Старая болезнь - Гюнтекин Решад Нури (книги онлайн читать бесплатно TXT, FB2) 📗
Несколько молодых людей в смокингах, которые чуть ранее выполняли обязанности церемониймейстеров, вышли вперед как главные кандидаты на роль кавалеров. Но когда они подходили к столикам, поднималась такая паника, будто они собирались устроить скандал. В итоге бедняги не решились даже вернуться обратно и смешались с толпой.
Фикри-бей уладил все с фонарями, а потом на какое-то время пропал. И вновь появился уже на площадке, только когда заиграл джазовый оркестр. Он переоделся в смокинг, из карманов которого выглядывала пара самых необычных шелковых платков, какие только можно было найти в его магазине. Именно он был сейчас самым элегантно одетым кавалером. Стало ясно, что в качестве партнерши он решил выбрать меня. Мы вместе работали в комитете, потому в этом не было ничего необычного.
Я ждала, когда он подойдет ко мне, чтобы преподать ему небольшой урок. Но он почему-то тушевался в присутствии отца и ожидал приглашения от нас. Он довольствовался тем, что все прохаживался вокруг и только один раз, приподняв бровь, бросил на меня один из своих знаменитых заигрывающих взглядов. Заметив, что на меня это не действует, он начал отпускать свои шуточки так, чтобы я могла их услышать. Если бы он сейчас еще и начал читать газель, то в арсенале его не осталось бы больше ни одного средства, которые безотказно действовали на местных красавиц. Но так как при таком шуме это вряд ли бы получилось, он с кислой миной удалился.
Здесь живут мать с дочкой. Они из Стамбула. Мать портниха. У них свой дом, она работает там в комнатушке, которую они переоборудовали под ателье, и шьет те модели женского платья, образцы которых вывешивает за стеклом окна, выходящего на улицу.
Ее дочка, которую здесь все называют Хиджран [61], в прямом смысле этого слова беспутная девица. Хотя ей уже отнюдь не двадцать лет, одевается она как ребенок, с утра до ночи бродит по улицам в выцветшей юбке, порванной в нескольких местах. У нее широкие бедра, ноги кривые, как кувшины, и на ногах туфли со сбитыми каблуками.
В городке про нее говорят, что она и бесстыжая, и немного не в себе. Она огрызается на молодых людей, которые начинают к ней приставать: «Раскройте глаза. Я из Стамбула. Вы тут смотрите, думаете, ох, девушка в открытой одежде расхаживает. Да не для вашего рта ложка. Я веду себя как мужчина. Ну-ка, давай проверим!» Несмотря на такие разговоры, она с парой знакомых мужчин время от времени нет да и уедет в лес, что рядом с городом. В такие дни можно слышать крики портнихи, которая выбегает из дома и ищет свою дочь: «Ну куда же ты опять пропала? Ох, и случится что-нибудь с этим непутевым ребенком!»
Имена матери и дочери промелькнули как-то на заседании комитета. Городской глава нахмурил брови, будто речь шла о чем-то чрезвычайно важном, и сказал: «Мы, конечно, не в силах помешать им явиться на бал. Но страшно, что эта сумасшедшая девица может выкинуть что-нибудь на балу и тем самым подпортит репутацию меджлиса. Лучше всего, чтобы она совсем не показывалась, ну или, во всяком случае, не участвовала ни в каких танцах». Члены комитета единогласно приняли это предложение.
Однако дамы в этот вечер оказались наперечет, а потому бойкот в отношении Хиджран был снят. Молодые люди в смокингах просто в очередь выстраивались, чтобы с ней потанцевать. Один раз Фикри-бей даже пригласил на танец ее мать. Но швея сделала всего пару кругов. Бедняжка все никак не могла попасть в такт, а в довершение всего сломала каблук и потому была вынуждена, вся дрожа, сесть на место.
Специально для этой ночи комитет организовал стол с закусками. Буфет располагался в углу сада, в строении вроде кофейни. Ближе к полуночи гостей предполагалось отводить туда группами и угощать мороженым и лимонадом.
