Унесенные ветром - Митчелл Маргарет (список книг .txt) 📗
Но сейчас Скарлетт старалась не вспоминать о наставлениях Эллин. Поощряя воровство, жертвами которого, быть может, становились люди, терпевшие еще большую нужду, чем она сама, Скарлетт не испытывала угрызений совести. Нравственная сторона этого поступка не тревожила ее. Вместо того чтобы дать Порку взбучку или хотя бы усовестить его, она только пожалела, что в него угодили из дробовика.
— Ты должен быть осторожнее, Порк. Мы не хотим потерять тебя. Что нам тогда делать? Ты всегда был хорошим, преданным слугой, и когда мы снова раздобудем немножко денег, я куплю тебе большие золотые часы и велю выгравировать на них что-нибудь из Библии. К примеру: «За верную и преданную службу».
Порк расплылся в довольной улыбке и потрогал свою забинтованную ногу.
— До чего ж хорошо вы это сказали, мисс Скарлетт. А когда вы думаете раздобыть эти деньги?
— Не знаю, Порк, но так или иначе, я их непременно раздобуду. — Она смотрела на него невидящим взглядом, в котором была такая неистовая горечь и боль, что он беспокойно поежился. — Когда-нибудь, после того как кончится война, у меня будет много, очень много денег, и я уже никогда больше не буду знать ни голода, ни холода. И никто из моих близких и слуг. Мы все будем носить красивые платья и каждый день есть жареных цыплят, и…
Она не договорила. Одно из строжайших правил, установленных ею самой в Таре, за неукоснительным выполнением которого она неусыпно следила, гласило: никто и никогда не должен вспоминать про вкусные блюда, какие он когда-то едал, или мечтать вслух о том, что ему сейчас хотелось бы съесть, будь у него такая возможность.
Порк тихонько выскользнул из комнаты, а Скарлетт все еще стояла, хмуро глядя в пространство. В те, прежние, безвозвратно канувшие в прошлое времена жизнь была так разнообразна, так полна сложных, волнующих проблем! Как завоевать любовь Эшли, не потеряв ни одного из поклонников, как заставить их по-прежнему ходить за нею по пятам с убитым видом? Как скрыть от старших маленькие погрешности по части приличий? Как поддразнить или задобрить ревнивых подружек, какую материю выбрать на платье и каким фасоном сшить, какой прическе отдать предпочтение… О, столько еще всевозможных задач, которые необходимо было решить! Теперь жизнь удивительно упростилась. Теперь важно было только иметь достаточно пищи, чтобы не умереть с голоду, достаточно одежды, чтобы не окоченеть от холода, да крышу над головой, которая не слишком бы сильно протекала.
В эти дни Скарлетт впервые начал посещать кошмар, преследовавший ее потом долгие годы. Это всегда был один и тот же сон, ничто в нем не менялось, только страх от раза к разу возрастал и даже в часы бодрствования мучил ее ожиданием ночи, когда кошмар повторится снова. Ей глубоко запали в память все события того дня, которые предшествовали этому кошмару.
Холодные дожди шли уже неделю, и дом продувало насквозь сырыми сквозняками. Мокрые поленья в камине дымили, не давая тепла. С утра в доме уже не было никакой еды, кроме молока, так как запасы мяса иссякли, а силки и удочки Порка не принесли на сей раз добычи. На следующий день предстояло заколоть одного из поросят, иначе все в доме опять останутся без еды. Истощенные, голодные лица — белые и черные — смотрели на Скарлетт из всех углов, безмолвно взывая о пище. Было ясно, что придется, рискуя потерей лошади, послать Порка купить продуктов. И к довершению всех несчастий Уэйд лежал в жару и жаловался на боль в горле, а ни доктора, ни лекарств не было.
Голодная, измученная, Скарлетт отлучилась ненадолго от постели Уэйда, предоставив его заботам Мелани, и прилегла вздремнуть. Раздираемая страхом и отчаянием, она ворочалась с боку на бок, чувствуя, как заледенели у нее ноги, и напрасно стараясь уснуть. Одна и та же мысль без конца сверлила мозг: «Что же мне делать? Куда броситься? Неужели на всем свете нет никого, кто бы мне помог?» Как могло сразу рухнуть все, что казалось таким надежным, таким прочным? Почему нет возле нее какого-нибудь сильного мудрого человека, который снял бы с ее плеч эту ношу? Она не в силах больше ее тащить. Не для того она родилась на свет. И тут она заснула тяжелым, неспокойным сном.
