Джура - Тушкан Георгий Павлович (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Кучак вспомнил историю с ограбленными караванщиками и немного струхнул. Еще больше он струсил при виде выстроившихся с оружием красноармейцев. Максимов и Федоров стояли впереди. И все они молча, строго смотрели на подходившего Кучака, только на него и больше ни на кого. «Ой, не к добру это!» – решил Кучак: ведь ему сегодня заяц дорогу перебежал.
Кучак замедлил ход и остановился. Максимов велел ему подойти ближе. Кучак подошел и бурно вздохнул. Все молчали. Максимов заговорил. Он сказал Кучаку, что в войсках есть закон награждать смелых и карать трусов. Отличившихся бойцов награждают по-разному, и, если командир благодарит за проявленную храбрость, он делает это не от своего имени, а от имени всего народа, от имени службы и делает это перед народом, перед воинами, чтобы почтить отличившегося.
Кучак не понимал, к чему начальник ему все это рассказывает, но из вежливости кивал головой.
Но тут Максимов скомандовал «смирно», и все бойцы замерли неподвижно. Даже Кучак невольно выпрямился и вытянул руки по швам. Максимов от лица службы объявил Кучаку благодарность за отличное выполнение приказа командира, за его отважный поступок, когда Кучак, рискуя жизнью, отправился к сторожевым басмачам и во имя Родины, во имя защиты народа проявил сметку, находчивость, отвагу и тем самым помог разгромить басмачей – врагов Советской власти – и содействовал освобождению кишлака.
Кучака бросало то в жар, то в холод. Всю жизнь его ругали. Никто никогда доброго слова ему не сказал. А ведь вот как, оказывается, удивительно радостно услышать о себе доброе слово! Значит, и он не последний человек, и он может сделать хорошее, даже совершить героический подвиг.
Он, Кучак, и вдруг – герой даже среди этих храбрых, закаленных воинов Красной Армии! У Кучака захватило дыхание от радости и волнения. И почувствовал Кучак, как исчезла усталость и запела душа. Сколько лет он прожил просто так, ни для чего! Как мучительны были его поиски счастья! И вот они, золотые слова, указывающие верный путь: ради народа!
Он не мог ещё в тот момент ясно высказать свои мысли и чувства, но понял, что только в борьбе за счастье народа и вместе с народом он обретет и свое настоящее счастье. И когда все закричали «ура» в честь Кучака, он закричал громче всех и готов был тысячу и тысячу раз совершить все сначала, лишь бы овладевшая им радость продолжалась бесконечно. Кучак подбежал к Максимову и обнял его, дружески, коснувшись одним и другим плечом его плеч. Он обеими руками потряс руку Федорову, жал руки бойцам, и суровые бойцы сочувственно улыбались ему.
Кучак сказал, что его подвиг – это ничто против того, что он ey8 совершит в дальнейшем, что… Тут дар речи изменил Кучаку, горло сжало, и слова не шли на язык. Кучак смущенно махнул рукой и обещал ответить песней, но не сейчас.
Максимов вручил Кучаку черный шелковый халат, скомандовал «вольно» и поручил Рахиму накормить героя. Кучак вызвался приготовить плов для всех.
…Шараф сидел в юрте, свесив голову на грудь. Он прекрасно понимал безвыходность своего положения. Максимов – опасный человек. Трудно сказать, что он думает…
Вскоре в юрту пришел Максимов, сел у костра и выслал всех, кроме Шарафа.
Уже давно пропели первые петухи, а Максимов с Шарафом все ещё сидели вместе в юрте, пили кок-чай и беседовали. Шараф злился. С каждым вопросом он убеждался, что просчитался, не убежав. Шайтан слишком много знал. Шараф думал было сказать, что он родом из Каратегина, а Максимов перечислил всех его родственников, начиная с прадеда и кончая отцом. Максимов опять напомнил ему, что сам Шараф назвал себя советским и поэтому должен совершенно искренне рассказать о замыслах басмачей. «Если хочешь жить», – несколько раз повторил Максимов.
– Ты поклялся не расстреливать сдавшихся, – сказал Шараф, – а теперь назад?
– Обещал – и сделаю, – ответил Максимов.
– Ты обещал всех отпустить. Ну и я пойду. – Шараф встал. – Но только тех, кто сдаст оружие, – сказал Максимов, удерживая Шарафа. – За других я не ручался. Их трупы лежат в тридцати шагах отсюда.
– Ты сам возвратил мне оружие, – возразил Шараф. – Да, но ты утаил ещё один револьвер. Он у тебя сзади за поясом, под халатом.
– Почему так думаешь?
– Знаю!
– Чего ты от меня хочешь?
– Скажи: ты хочешь жить?
– Хочу!
– Тогда расскажи мне все. Например, что поручил тебе имам Балбак и куда он вчера уехал? Ведь недаром ты берег себя для чего– то более важного, сдавая банду. Будь искренним. Шараф бессильно опустился на подушку и тихо сказал: – Ты сам знаешь: отец мой мулла. Я правоверный, и негоже мне, клявшемуся на святом коране, ломать клятву. Я не могу. Можешь расстрелять меня.
– А если бы тебя освободили от клятвы, ты рассказал бы? – За цену своей жизни рассказал бы. Но я клялся имаму Балбаку, и только он может освободить меня от клятвы. Оба долго молчали.
– Ты хорошо знаешь шариат. Знаешь ли ты толкования, разъясняющие коран, – хадисы?
– Я учился в медресе, – гордо ответил Шараф. – Я напомню тебе хадисы о клятвах, – продолжал Максимов. Шараф недоверчиво посмотрел на него и криво усмехнулся. – «Стань перед зеркалом, и ты увидишь только свое изображение. Значит, ты совершенно один» – так говорят хадисы. «Повтори тридцать раз, что ты один, и тогда изображение в этом уверится. Себе одному ты можешь рассказать все. Тебя ведь никто не услышит, ибо ты никого, кроме себя, не увидишь». – Скажи, ты мулла? – спросил испуганно Шараф. – Вай, вай! Ты очень ученый, ты все знаешь. Я тоже ученый и тоже знаю. Я тебе расскажу тайну, а потом ты расстреляешь меня?
– Ты курбаши Джунуса знаешь в лицо?
Шараф кивнул.
– Позовите Джунуса! – крикнул Максимов.
Через несколько минут полог распахнулся, и в кибитку вошел высокий узбек с лицом, изрытым оспой.
– Скажи, Джунус, когда ты сдал свою банду, я все свои обещания выполнил?
– Все, – ответил Джунус.
– Иди, – махнул рукой Максимов.
Шараф долго сидел, упершись ладонями в колени; он пристально смотрел в глаза Максимову, стараясь отгадать то, что не было сказано. Затем достал из курджума круглое зеркальце в серебряной оправе, поставил перед собой и начал убеждать себя, что в кибитке он совершенно один, что никто на земле не узнает и не услышит ни слова из сказанного.
