Последний магнат - Фицджеральд Фрэнсис Скотт (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
В следующем эпизоде, все на той же быстрине, шел диалог между канадской девушкой (ее играла Клодетта Кольбер) и courrier du bois, которого играл Рональд Колмен. Девушка из лодки глядит вниз на Рональда. Просмотрев несколько кадров, Стар неожиданно спросил:
— Декорация уже разобрана?
— Да, сэр.
— Монро, бассейн потребовался для…
— Немедленно восстановить, — оборвал повелительно Стар. — Второй эпизод сейчас просмотрим снова.
Зал осветился на минуту. Директор съемочной группы поднялся со своего места, подошел к Стару.
— Великолепно сыгранную сцену загубили, — говорил Стар с тихой яростью.
— Не тот угол съемки. Клодетта ведет диалог, а камера все это время занята ее прелестным пробором. Пробор — вот что нам нужно, верно? Вот зачем зритель пришел в кино — не лицом Клодетты, а пробором любоваться. Передайте Тиму, что напрасно он беспокоил Клодетту, мог бы обойтись дублершей.
Свет потух опять. Чтобы не заслонять Стару экран, директор группы присел на корточки. Эпизод показали снова.
— Теперь видите ошибку? — спросил Стар. — И заметили в кадре волосок — вон там, справа? Выясните, в проектор он попал или на пленку.
В самом конце эпизода Клодетта Кольбер медленно подняла голову, и на зрителя влажно блеснули ее большие светлые глаза.
— Вот что должна была все время давать камера, — сказал Стар. — И ведь Клодетта отлично сыграла. Проведите пересъемку завтра же или еще до вечера сегодня.
Пит Заврас не сделал бы такого ляпсуса. По студиям не наберется и шести операторов, на которых можно во всем положиться.
Зажегся свет; помощник продюсера и директор группы вышли.
— А сейчас, Монро, пустим кусок, снятый еще вчера, — принесли поздно вечером.
Свет погас. На экране выросла голова Шивы, громадная и невозмутимая (хотя пройдет лишь несколько часов, и голову эту понесет хлынувшая вода).
Вокруг толклись, толпились верующие.
— В следующих дублях, — вдруг проговорил Стар, — пусть два-три карапуза взберутся Шиве на макушку. Проверьте только, не будет ли это отдавать святотатством. Но думаю, что нет. С детворы спрос невелик..
— Хорошо, Монро.
Серебряный пояс со звездными прорезями… Смит, Джонс или Браун… В колонку «Разное»: женщину с серебряным поясом просят…
Действие перенеслось в Нью-Йорк — пустили сцену из гангстерского фильма, и неожиданно Стар воскликнул в темноте:
— Дрянь сцена! Плохо написана, никчемна, плохо подобраны статисты.
Какие это гангстеры? Куча маскарадных конфетных бандитиков. В чем дело, Ли?
— Сцену сочинили сегодня утром, прямо на шестой площадке, — сказал Ли.
— Бертон хотел там все сразу заснять.
— И дрянь заснял. И дальше кадры скверные. Подобный хлам нечего печатать. Героиня сама не верит своим словам. И Кэти Грант ей не верит.
Такое «я люблю вас» — крупным планом? Да на предварительном вас ошикают, из зала к черту выгонят! Еще и разодета как на бал.
В темноте нажали кнопку; проекционный аппарат выключили, дали свет. Зал беззвучно ожидал. Стар сидел с каменным лицом.
— Кто писал эту сцену? — спросил он наконец.
— Уайли Уайт.
— В трезвом виде?
— Ну конечно. Стар подумал.
— Засади вечером за нее человек четырех сценаристов, — сказал он. — Посмотри, кто там у нас свободен. Сидней Говард уже приехал?
— Да, сегодня утром.
— Потолкуй с ним. Объясни ему, что мне здесь нужно. Девушка в смертельном ужасе — она тянет время. Вот и весь секрет. Ей не до любви, не до жиру — быть бы живу. И еще, Кэппер…
— Да? — нагнулся из второго ряда художник.
— Декорация тут подгуляла. Все сидящие переглянулись.
— А в чем именно изъян, Монро?
— Это у тебя надо спросить, — сказал Стар. — Но впечатление тесноты.
Глаз спотыкается. Дешево как-то.
— А было хорошо.
— Было, согласен. Но чем-то подпортили. Сходи туда вечером, взгляни.
Возможно, мебель не ту поставили, загромоздили. Может быть, окно прибавить для простора. Перспективу в холле нельзя слегка усилить?
