Любитель полыни - Танидзаки Дзюнъитиро (мир бесплатных книг txt, fb2) 📗
— Неужели такая дорогая?
— И это лишь один том, а всего их семнадцать.
— А потом я намучился с перевозкой. Считается, что книга непристойная, иллюстраций много, как бы не заметили на таможне — засунул все тома в чемодан, обошлось, но чемодан был такой тяжёлый, еле дотащил. Да, намучился с этими книгами. За такую работу надо давать чаевые.
— «Тысяча и одна ночь» для взрослых и для детей сильно отличаются, а, дядюшка?
Рассказ дяди пробудил в Хироси любопытство, у него заблистали глаза, и он даже попытался увидеть иллюстрацию в книге, которую держал отец.
— В некоторых местах сильно отличаются, а в некоторых нет. Вообще-то «Тысяча и одна ночь» — книга для взрослых, но есть такие сказки, которые можно читать и детям. Как в твоей книге.
— А «Али-Баба и сорок воров» там есть?
— Есть.
— А «Ала ад-Дин и заколдованный светильник»?
— Есть.
— А «Сезам, открой дверь»?
— Есть. Там есть все сказки, которые ты знаешь.
— А по-английски читать не трудно? За сколько дней ты всё прочтёшь?
— Я не буду всё читать. Только интересные места.
— Ты читаешь по-английски, и я тобой восхищаюсь, — сказал Таканацу. — Я английский совершенно забыл. Я говорю на нём только по работе.
— Странно. Ведь такую книгу кто угодно хотел бы прочитать. Даже если нужно отыскивать слова в словаре.
— Такое может позволить себе только тот, у кого много свободного времени, как у тебя. А у нас, бедняков, времени нет.
— Но, говорят, вы разбогатели.
— Если я с таким трудом что-то зарабатываю, я опять теряю.
— Но почему?
— Играю на бирже.
— Кстати, сто восемьдесят долларов — это сколько в пересчёте? Я хочу расплатиться, пока не забыл.
— Расплатиться? Но это подарок.
— Не говори глупостей. Что за подарок в такую цену! Ведь с самого начала я просил тебя найти эту книгу.
— А мне подарок, Таканацу-сан?
— Я совершенно забыл. Не пойдёте ли в мою комнату? Всё, что вам там понравится, я вам подарю.
Таканацу поднялся с Мисако на второй этаж европейского флигеля, в котором его поместили.
7
— Ах, какая вонь! — воскликнула Мисако, едва войдя.
Она замахала рукавами, чтобы отогнать от себя дурной воздух, и, прикрыв лицо рукой, поспешно открыла окно.
— В самом деле, Таканацу-сан, так плохо пахнет. Вы продолжаете есть чеснок?
— Да, ем. Зато всё время, как вы видите, курю превосходные сигары.
— Это ещё хуже. От запаха сигар невозможно избавиться. А в запертой комнате запах просто невыносим. Теперь в доме всё пропахнет. Чтобы этого не было, прошу вас, пожалуйста, не надевайте пижаму, которую я вам дала.
— Пижаму я надевал, уже поздно. Но при стирке сразу всё исчезнет.
Во дворе этого особенно не чувствовалось, а в запертой комнате от застоявшегося за ночь запаха сигар и чеснока было нечем дышать. «В Китае надо есть много чеснока, как делают китайцы. Тогда не будешь болеть тамошними болезнями» — таково было твёрдое убеждение Таканацу. В Шанхае у него на кухне всегда имелся большой запас чеснока. «Китайцы его едят много. Без него нет китайских кушаний», — говорил он. Он привозил с собой некоторое количество в Японию и, время от времени отрезая ножичком кусочек, принимал как превосходное лекарство. По его словам, чеснок не только укрепляет желудок и кишечник, но и придаёт энергию, поэтому его надо есть без перерыва. Канамэ часто шутил, что бывшая жена Таканацу сбежала, потому что от него сильно пахло чесноком.
— Ради всего святого, отойдите немного… — попросила Мисако.
— Если воняет, зажмите нос, — ответил Таканацу.
Попыхивая сигарой, он раскрыл чемодан, до того потёртый за многие путешествия, что его не жаль было продать старьёвщику.
— Ах, вы привезли так много вещей! Совсем как продавец в мануфактурном магазине.
— Ведь мне ещё в Токио ехать. Если вам что-нибудь нравится, прошу… Всё равно вы опять будете меня бранить…
— Сколько я могу взять?
