Битва жизни - Диккенс Чарльз (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
Когда эта сельская гостиница начала свое существование, ее снабдили необычной вывеской. Ей дали название «Мускатная терка». А под этими словами, заимствованными из домашнего обихода, на той же рдеющей доске высоко на дереве и такими же золотыми буквами было написано: «Бенджамин Бритен».
Взглянув еще раз на человека, стоявшего в дверях, и присмотревшись внимательнее к его лицу, вы, наверно, угадали бы, что это не кто иной, как сам Бенджамин Бритен, естественно изменившийся с течением времени, но – к лучшему, и поистине приятный хозяин гостиницы.
– Миссис Бритен что-то запоздала, – сказал мистер Бритен, глядя на дорогу. – Пора бы и чай пить.
Но никакой миссис Бритен не появлялось, поэтому он не спеша вышел на дорогу и с величайшим удовлетворением устремил взор на свой дом.
– В такой вот гостинице, – молвил Бенджамин, – я хотел бы останавливаться, если бы не сам держал ее.
Потом он направился к садовой ограде и осмотрел георгины. Они в свою очередь смотрели на него, беспомощно и осовело повесив головы и подрагивая, когда с них падали тяжелые капли влаги.
– За вами придется поухаживать, – сказал Бенджамин. – Не забыть сказать ей об этом. Долго же она не едет!
Прекрасная половина мистера Бритена, очевидно, была наиболее прекрасной из его половин, ибо другая его половина – он сам – чувствовала себя совершенно заброшенной и беспомощной без первой.
– У нее как будто не так уж много дела, – сказал Бен. – Правда, после рынка ей надо было похлопотать кое о чем, но на это много времени не уйдет. А, вот она наконец!
И правда, на дороге, стуча колесами, показалась повозка, в которой на козлах торчал мальчик, заменявший кучера, а на сиденье со спинкой, заваленная множеством корзин и свертков, с огромным зонтом за плечами, промокшим насквозь и раскрытым для просушки, восседала полная женщина средних лет, сложив обнаженные до локтей руки на корзине, стоявшей у нее на коленях, – женщина, чье веселое, добродушное лицо, дышащее довольством, и неуклюжая фигура, качавшаяся из стороны в сторону в лад с толчками повозки, даже на расстоянии пробуждали какие-то давние воспоминания. Этот исходивший от нее аромат былых дней не ослабел и тогда, когда она приблизилась; а как только лошадь остановилась перед «Мускатной теркой», пара обутых в башмаки ног высунулась из повозки и, ловко проскользнув между протянутыми руками мистера Бритена, тяжело опустилась на дорожку, причем башмаки эти не могли принадлежать никому, кроме Клеменси Ньюком.
Они и, правда, принадлежали ей, и она стояла в них, в этих башмаках, румяная и довольная, а лицо ее было промыто до такого же яркого блеска, как и в минувшие времена, но локти стали совсем гладкими – теперь на них даже виднелись ямочки, говорившие о том, как расцвела ее жизнь.
– Как ты поздно, Клеменси! – сказал мистер Бритен.
– Да видишь ли, Бен, у меня была куча дел! – ответила она, заботливо следя за тем, чтобы все ее свертки и корзинки были благополучно перенесены в дом. – Восемь, девять, десять… где же одиннадцатая? Ах, моя корзинка – одиннадцатая! Все на месте! Убери лошадь, Гарри, и если она опять будет кашлять, дай ей вечером горячего пойла из отрубей. Восемь, девять, десять… Где же одиннадцатая? Ах, я забыла, все на месте! Как дети, Бен?
– Резвятся, Клемми, резвятся.
– Дай им бог здоровья, деточкам нашим! – сказала миссис Бритен, снимая шляпу, обрамлявшую ее круглое лицо (супруги уже перешли в буфетную), и приглаживая ладонями волосы. – Ну, поцелуй же меня, старина!
Мистер Бритен с готовностью повиновался.
– Кажется, я сделала все, что нужно, – промолвила миссис Бритен, роясь в карманах и вытаскивая наружу целую кипу тонких книжек и смятых бумажек с загнутыми уголками. – По всем счетам заплатила… Брюкву продала, счет пивовара проверила и погасила… трубки для курильщиков заказала, семнадцать фунтов четыре шиллинга внесла в банк. А насчет платы доктору Хитфилду за то, что он принимал у меня маленькую Клем, ты, конечно, догадываешься, Бен, – он опять не хочет брать денег.
