Посмертные записки Пиквикского клуба - Диккенс Чарльз (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗

Едва этот ответ дошел до Британии, как весь народ преисполнился радости. Со всех сторон слышался гул празднеств и пирушек, а также звон монет, уплачиваемых народом сборщику королевской казны на покрытие расходов, связанных со счастливой церемонией. И вот по этому-то случаю король Лад, восседавший на троне в зале совета, встал под наплывом чувств и приказал лорду верховному судье распорядиться, чтобы подали лучшие вина и привели придворных менестрелей: акт снисхождения, который, по неведению легендарных историков, был приписан королю Колю в тех знаменитых строках, где о его величестве сказано, что он Потребовал трубку, потребовал кружку, Потребовал трех скрипачей, – что являются явной несправедливостью по отношению к памяти короля Лада и бесчестным преувеличением добродетелей короля Коля.

Но в разгар всех этих празднеств и веселья был здесь один человек, который не пил, когда рекой лились искристые вина, и не плясал, когда играли менестрели. Это был не кто иной, как сам принц Блейдад, ради счастья которого весь народ в это самое время надрывал глотки и завязки кошельков. Дело в том, что принц, забыв о неоспоримом праве министра иностранных дел влюбляться за него, уже влюбился сам за себя, вопреки всем прецедентам в политике и дипломатии, и тайно обручился с прекрасной дочерью благородного афинянина.

Здесь мы имеем поразительный пример одного из многих преимуществ цивилизации и утонченности. Живи принц в позднейшее время, он мог бы немедленно жениться на той, кого выбрал его отец, а затем всерьез взяться за дело, чтобы освободиться от бремени, которое его тяготило. Он мог бы попытаться разбить ей сердце систематическими оскорблениями и пренебрежением; если же дух ее пола и гордое сознание многих перенесенных обид дали бы ей силу выдержать это дурное обращение, он мог бы лишить ее жизни и таким образом избавиться от нее окончательно. Но ни один из этих способов освобождения не пришел в голову принцу Блейдаду; поэтому он добился частной аудиенции и открылся своему отцу.

Такова старая прерогатива королей – управлять всем, кроме своих страстей. Король Лад пришел в страшную ярость, подбросил свою корону к потолку и снова ее поймал, – ибо в те времена короли хранили свои короны на голове, а не в Тауэре, – топнул о землю, хлопнул себя по лбу, изумился, что его собственная плоть и кровь восстала против него, и, наконец, призвав стражу, приговорил принца к немедленному заключению в высокой башне: метод обхождения, к которому обычно прибегали короли старых времен по отношению к своим сыновьям, если матримониальные устремления последних случайно не совпадали с отцовскими.

Когда принц Блейдад провел в заключении в высокой башне больше полугода, не имея перед телесными своими очами ничего, кроме каменной стены, а перед духовными – ничего, кроме длительного заточения, он, естественно, начал обдумывать план бегства, который после многих месяцев, посвященных приготовлениям, он и осуществил, предусмотрительно оставив свой обеденный нож в сердце тюремщика, чтобы бедняга (который имел семью) не был заподозрен в пособничестве и соответствующим образом наказан взбешенным королем.

Монарх был вне себя, лишившись сына. Он не знал, на ком сорвать свою скорбь и гнев, пока не вспомнил, по счастью, о лорде камергере, который привез его сына, и не лишил камергера одновременно и пенсии и головы.

В это время молодой принц, искусно замаскированный, скитался пешком по владениям отца, находя утешение и поддержку в своих страданиях при мысли об афинской девушке, которая была невинной причиной его тяжелых испытаний. Однажды он остановился на отдых в деревне и, увидев веселые пляски, устроенные на лугу, и веселые лица, мелькавшие всюду, осмелился спросить у одного из пирующих, стоявшего подле него, о причине такого веселья.

– Разве не знаете вы, о странник, – последовал ответ, – о последнем воззвания нашего милостивейшего короля?

– О воззвании? Нет. Какое воззвание? – спросил принц, ибо он путешествовал по глухим и пустынным тропам и ничего не знал о том, что происходило на больших дорогах.

