Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич (читать книги онлайн без txt) 📗
– Это произведения вашего земляка,– сказал Георгии Самойлович,– бывшего студента Института народов Севера Панкова. У меня всего две картины. Большинство его произведений находится в Музее Арктики. Вы были там? Нет? Обязательно сходите, посмотрите. До войны Панков расписывал павильон Советского Союза на Всемирной выставке в Париже. Если бы не война… Панков погиб, и вместе с ним погибли сотни ненаписанных картин. Сейчас его мало кто знает, а жаль… Я читал ваши рассказы, и это для меня было как неожиданное свидание с прошлым, со своей молодостью. В юности я побывал на Сахалине, на Камчатке, объездил весь Европейский Север. Какие края! Какое раздолье для приложения умения и сил человека! Тогда же я написал первые свои книги…
– Одну я читал,– сказал Ринтын.
– Что вы говорите! – удивился Лось.– И какую именно?
Ринтын назвал.
– Это было так давно,– задумчиво и в то же время взволнованно сказал Лось.– Тиражи были не очень большие, и уж не думал я, что моя книга дойдет до Чукотки.
– У вас, наверно, не одна книга о Севере?
– Три,– ответил Лось.– Среди них я считаю самой удачной повесть о гиляке. Ту, которую вы читали.
– А сейчас о чем вы пишете? – поинтересовался Ринтын.
– Научно-фантастические повести,– ответил Лось.– Время сейчас такое, многим хочется заглянуть в будущее, и вот по мере своих сил хочу им помочь.
Жена писателя принесла чай.
Лось перекочевал со своего места за письменным столом на диван рядом с гостем.
– Мне ваши рассказы понравились,– заговорил он, отпив глоток крепкого чая.– В них нет того наивного восприятия жизни, которое было у ваших предшественников. Недавно в Хабаровске вышла книга удэгейца Джанси Кимонко “Там, где бежит Сукпай”.
– Я знаю,– сказал Ринтын.
– И как она вам?
– Интересная,– ответил Ринтын.– Но я так бы не стал писать.
– Это понятно,– усмехнулся Лось.– Потому литература и называется художественной, чтобы каждый писал по-своему. А что вам неприемлемо в этой книге? – осторожно осведомился Лось.
– Я не верю, чтобы такой очень близкий к земле, к жизни человек был так прост и наивен в мыслях,– сказал Ринтын.– Такие люди, как герой книги Кимонко, обычно в подлинной жизни на все смотрят гораздо серьезнее.
– Интересно, интересно,– пробормотал Лось.– Но согласитесь, что книга эта своеобразная, несхожая со всем другим, что писалось раньше об удэгейцах?
– Может быть,– ответил Ринтын.– Но я уверен, что новые писатели уже не будут писать так, как писали Тэки Одулок или Джанси Кимонко.
– Почему?
– Потому, что они уже знают большую советскую литературу. Они как бы переймут ее опыт…– ответил Ринтын.
Он говорил медленно, с трудом подбирая слова, старался, а выходило как-то все не так: вялые, затасканные слова, выражения, а ведь его слушал настоящий писатель.
– Любопытно,– произнес Лось и спросил: – А вы хорошо знаете творчество Тэки Одулока?
– Мне попалась только одна книжка – “Жизнь Имтеургина старшего”,– ответил Ринтын.– По-моему, это лучшее, что написано о нашем народе. А ведь он был по национальности юкагир. Правда, колымские юкагиры живут точно так, как окружающие их чукчи, так что ничего нет удивительного, что он так хорошо знает и быт и разговор оленных чукчей.
– А теперь,– сказал Георгий Самойлович,– приготовьтесь к тому, чтобы услышать от меня неприятные, быть может, замечания. Это нисколько не отменяет ранее сказанного. В ваших рассказах есть все, чтобы получились настоящие, хорошие вещи. Короче говоря, есть материал, который вы еще не сумели должным образом организовать. В том деле, которому вы хотите себя посвятить, нет мелочей, точнее сказать, из мелочей складывается великое…
Георгий Самойлович принялся разбирать каждое слово, и Ринтыну это было и больно и стыдно. В иные минуты он был готов схватить листки со стола и бежать куда глаза глядят, только бы не слышать того, что говорил Лось.
– Разум и чувство всегда находятся в некотором противоречии,– продолжал Георгий Самойлович.– На отдельных страницах вы достигаете редкого сплава и того и другого, и это доказывает, что вы, бесспорно, талантливый человек…
Талантливый человек… Как приятно услышать такое, но в то же время страшновато. Это все равно как если вдруг обнаружишь у себя какую-то необычность в организме. К примеру, третий глаз…
Георгий Самойлович поднял голову, заметил отсутствующий взгляд Ринтына и строго сказал:
– Вы должны внимательно слушать, если хотите достичь в литературе хотя бы самого малого. Если бы в ваших вещах ничего не было, я бы не стал тратить время…
Почти три часа Георгий Самойлович разбирал рассказы.
На прощание он вернул рукопись и сказал, что ждет Ринтына через две недели с новыми вариантами рассказов.
Через две недели Ринтын принес ему исправленные рассказы и снова получил их обратно с новыми замечаниями. На этот раз сроком на десять дней.
Десять дней корпел Ринтын, переписывал рассказы по нескольку раз, переводил на русский язык, снова на чукотский.
В конце зимы Георгий Самойлович сказал:
– Будем считать, что ваша работа на этом кончилась. Теперь, если не возражаете, я пройдусь легонько по вашим рассказам и отдам их машинистке.
Ринтын облегченно вздохнул.
Когда Георгий Самойлович через несколько дней прочитал вслух перепечатанные рассказы “Полет в Хабаровск” и “Новый дом”, Ринтын мысленно еще раз представил весь путь, который они прошли, и ужаснулся: тяжело будет ему, если доведется стать пишущим человеком. Этот труд не может сравниться ни с чем. Утешала лишь мысль, что наступит все же время, когда придут опыт, мастерство, умение. Станет легче, проще писать. Поиски лучшего слова не будут занимать столько времени, как нынче. И главное, исчезнет чувство постоянного недовольства собой и неуверенности. Ринтын не предполагал, что в литературе такого не бывает никогда.
– Вы не против, что второму рассказу я дал название “Новый дом”? – спросил Лось.– Дело в том, что у Мопассана есть рассказ “Окно”.
– Нет, не возражаю,– смущенно пробормотал Ринтын.– Я даже не знаю, как мне вас благодарить…
