух простынь.
Вечером Василя перенесли, и они провели ту ночь в пристройке уже вместе. В пристройке была большая комната с тремя окнами и темным альковом. Василю поставили кровать в комнате, а альков занял Антоний. Так же как и в доме, вдоль стен стояли лавки, а в углу большой стол.
Василь в ту ночь уснуть не мог: все расспрашивал Антония об операции.
– Спал бы уже, – одернул его, наконец, Антоний. – Что ты, как женщина, боишься боли?