Толкотня сорвала и этот номер программы. После полуночи всем в саду нестерпимо захотелось пить.
Народ толпился перед буфетом, потому что никто не знал, сможет ли он войти обратно, если по каким-либо причинам выйдет на улицу. Все так толкались, что через какое-то время сотрудникам муниципалитета, которые обслуживали в буфете, пришлось закрыть ставни. Ужасное зрелище. Мне вспомнилось, что подобное столпотворение я видела во время Мировой войны перед пекарней, где по карточкам раздавали хлеб.
Сквозь музыку можно было различить голоса: «Да что же это мы в Курбеле [62], что ли? Это же вода… Дайте попить, ради Аллаха».
Рядом убивался протиснувшийся из толпы к нашему столику старик в шароварах: «Ой, не смекнул я… Принести бы заранее два бидона воды. Эх, по сорок пара [63] кучу бы денег заработал…»
Городской глава оперативно предпринял меры по утолению жажды и превратился в себилджи. Он велел приносить воду в ведрах, жестяной посуде и кувшинах, а сам — в блестящем фраке с кокардами на воротнике, — встал у дверей и начал раздавать воду у питьевого фонтанчика.
Когда кризис с водой немного поутих, чиновники из муниципалитета стали разносить на подносах мороженое на привилегированные столики. Свою и отцовскую часть угощения я отдала детишкам семьи, что сидели позади нас.
Комитет желал, чтобы все части программы прошли «на ура», и не упустил из внимания развлекательные номера и аттракционы, которые должны были чередоваться с танцами.
Номерами снова занимался Фикри-бей, и каждые полчаса он поражал всех своими талантами и ловкостью. Один раз он нацепил сделанную из бараньей шкуры бороду и прочитал известный монолог: «Мой племянник». И хотя половина гостей с подстриженными на современный манер усами и бородами находилась в положении главного повара из монолога, все просто покатывались со смеху.
Во второй раз Фикри-бей выступил как фокусник. Золотые часы из его кармана преспокойно перекочевали в карман районного бухгалтера.
Никто не сомневался, что с тем же успехом у него получится сделать так, чтобы из яйца, которое он положил на дно шляпы, вылупился маленький цыпленок. Но, как назло, птица не осталась под тайной дверцей, а убежала в дальний угол стола, и ни ловкость рук Фикри-бея, ни его трюкаческие способности не помогли ему ее изловить. Ему повезло, что в саду неожиданно сломалась ветка дерева, не выдержав на себе здоровенного детину, отвлекла внимание зрителей и спасла фокусника от конфуза.
Последним номером программы стала лотерея, где разыгрывались всякие безделушки.
Так получилось, что лысому человеку досталась расческа, адвокату, прославившемуся лживостью, — деревянное ружье, а женщине с ожогами на лице — ручное зеркальце.
Мне же Фикри-бей подарил «Лосьон Фикри» собственного производства.
Свадьба должна была продолжаться до утра. Но после часа ночи потрескивания и пощелкивания ламп «люкс», готовых взорваться, начали пугать народ.
Неутомимый Фикри-бей снова накинул поверх смокинга рабочую рубаху и пытался наладить светильники, но случайно поджег сам футляр резервуара для керосина, чем сильно напугал сидевших рядом.
Сад начал замирать, видные семьи по одной стали вставать и расходиться.
Мы тоже попросили у городского главы разрешения пойти. По дороге из сада отец с матерью останавливались перед столиками знакомых и застревали там с разговорами. Когда мы уже подходили к дверям, я услышала, как где-то сзади, не сдержавшись, выругался городской глава: «Да накажет вас Аллах!»
Несколько мужчин, которые весь вечер сидели тихо, вдруг принялись, обнявшись, высоко подпрыгивать и танцевать. Стали доноситься смешки и крики. Юсуф-бей стеной встал передо мной, будто желая своим телом загородить меня от этого зрелища, и произнес:
— Будем к ним снисходительны, что поделать… Дальше этого они не заходят, — и вздохнул.
Мой отец, будто желая приободрить и успокоить его, сказал:
