Женщина в белом - Коллинз Уильям Уилки (онлайн книга без TXT) 📗
– Осторожнее, мистер Хартрайт. Ваши моральные мышеловки имеют успех в Англии, – оставьте их для себя и ваших соотечественников, прошу вас. Десять тысяч фунтов – это наследство, завещанное моей превосходной жене покойным мистером Фэрли. Рассматривайте их с этой точки зрения, и тогда, если хотите, я поговорю с вами по этому поводу. Должен, однако, заметить, что для человека столь утонченной чувствительности, как я... подобный разговор будет плачевно низменным. Я предпочел бы обойти молчанием эту мелочную тему. Предлагаю вам вернуться к обсуждению ваших условий. Чего вы хотите?
– Я требую, во-первых, полного вашего признания в письменной форме. Вы его напишете и проставите под ним ваше имя – сейчас, здесь, в моем присутствии.
Он поднял палец.
– Раз! – сказал он, отсчитывая мои требования с серьезным вниманием солидного, делового человека.
– Во-вторых, я требую от вас доказательства, не зависящего от ваших личных клятвенных утверждений, – я требую, чтобы вы указали точную дату – чтобы вы написали, какого именно числа моя жена уехала из Блекуотер-Парка в Лондон.
– Так, так! Вы таки поняли, в чем наше слабое место, – спокойно заметил он. – Что еще?
– Пока что это все.
– Хорошо. Вы изложили ваши условия, теперь слушайте мои. Моя ответственность за «преступление», как вам угодно его назвать, в целом, быть может, меньше ответственности за то, что я уложу вас на месте, здесь, на ковре у камина. Скажем, я принимаю ваше предложение, но с моими поправками. Нужный вам отчет будет написан и необходимые вам доказательства будут мною представлены. Считаете ли вы доказательством письмо моего горячо оплакиваемого друга, собственноручно им написанное и подписанное, извещающее меня о дне прибытия его жены в Лондон? Оно является доказательством, не так ли? Я вручу его вам. Больше того: я могу отослать вас к человеку, чей экипаж я нанял, чтобы увезти мою гостью с вокзала по ее прибытии в Лондон. С помощью книги заказов этого человека вы узнаете дату, даже если кебмен, который вез нас, забыл, какого числа это было. Я могу это сделать – и сделаю – на следующих условиях. Я перечислю их. Условие первое. Мадам Фоско и я уедем, когда, куда и как нам заблагорассудится. Чинить препятствий вы нам не будете. Второе условие. Вы подождете здесь, в моем обществе, прихода моего агента. Он придет в семь часов утра, чтобы помочь мне с оставшимися делами. С ним вы пошлете держателю вашего письма указание вручить его моему агенту. Вы подождете здесь, пока мой агент не передаст это нераспечатанное письмо мне в руки, после чего вы дадите мне полчаса, чтобы я мог уехать, а затем можете считать себя свободным и идти на все четыре стороны. Третье условие. Вы дадите мне сатисфакцию [Дать сатисфакцию – принять вызов на поединок.] джентльмена за ваше вмешательство в мои дела и за те выражения, которые вы разрешили себе в моем присутствии во время данной конференции. Время и место дуэли – за границей! – будут указаны, я напишу вам, когда буду находиться в безопасности на континенте. В моем письме будет полоска бумаги, соответствующая длине моей шпаги. Вот мои условия. Будьте любезны ответить: принимаете ли вы их?
