Женщина в белом - Коллинз Уильям Уилки (онлайн книга без TXT) 📗
Затем я сам уехал из Блекуотера. Мне надо было нанять для себя резиденцию в Лондоне – вскоре таковая могла мне понадобиться. Так же необходимо было мне провести одно небольшое дело семейного характера с мистером Фэрли. Я снял загородный дом в Сент-Джонз-Вуде. Я повидал мистера Фэрли в Лиммеридже, Кумберленд.
Из письма Мэриан я узнал, что она предложила мистеру Фэрли пригласить леди Глайд на некоторое время в Лиммеридж, дабы тем самым облегчить супружеские неприятности четы Глайд. Это побудило меня поехать в Лиммеридж. Перед этим я мудро предоставил письму дойти по назначению, чувствуя, что вреда оно не принесет, а, наоборот, может пригодиться. Представ перед мистером Фэрли, я поддержал предложение Мэриан с некоторыми исправлениями, неизбежными в силу ее болезни, которые, по счастливому совпадению, могли способствовать успеху моего проекта. Необходимо было, чтобы леди Глайд, получив приглашение от своего дядюшки, уехала из Блекуотер-Парка одна и чтобы она по его совету остановилась отдохнуть на ночь в доме своей тетушки, то есть моей жены. К мистеру Фэрли я поехал именно за таким пригласительным письмом. Скажу только, что сей джентльмен был одинаково немощен и умственно и физически. Мне пришлось дать волю всей силе своего темперамента, чтобы заставить его поступить так, как мне было нужно. Я пришел, увидел и победил Фэрли.
По возвращении в Блекуотер-Парк (с приглашением дядюшки в кармане) я узнал, что глупейшее лечение невежды-доктора привело к весьма плачевным результатам в ходе болезни Мэриан. Горячка оказалась тифом. В день моего приезда леди Глайд пыталась проникнуть в комнату больной, чтобы ухаживать за ней. Мы с ней не питали друг к другу взаимной симпатии – она нанесла непростительную рану моей чувствительности, назвав меня шпионом, она была камнем преткновения на пути Персиваля и моем, – и, несмотря на все это, мое великодушие не позволяло мне намеренно подвергнуть ее опасности заразиться тифом. Если бы это произошло, то сложный гордиев узел, над завязыванием которого я так тщательно и терпеливо трудился, был бы, возможно, разрублен благодаря превратностям судьбы. Но доктор воспрепятствовал тому, чтобы она вошла в комнату больной.
Еще до этого я советовал послать за лондонским врачом. Теперь наконец так и сделали. По приезде врач из Лондона подтвердил, что мой диагноз был правильным. Болезнь Мэриан была весьма серьезной. Но на пятый день, после кризиса, мы могли уже надеяться на выздоровление нашей обаятельнейшей пациентки. За это время я съездил в Лондон: сделал окончательные распоряжения относительно моего дома в Сент-Джонз-Вуде, убедился путем частных расспросов, что миссис Клеменс никуда не переехала, и условился о кое-каких мелочах с супругом мадам Рюбель. К ночи я вернулся. По прошествии пяти дней доктор из Лондона объявил, что наша восхитительная Мэриан вне опасности, ей не нужны больше никакие лекарства, нужен только тщательный уход. Вот когда наступила минута, которой я так долго ждал! Теперь уже можно было обойтись без медицинской помощи, и я сделал первый ход в игре, поссорившись с доктором. Он был одним из многочисленных свидетелей, от которых необходимо было избавиться. Оживленный спор между нами – Персиваль заранее был мною предупрежден и отказался вмешиваться – привел к желаемым результатам. Я обрушился на этого жалкого человека непреодолимой лавиной благородного гнева и одним махом вымел его из Блекуотер-Парка.
Затем следовало избавиться от слуг. Я снова дал соответствующие указания Персивалю, чьи нравственные силы нуждались в постоянных возбуждающих средствах, и в один прекрасный день миссис Майклсон с удивлением выслушала приказ рассчитать всех слуг. Мы оставили в доме только одну служанку, такую непроходимо глупую, что могли вполне положиться на ее полную неспособность что-либо заподозрить. Когда вся прислуга уехала, оставалось отделаться и от миссис Майклсон. Мы отослали эту приятную женщину снять дачу на морском побережье для ее госпожи.
Теперь обстоятельства были именно такими, как это требовалось. Леди Глайд лежала больная, толстая служанка (не помню ее имени) оставалась на ночь в комнате своей госпожи. Мэриан, хотя и чувствовала себя с каждым днем все лучше и лучше, с постели еще не вставала, за ней ухаживала мадам Рюбель. В доме, кроме моей жены, Персиваля и меня, не было никого. Все благоприятствовало нам. Тогда я сделал второй ход в игре.