— Ну, штуки две или три. Как вам это?
— Слишком блёкло.
— Это слишком блёкло?! Да сколько вам лет? В магазине Лао цзю чжан[45] продавец мне сказал, что это как раз для женщин двадцати двух — двадцати трёх лет.
— Как можно полагаться на слова китайского продавца!
— Он сам китаец, но в этот магазин ходит очень много японцев, и он знает, что нам нравится. Особа, которая живёт со мной, всегда с ним советуется.
— Но мне не нравится. Во-первых, это камлот.
— Вы же знаете, я скряга. Из камлота вы можете взять три отреза, а из камки два.
— Я возьму камку. Мне нравится вот это. Можно?
— Это?
— Это… Так что же?
— Я думал подарить это Асафу, их младшей сестре.
— Вы меня удивляете. Бедная Судзуко!
— Это вы меня удивляете. Если вы наденете такой яркий пояс, будете выглядеть потаскушкой.
— Ха-ха! В конце концов я и есть потаскушка.
Таканацу прикусил язык, но было уже поздно. Чтобы не усугублять неловкости, Мисако нарочно вызывающе рассмеялась.
— Простите, у меня сорвалось с языка. Я сегодня то и дело попадаю впросак. Я беру назад свои слова и прошу не вносить их в протокол.
— Ничего не выйдет. Вы можете забрать свои слова, но они уже в протоколе.
— Член парламента сказал не со зла. Он не только без оснований задел репутацию добродетельной женщины, но и необдуманно наделал шума в зале заседаний, за что почтительно просит простить его.
— Ха-ха! Не такая уж я добродетельная женщина.
— Тогда можно и не брать своих слов назад?
— В сущности, можно и не брать. У меня репутация всё равно будет запятнана.
— Ну, это не так. По-моему, вы придаёте слишком большое значение репутации.
— Это относится к Канамэ. А мне… Всё это выше моих сил. Вы с ним вчера говорили?
— Говорил.
— И что же он сказал?
Они сели на кровать по обе стороны от чемодана, в котором в беспорядке лежали красочные отрезы шёлка для поясов.
— А что вы мне скажете?
— Одним словом всего не скажешь…
— Скажите двумя или тремя.
— Таканацу-сан, вы сегодня не заняты?
— Я весь день сегодня свободен. Для этого я вчера после обеда отменил свои дела в Осака.
— А что собирается делать сегодня Канамэ?
— Сказал, что, может быть, во второй половине дня поедет с Хироси в Такарадзука.
— Хироси должен делать домашнее задание. Вы возьмёте его с собой в Токио?
— Я-то не возражаю. Но меня озадачила его реакция. Он не заплакал?
— Кажется, не заплакал. Он всегда так настроен. Я бы хотела как-нибудь отпустить его от себя дня на два или три, чтобы узнать, что я буду чувствовать при этом.
— Может быть, стоит так сделать. За это время вы сможете спокойно обсудить свои дела с Канамэ.
— Канамэ считает, что мне лучше говорить с вами. Когда мы оказываемся с ним лицом к лицу, я никак не могу выговорить того, что хочу. Я начинаю, но когда дохожу до сути, принимаюсь плакать…
— Вы уверены, что можете уйти к Асо?
— Уверена. В конце концов, это зависит только от нас.
— Его родители и братья всё знают?
— Кое-что.
— До какой степени?
— Что с согласия Канамэ мы время от времени встречаемся.
— Они притворяются, будто ничего не видят?
— Приблизительно так. Что ещё им остаётся?
— А если дело продвинется дальше, чем сейчас?
— Ну, тогда… Если мы с Канамэ официально разведёмся, препятствий с их стороны быть не должно. Его мать на его стороне.
Во дворе снова раздался лай, собаки вновь начали ссориться.
— Ах, опять! — Мисако прищёлкнула языком и, сбросив с колен отрезы шёлка, встала и подошла к окну.
— Хироси! Уведи собак. Надоели, сил нет.
— Сейчас уведу.
— Где папа?
— Папа на веранде. Читает «Тысячу и одну ночь».
— А ты садись за домашнее задание. Не бездельничай.
— А дядюшка не придёт?
— Не жди его. «Дядюшка, дядюшка!» Можно подумать, он тебе товарищ.
— Но дядюшка сказал, что поможет мне с домашним заданием.