Необычайная смесь мгновенной решимости, дальнозоркого коварства, безмерной бравады ошеломила меня на миг, но только на миг. Мне надо было решить, имею ли я нравственное право дать этому негодяю, похитившему имя у моей жены, уйти безнаказанно в обмен на представленные им средства для восстановления попранных прав Лоры. С самого начала к моему стремлению достичь этой цели примешивалось чувство мести. Я понимал, что сама цель – добиться справедливого признания моей жены в доме, где она родилась и откуда ее изгнали как самозванку, и публичное уничтожение той лжи, которая была начертана на надгробном памятнике ее матери, – эта цель была бы гораздо благороднее и возвышеннее, не отягченная налетом дурных страстей, свободная от стремления отомстить, которое примешивалось ко всем моим действиям с самого начала. И все же я не могу со всей искренностью сказать, что мои моральные убеждения были во мне достаточно сильны, чтобы решить за меня мою внутреннюю борьбу. Перевес остался за ними благодаря тому, что в этот миг я вспомнил о смерти сэра Персиваля. Каким ужасным образом сама судьба вырвала возмездие из моих слабых рук! В моем слепом неведении будущего имел ли я право считать, что этот человек останется безнаказанным, если уйдет от меня? Я размышлял об этом – может быть, с некоторой долей суеверного предчувствия, мне свойственного, может быть, с более благородным побуждением, не зависящим от этого предчувствия. Трудно было мне добровольно выпустить его из рук – выпустить теперь, когда наконец я держал его за горло, – но я заставил себя это сделать. Я решил руководствоваться только той высокой, справедливой целью, в которую я незыблемо верил, – служить делу Лоры, делу Правды.
– Я принимаю ваши условия, – сказал я, – с одной оговоркой.
– С какой? – спросил он.
– Дело касается моего письма, – ответил я. – Я требую, чтобы вы, не читая, уничтожили его в моем присутствии, как только оно будет в ваших руках.
Я не хотел оставлять в его руках доказательство моего общения с Пеской. Факт моего знакомства с профессором все равно станет ему известным, когда утром я дам его агенту адрес Пески. Но он не мог воспользоваться этим во вред моему другу на основании только собственных слов, даже если бы отважился на этот эксперимент, и я мог быть совершенно спокоен за маленького профессора.
– Я согласен на вашу оговорку, – отвечал он после минутного глубокого раздумья. – Не стоит поднимать спор из-за этого – письмо будет уничтожено, как только его доставят сюда.
С этими словами он встал со стула (на этот раз он сидел напротив меня, по другую сторону камина). Усилием воли он мгновенно сбросил с себя всю тяжесть нашего предыдущего разговора.
– Уф! – вскричал он, с наслаждением потягиваясь. – Схватка была жаркой, покуда длилась. Присаживайтесь, мистер Хартрайт. В будущем мы с вами встретимся как смертельные враги, а пока что будем любезны и приветливы друг с другом, как подобает истинным джентльменам. Разрешите мне пригласить сюда мою жену.
Он отпер двери и распахнул их.
– Элеонора! – позвал он своим густым, звучным басом.
Леди со змеиным лицом вошла в комнату.
– Мадам Фоско – мистер Хартрайт, – сказал граф, представляя нас друг другу со светской непринужденностью. – Ангел мой, – продолжал он, обращаясь к графине, – позволят ли вам ваши хлопоты с укладкой вещей оторваться на минуту, чтобы приготовить мне горячий, крепкий кофе? Мне придется закончить кое-какие дела с мистером Хартрайтом. Мне необходимо собраться с мыслями, чтобы быть на должной, достойной меня высоте!
Мадам Фоско дважды молча наклонила голову – сухо кивнула мне, смиренно кивнула мужу – и выскользнула из комнаты.
Граф подошел к письменному столу у окна, открыл его и вынул из ящика несколько стоп бумаги и связку гусиных перьев. Он рассыпал перья по столу, чтобы они были под рукой, по мере надобности, и нарезал бумагу узкими полосами, как это делают писатели-профессионалы для печатного станка.
– Я напишу замечательный документ, – сказал он, глядя на меня через плечо, – труд сочинителя хорошо мне знаком. У меня есть навык к литературным композициям. Одно из редчайших и драгоценнейших достижений человеческого разума – это умение приводить в порядок свои мысли. Огромное преимущество! Я обладаю им. А вы?
Он заходил по комнате в ожидании кофе, – он мурлыкал себе под нос какую-то мелодию и время от времени хлопал себя по лбу, как бы отметая те препятствия, которые нарушали в эту минуту стройность его мыслей. Больше всего меня удивляла его непомерная дерзость: он сделал из положения, в которое я его поставил, пьедестал для своего тщеславия и предавался любимейшему своему занятию – выставлять себя напоказ. Но, несмотря на искреннее презрение, которое я питал к этому человеку, его удивительная жизнеспособность и сила его воли произвели на меня большое впечатление.