– Так я и думал, – проговорил Бен.
– Да. Он говорит, что сколько бы у нас ни было детей, Бен, он никогда не возьмет с нас ни полпенни. Даже если их десятка два народится.
Лицо у мистера Бритена стало серьезным, и он уставился на стену.
– Ну разве это не любезно с его стороны? – сказала Клеменси.
– Очень, – согласился мистер Бритен. – Но к подобной любезности я не стал бы прибегать слишком часто.
– Конечно, – отозвалась Клеменси. – Конечно, нет. А еще пони… продала его за восемь фунтов и два шиллинга. Недурно, а?
– Очень хорошо, – сказал Бен.
– Ну, я рада, что ты доволен! – воскликнула его жена. – Так я и думала, и, пожалуй, это все, а значит, кончаю письмо и остаюсь известная вам К. Бритен… Ха-ха-ха! Вот! Забери все бумаги и спрячь их под замок. Ах! Подожди минутку! Надо наклеить на стену вот это печатное объявление. Оно еще совсем сырое, только что из типографии. Как приятно пахнет!
– Насчет чего это? – спросил Бен, рассматривая объявление.
– Не знаю, – ответила ему жена, – я не читала.
– «Продается с торгов… – начал читать хозяин „Мускатной терки“, – …если окажется непроданным до назначенного срока…»
– Так всегда пишут, – сказала Клеменси.
– Да, но не всегда пишут вот что, – отозвался он. – Слушай-ка: «Жилой дом» и проч., «службы» и проч., «ягодники» и проч., «ограда» и проч., «господа Сничи и Крегс» и проч., «красивейшая часть незаложенного собственного имения Майкла Уордна, эсквайра, намеревающегося продлить свое пребывание за границей».
– Намеревающегося продлить свое пребывание за границей! – повторила Клеменси.
– Так тут написано, – проговорил Бритен. – Видишь?
– А я еще сегодня слышала, как в старом доме прошел слушок, будто вскоре от нее должны прийти вести – и более радостные и более подробные, чем раньше! – сказала Клеменси, горестно качая головой и похлопывая себя по локтям, должно быть потому, что воспоминания о прежней жизни пробудили в ней старые привычки. – Ай-ай-ай! Тяжело у них будет на сердце, Бен!
Мистер Бритен испустил вздох, покачал головой и сказал, что ничего в этом не понимает и давным-давно уже не пытается понять. Сделав это замечание, он принялся наклеивать объявление на окно с внутренней стороны. Клеменси после недолгих безмолвных размышлений поднялась, разгладила морщины на своем озабоченном челе и убежала взглянуть на детей.
Надо признать, что хозяин «Мускатной терки» питал глубокое уважение к своей супруге, но он по-прежнему относился к ней снисходительно, и Клеменси чрезвычайно забавляла своего мужа. Он очень удивился бы, скажи ему кто-нибудь, что ведь это она ведет все хозяйство и своей неуклонной бережливостью, прямотой, добродушием, честностью и трудолюбием сделала его зажиточным человеком. Такие деятельные натуры никогда не говорят о своих заслугах, и очень часто видишь (на всех ступенях общественной лестницы), как их оценивают по их же собственной скромной мерке, в то же время неразумно восхищаясь поверхностным своеобразием и оригинальностью тех людей, чья внутренняя ценность так невысока, что если бы мы поглубже заглянули к ним в душу, то покраснели бы за то, что приравняли их к первым!
Мистеру Бритену было приятно думать о том, как он снизошел до Клеменси, женившись на ней. Она служила ему вечным доказательством доброты его сердца и кротости его характера, и если оказалась отличной женой, то в этом он видел подтверждение старой поговорки: «Добродетель в себе самой таит награду».
Он только что кончил наклеивать объявление, а оправдательные документы, касавшиеся всего, что сделала и этот день Клеменси, спрятал под замок, в шкаф для посуды, – все время посмеиваясь над деловыми способностями жены, – и тут она сама вернулась с известием, что оба маленьких Бритена играют в каретном сарае под присмотром некоей Бетси, а маленькая Клем спит, «как картинка», после чего супруги уселись за столик пить чай, поджидавший прихода хозяйки. Они сидели в маленькой, очень опрятной буфетной, где, как и подобает, было множество бутылок и стаканов, где внушительные часы точно показывали время (половину шестого), где все стояло на своем месте и было донельзя начищено и натерто.