— Я посмотрю, что можно сделать. — Кэппер боком выбрался из ряда, взглянул на часы.
— Придется сразу же за работу, — сказал он. — К ночи сделаю эскизы, и утром перестроим.
— Хорошо. Ли, ты сможешь эти сцены переснять?
— Думаю, что смогу, Монро.
— Вину за пересъемку беру на себя. А эпизод драки готов?
— Сейчас прокрутим.
Стар кивнул. Кэппер поспешно ушел, свет опять погас. На экране четверо мужчин яростно разыгрывали драку в подвале.
— На Трейси взгляните, — сказал Стар со смехом. — Как он на того парня кинулся! Опыта ему явно не занимать.
Драку повторяли снова и снова. Всякий раз теми же самыми движениями. И всякий раз, кончив, драчуны улыбались, хлопали противника дружески по плечу.
Только одному из них — постановщику сцены, боксеру, который запросто мог бы вышибить из остальных дух, — грозила опасность травмы, и только от шального, неумелого удара, — а он научил их, как правильно бить. Но все равно самый молодой из актеров боялся за свое лицо, и режиссер искусно заслонял от зрителя его опасливые уклоны, маскировал их хитрыми ракурсами.
Затем двое без конца встречались в дверях, узнавали друг друга и проходили. Сталкивались, вздрагивали, проходили.
Затем девочка под деревом читала, а на суку устроился с книжкой мальчик. Девочке надоело читать, она заговаривала с мальчиком. Тот не слушал. Уронил огрызок яблока ей на голову.
Голос спросил из темноты:
— Длинновато — а, Монро?
— Ничуть, — ответил Стар. — Славно. Смотрится со славным чувством.
— Мне показалось, затянуто.
— Иногда и десять футов пленки могут дать затянутость, а другой раз сцена длиной в двести футов бывает слишком коротка. Пусть монтажер не трогает, пусть позвонит мне — это место в картине запомнится.
Оракул изрек слово истины, исключающей сомнения и споры. Стар должен быть прав всегда — не большей частью, а всегда, — иначе все сооружение осядет, расплывется, как сливочное масло в тепле.
Прошел еще час. Грезы скользили по белой стене фрагмент за фрагментом, подвергались разбору, браковке, — чтобы стать грезами тысячных толп или же отправиться в мусорную корзинку. Потом пустили кинопробы, и это значило, что просмотр идет к концу. Пробовались двое: мужчина на характерную роль и девушка. После фильмовых кусков с их тугим ритмом, пробы воспринимались как нечто ровненькое и спокойное; присутствующие сели вольней; Стар спустил ногу на пол. Давать оценку приглашались все. Один из техников заявил, что он бы от этой девушки не отказался; другие остались равнодушны.
— Года два назад ее уже просматривали. Она, видимо, активно пробуется по Голливуду — но лучше не становится. А мужчина — неплох. Не взять ли его на роль старого русского князя в «Степи»?
— Он и в самом деле бывший русский князь, — сказал ассистент по актерам. — Но он стыдится прошлого. Он по убеждениям красный. И как раз от роли князя он отказывается.
— А на другую не годится, — сказал Стар. Зажгли свет. Стар вложил изжеванную резинку в обертку, сунул в пепельницу. Повернулся вопросительно к секретарше.
— Комбинированные съемки на второй площадке, — напомнила она.
Он заглянул туда — понаблюдал, как с помощью остроумного устройства снимают кадры на фоне других кадров. Потом обсуждали у Маркуса привязку счастливого конца к «Манон Леско». Стар, как и прежде, решительно возражал — вот уже полтораста лет «Манон» делает деньги и без счастливого конца. Он твердо стоял на своем; в эту пору дня речь Стара текла с особой убедительностью, и, уступив ему, они занялись другим: постановили дать дюжину кинозвезд на концерты в пользу жителей Лонг-Бича, которых землетрясение лишило крова. Давать так давать; пятеро из них тут же собрали в складчину двадцать пять тысяч долларов. Давали они щедро, но без сердечной жалости, свойственной беднякам.
Вернувшись к себе. Стар узнал, что Пит Заврас принес письмо от окулиста; зрение у Пита оказалось 19 — 20, то есть почти идеальное. Сейчас Заврас. снимает фотокопии с письма. Стар гордым петушком прошелся по кабинету — под восхищенным взглядом мисс Дулан. Заглянул принц Агге — поблагодарить Стара за доступ на съемки. Во время их разговора пришла загадочная, весть от одного из помощников продюсера, что сценаристы Тарлтоны «дознались» и хотят увольняться.
