Сказки и истории - Андерсен Ханс Кристиан (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Птенчики наверху и внизу — нижние-то только отражение верхних — были воробьи, мать и отец их — тоже. Они завладели пустовавшим с прошлого года ласточкиным гнездом и расположились в нем как у себя дома.
— Что это плавает по воде? Утиные дети? — спросили воробьишки, увидав утиные перья.
— Не задавайте глупых вопросов! — отвечала воробьихамать. — Не видите разве, что это перья, живое платье, какое ношу и я, какое будет и у вас, — только наше-то потоньше! Неплохо бы положить эти перышки в гнездо — они славно греют. Хотелось бы мне знать, чего испугались утки. Должно быть, что-нибудь случилось там под водой, не меня же они испугались… Хотя, положим, я довольно громко сказала вам «Пип!». Тупоголовые розы должны бы знать, что случилось, но они никогда ничего не знают, только глядятся на себя в пруд да пахнут. Ох, как они мне надоели, эти соседи!
— Послушайте-ка этих милых птенцов наверху! — сказали розы. — Они тоже начинают пробовать голос. Они еще не умеют, но скоро научатся щебетать! То-то радости будет! Приятно иметь таких веселых соседей!
В это время к пруду подскакала пара лошадей на водопой. На одной сидел верхом деревенский парнишка. На нем ничего не было, он поснимал с себя все, одну только черную шляпу оставил. Она была черная, с широкими полями. Парнишка насвистывал, словно птица, и забрался с лошадьми на самую глубину пруда. Проезжая мимо розового куста, он сорвал розу, заткнул ее за ленту шляпы и теперь воображал себя страсть каким нарядным! Напоив лошадей, он уехал. Оставшиеся розы глядели вслед уехавшей и спрашивали друг друга:
— Куда это она отправилась?
Но никто этого не знал.
— Я бы тоже не прочь пуститься по белу свету! — сказала одна роза. — Только нам и в своей зелени неплохо! Днем солнышко пригревает, ночью небо светится еще краше! На нем много маленьких дырочек, через них и видать!
Дырочками они считали звезды — розам ведь можно и не знать, что такое звезды.
— Мы оживляем собою весь дом! — сказала воробьиха. — К тому же ласточкины гнезда приносят счастье, как говорят люди. Вот почему они так рады нам! Но соседи, соседи!.. Этакий вот розовый куст у стены только разводит сырость. Надеюсь, когда-нибудь его уберут отсюда, и на его месте вырастет хлеб. Розы на то только и годны, чтоб любоваться ими да пахнуть, самое большее — торчать в шляпе. От моей матери я слыхала, что они каждый год опадают, и тогда жена крестьянина собирает их и пересыпает солью, причем они получают уже какое-то французское имя, не могу его выговорить, да и без нужды мне. Потом их подогревают на огне, чтобы они были душистее. Вот и все. Они только на то и годятся, чтобы услаждать нос да глаза. Поняли?..
Настал вечер, в теплом воздухе заплясали комары и мошки, облака окрасились пурпуром, запел соловей. Пел он для роз о том, что красота — это как солнечный свет на земле, что красота живет вечно. А розы думали, что соловей поет о самом себе, и не мудрено, что они так думали. Им и в голову не приходило, что песня эта — о них, они лишь радовались ей и думали: «А не могут ли и все воробьишки стать соловьями?»
— Мы отлично понимаем, что поет эта птица, — сказали воробьишки. — Вот только одно слово нам непонятно: что такое «красота»?
— Так, ничего, — отвечала им мать. — Одна видимость! На господском дворе у голубей есть свой дом, там их каждый день угощают горохом и зернами — я, к слову сказать, едала с ними, и вы тоже будете: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, — так вот, там во дворе есть две птицы с зелеными шеями и гребешком на голове. Хвост у них может распускаться, и как распустится — ну что твое колесо, да еще переливается разными красками, так что глазам невтерпеж! Зовут этих птиц павлинами, вот это-то и есть красота. Пообщипать их немножко — и выглядели бы не лучше нашего брата. Я бы их заклевала, не будь они такие большие.