– Да неужто не знаете? – воскликнул крестьянин. Чужеземная леди, на которой хотел жениться наш принц, вышла замуж за знатного иностранца, своего соотечественника, и король объявляет об этом, а также о большом народном празднестве, ибо теперь, конечно, принц Блейдад вернется и женится на леди, избранной для него отцом, которая, говорят, так же прекрасна, как полуденное солнце. Будьте здоровы, сэр! Боже, храни короля!

Принц не стал слушать дальше. Он бежал оттуда и углубился в чащу соседнего леса. Он шел все дальше и дальше днем и ночью, под палящим солнцем и холодной, бледной луной, в сухой жаркий полдень и сырою холодною ночью, в серых лучах рассвета и в красном зареве заката. Так мало думал он о времени и цели, что, держа путь на Афины, забрел в Бат.

В те времена там, где находится Бат, не было города. Не было никаких признаков человеческого жилья, ничего, что заслуживало бы название города. Но это был все тот же благодатный край, те же бесконечные холмы и долины, тот же прекрасный пролив [122], видневшийся вдали, те же высокие горы, которые, подобно житейским невзгодам, созерцаемые на расстоянии и отчасти затемненные яркой утренней дымкой, теряют свою суровость и резкость и кажутся мягкими и приятными. Растроганный мягкой красотой этого пейзажа, принц опустился, на зеленый дерн и омыл слезами свои распухшие ноги.

– О! – воскликнул несчастный Блейдад, сжимая руки и горестно возводя очи к небу. – О, если бы мои скитания смогли окончиться здесь! О, если бы эти тихие слезы, которыми я ныне оплакиваю обманутую надежду и оскорбленную любовь, могли вечно струиться в покое!

Его желание было услышано. Это было во времена языческих богов, которые иной раз ловили людей на слове с быстротой, в некоторых случаях чрезвычайно неуместной. Земля разверзлась под ногами принца, он провалился в пропасть, и мгновенно земля сомкнулась над его головой навеки, но его горячие слезы пробивались сквозь нее и с тех пор продолжают струиться.

Замечено, что и по сей день многие пожилые леди и джентльмены; которым не посчастливилось найти спутников, – и почти столько же молодых леди и джентльменов, стремящихся найти их, посещают ежегодно Бат, чтобы пить воды, дарующие им силу и утешение. Это делает честь добродетельным слезам принца и подтверждает правдивость легенды».

Мистер Пиквик зевнул несколько раз, когда дочитывал эту маленькую рукопись, заботливо свернул ее и снова спрятал в ящик с письменными принадлежностями, а затем, с лицом, выражающим крайнюю усталость, зажег свечу и пошел наверх в спальню.

Он остановился, по заведенному обычаю, у двери мистера Даулера и постучался, чтобы пожелать ему спокойной ночи.

– А! – сказал Даулер. – Ложитесь спать? Хотел бы и я лечь. Скверная ночь. Ветрено, не правда ли?

– Очень ветрено, – согласился мистер Пиквик. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

Мистер Пиквик ушел в свою спальню, а мистер Даулер снова занял место у камина, исполняя опрометчиво данное обещание бодрствовать, пока не вернется жена.

Мало на свете вещей более неприятных, чем ожидание кого-нибудь, в особенности если этот кто-нибудь где-то развлекается. Вы невольно думаете о том, как быстро летит для него время, которое столь томительно тянется для вас; и чем больше вы об этом думаете, тем слабее становится у вас надежда на его скорое возвращение. Громко тикают часы, когда вы бодрствуете в одиночестве, и вам кажется, будто вы окутываетесь паутиной. Сначала что-то щекочет вам правое колено, потом такое же ощущение начинается в левом. Не успели вы изменить позу, как то же самое происходит с руками. Когда вы вывернули руки и ноги самым фантастическим образом, вы неожиданно ощущаете рецидив зуда в носу, который вы трете, словно хотите его оторвать, – что несомненно вы бы и сделали, если бы только могли. Глаза тоже причиняют одни неприятности, а фитиль одной свечи вырастает в полтора дюйма, пока вы снимаете нагар с другой. Эти и другие мелкие раздражающие неудобства превращают долгое бодрствование, когда все остальные улеглись спать, в развлечение отнюдь не из приятных.