Ей снилось, что она в какой-то чужой стране; ее несло и кружило в вихре тумана, столь густого, что ей не было видно даже своих рук. Земля зыбилась и уплывала у нее из-под ног. Все вокруг было призрачно и жутко. И тихо, сверхъестественно тихо, и она чувствовала себя потерянной и испуганной, как ребенок, заблудившийся в лесу. Ее мучил голод, она дрожала от холода и так боялась чего-то, притаившегося где-то рядом, в тумане, что ей хотелось закричать, но она не могла. Какие-то существа тянулись к ней из тумана, чьи-то руки молча, безжалостно старались ухватить ее за подол и утянуть за собой куда-то глубоко-глубоко в зыблющуюся под ногами землю. И тут она вдруг поняла, что где-то среди этого тусклого полумрака есть теплое, надежное пристанище, есть тихая гавань. Но где? Сможет ли она туда добраться, пока эти руки не утянули ее за собой в зыбучие пески?
Внезапно она увидела, что бежит — бежит, словно обезумевшая, сквозь этот туман, бежит, и плачет, и кричит, и, раскинув руки, старается уцепиться за что-нибудь, но встречает повсюду только пустоту и влажный туман. Где же это пристанище? Оно ускользало от нее, но оно было где-то здесь, сокрытое от нее туманом. Если бы только найти его! Она была бы спасена тогда! Но от страха у нее подгибались колени, и голова кружилась от голода. Она отчаянно вскрикнула, открыла глаза и увидела наклонившееся над ней встревоженное лицо Мелани, которая трясла ее за плечо, стараясь разбудить.
Сон этот повторялся снова и снова всякий раз, когда она ложилась спать на голодный желудок. А это случалось куда как часто. Она так боялась повторения этого сна, что не решалась заснуть, хотя и не переставала лихорадочно твердить себе, что ничего страшного в этом сне нет. Абсолютно ничего — ну, туман, что же тут страшного? Совершенно нечего бояться… И тем не менее мысль о том, что она опять окажется среди этого тумана в каком-то неизвестном краю, нагоняла на нее такой страх, что она стала ночевать в спальне Мелани, чтобы та могла разбудить ее, если она опять начнет стонать и метаться во власти этого кошмара.
Нервное напряжение сказалось на ней: она похудела, сошел румянец. В лице ее уже не было прежней приятной округлости: впалые щеки, резкая линия скул и косо разрезанные зеленые глаза придавали ей сходство с голодной одичавшей кошкой.
«Жизнь и днем достаточно похожа на кошмар, чтобы они мучили меня еще по ночам!» — с отчаянием думала она и начала отделять часть своего дневного рациона, чтобы съесть перед сном.
В сочельник Фрэнк Кеннеди с небольшим продовольственным отрядом притрусил в Тару в тщетной надежде найти хоть немного зерна и мяса для армии. Тощие, оборванные солдаты были похожи на бродяг, и лошади под ними — увечные, со вздутыми животами — явно попали в этот отряд потому, что не годились для боевых действий. Люди, так же как их лошади, — все, за исключением Фрэнка, — были списанные в запас калеки — кто без руки, кто без глаза, кто с негнущейся ногой. Почти на всех были синие мундиры, снятые с убитых янки, и на какую-то секунду обитатели Тары оцепенели от ужаса, думая, что к ним опять нагрянули солдаты Шермана.
Отряд заночевал в Таре; разместившись в гостиной на полу, все с наслаждением вытянулись на мягком ковре — ведь из месяца в месяц они спали под открытым небом и на голой земле, хорошо еще, если усыпанной сосновыми иглами. Несмотря на свои лохмотья и грязные бороды, это были хорошо воспитанные люди, они мило болтали и шутили, отпускали комплименты и страшно радовались, что им довелось провести сочельник в большом доме, среди красивых женщин, совсем как в былые времена. Они отказывались вести серьезные разговоры о войне и что-то врали напропалую, стараясь рассмешить дам и принести в этот разграбленный, опустошенный дом хоть чуточку праздничного веселья и радости.
— Все почти совсем как прежде, когда к нам съезжались гости, верно? — радостно шепнула Сьюлин на ухо Скарлетт. Сьюлин была на седьмом небе от счастья, снова принимая у себя своего поклонника, и не сводила глаз с Фрэнка Кеннеди. Скарлетт с удивлением обнаружила, что Сьюлин может казаться почти хорошенькой, невзирая на ужасную болезненную худобу. Щеки у нее разрумянились, взгляд смягчился, глаза блестели.