Второй ход заключался в том, что надо было принудить леди Глайд уехать из Блекуотера одну, без ее сестры. Если бы мы не сумели уверить ее, что Мэриан уже уехала в Кумберленд, мы не смогли бы заставить ее добровольно покинуть дом. Поэтому мы спрятали нашу прелестную больную в одной из нежилых комнат Блекуотер-Парка. Под покровом ночной темноты мадам Фоско, мадам Рюбель и я сам – Персиваль не был настолько хладнокровен, чтобы на него можно было положиться, – проделали эту операцию. Зрелище было чрезвычайно живописным, таинственным, драматичным. По моему приказанию постель была вделана в раму из досок, наподобие паланкина. Нам оставалось только поднять кровать у изголовья и в ногах и перенести больную, куда нам угодно, не потревожив ее. В данном случае вмешательства химии не требовалось, и ее помощь не применялась. Наша божественная Мэриан спала глубоким, крепким сном выздоравливающего человека. Предварительно мы распахнули все двери, через которые должны были пройти, и зажгли свечи. По праву самого сильного я взялся за изголовье, моя жена и мадам Рюбель держали кровать в ногах. Я нес эту неизмеримо драгоценную ношу с материнской нежностью, с отеческой заботливостью. Где тот современный Рембрандт, который смог бы передать на полотне нашу полунощную процессию? Увы, искусство! Увы, живописнейшее зрелище! Современного Рембрандта нет...
На следующее утро я и моя жена уехали в Лондон, оставив Мэриан в спокойном уединении необитаемой части дома на попечении мадам Рюбель, которая любезно согласилась разделить темницу своей пациентки на два-три дня. Перед отъездом я передал в руки Персиваля письмо мистера Фэрли, в котором он приглашал к себе свою племянницу Лору (рекомендуя ей на пути переночевать в доме ее тетушки), с тем чтобы Персиваль показал его леди Глайд, когда получит от меня соответствующие указания. Кроме того, я взял от Персиваля адрес лечебницы, где содержалась в прошлом Анна Катерик, и письмо от него же к директору лечебницы. Сэр Персиваль уведомлял этого джентльмена о возвращении убежавшей пациентки под его медицинское крыло.
Во время последней моей поездки в столицу я договорился о том, что наша скромная резиденция будет готова ко дню нашего приезда. В связи с этой мудрой предусмотрительностью мы смогли в тот же день сделать третий ход в игре – добыть Анну Катерик.
Даты играют здесь очень важную роль. Я олицетворяю собой две противоположности: я человек чувства и человек дела. Нужные мне даты я всегда знаю наизусть.
В среду 24 июля 1850 года я послал мою жену в кебе к миссис Клеменс, чтобы убрать эту последнюю с дороги. Для этого моей жене было достаточно объявить ей, что леди Глайд находится в Лондоне. Миссис Клеменс села в кеб, где и осталась, а моя жена под предлогом, что ей необходимо сделать кое-какие покупки, спокойно вернулась в Сент-Джонз-Вуд – ждать свою гостью. Надо ли упоминать о том, что прислугу предупредили о скором прибытии леди Глайд?
В это время я поехал к Анне Катерик с запиской, в которой говорилось, что леди Глайд, оставив у себя миссис Клеменс, просит Анну немедленно приехать к ней в сопровождении доброго джентльмена – он ждет ее внизу; он тот самый человек, который спас ее от сэра Персиваля в Хемпшире. Добрый джентльмен отослал эту записку с мальчиком-рассыльным и подождал внизу. В ту же минуту, как Анна вышла из дому, этот превосходный человек открыл перед ней дверцы кареты, усадил ее туда и увез.
(Разрешите мне заметить здесь мимоходом, как все это интересно!)
По дороге в Сент-Джонз-Вуд моя спутница не обнаруживала никаких признаков тревоги. При желании я могу быть заботливым, как отец, – на этот раз я был усиленно заботлив. Кроме того, у меня было чем завоевать ее полное доверие. Разве не я сделал лекарство, облегчившее ее страдания, разве не я предупредил ее об опасности, грозившей ей со стороны сэра Персиваля? Возможно, я немного перестарался, возможно, недооценил общеизвестной проницательности и природного чутья людей умственно отсталых, но, к сожалению, мне не удалось в достаточной мере подготовить Анну к разочарованию, ожидавшему ее в моем доме. Когда я ввел ее в гостиную и она увидела, что там никого нет, кроме мадам Фоско, с которой она была незнакома, она проявила сильнейшие признаки нервного возбуждения. Она почуяла в воздухе опасность, как собака чует нюхом присутствие невидимого человека. Испуг ее был беспричинным и внезапным. Мои уговоры были напрасными. Может быть, я сумел бы рассеять ее страхи, но серьезная болезнь сердца, от которой она давно страдала, была мне не подвластна. К моему невыразимому ужасу, у нее начались конвульсии, что могло привести к мгновенной смерти!