— Я их заклюю, — сказал самый маленький, совсем еще голенький воробышек.
В доме жила молодая чета — муж и жена. Они очень любили друг друга; оба были такие работящие и расторопные, и в доме у них было очень нарядно и уютно. Каждое воскресное утро молодая женщина набирала целый букет самых красивых роз и ставила его в кувшине с водой на большой деревянный сундук.
— Вот я и вижу, что сегодня воскресенье! — говаривал молодой муж и целовал свою милую женушку; потом оба усаживались рядом, а солнце светило в окно, озаряя свежие розы и молодую чету.
— Глядеть на них тошно! — говорила воробьиха, заглянув из гнезда в комнату, и улетала.
Так повторялось из воскресенья в воскресенье, ведь свежие розы появлялись в кувшине каждое воскресное утро: розовый куст цвел все так же пышно. Тем временем воробышки уже успели опериться и тоже хотели полетать с матерью, но воробьиха сказала им:
— Сидите дома!
И они остались сидеть.
А она летела, летела, да и попала лапкой в силок из конского волоса, который закрепили на ветке мальчишки-птицеловы. Петля так и впилась воробьихе в лапку, словно хотела перерезать ее, и боль-то была какая, страх-то какой! Мальчишки подскочили и грубо схватили птицу.
— Простой воробей! — сказали они, но все-таки не выпустили воробьиху, а понесли ее к себе на двор, угощая щелчками по носу всякий раз, как она попискивала.
А на дворе у них жил в это время старичок, который занимался варкой мыла для бороды и для рук, в шариках и кусках. Веселый такой старичок, вечно переходил с места на место, нигде не задерживался подолгу. Увидел он у мальчишек птицу, услышал, что они собираются выпустить ее на волю — зачем им простой воробей! — и сказал:
— Постойте! Мы наведем на нее красоту!
Услыхала это воробьиха и вся задрожала, а — старичок достал из своего ящика, где хранились чудесные краски, сусального золота, велел мальчишкам принести ему яйцо, обмазал белком всю птицу и облепил ее сусальным золотом, так что воробьиха стала вся позолоченная. Но она и не думала о таком великолепии, а только дрожала всем телом. А старичок оторвал лоскут от красной подкладки своей старой куртки, вырезал его зубчиками, как петушиный гребешок, и прилепил воробьихе на голову.
— Ну вот, теперь глядите, как полетит золотая птица! — сказал старичок, выпустил воробьиху, и она в страхе понеслась прочь. Вот блеску-то было! Все птицы — и воробьи, и даже ворона, которая не вчера родилась, — не на шутку перепугались, но все же пустились вслед за воробьихой, желая знать, что это за важная птица такая.
— Прраво, диво! Прраво, диво! — каркала ворона.
— Постой! Постой! — чирикали воробьи.
Но она не желала останавливаться. В страхе летела она домой, каждую минуту готовая упасть на землю, а птиц, летевших за ней, все прибавлялось и прибавлялось — и малых и больших. Некоторые подлетали к ней вплотную, чтобы клюнуть ее.
— Ишь ты! Ишь ты! — щебетали и чирикали они.
— Ишь ты! Ишь ты! — зачирикали и птенцы, когда она подлетела к своему гнезду. — Это, наверное, и есть павлин! Ишь какой цветастый! Глазам невтерпеж, как говорила мать. Пип! Это и есть красота!..
И они всем скопом принялись клевать ее, так что она никак не могла проскользнуть в гнездо. От ужаса она не могла даже сказать «пип», не то что «я ваша мать». Остальные птицы тоже принялись клевать воробьиху и выщипали у нее все перья. Обливаясь кровью, упала она в самую середину розового куста.
— Бедная пташка! — сказали розы. — Мы укроем тебя. Склони к нам свою головку!
Воробьиха еще раз распустила крылья, плотно прижала их к телу и умерла у своих соседок, свежих, прекрасных роз.
— Пип! — сказали воробышки. — Куда же это запропастилась мамаша? Неужто она нарочно выкинула такую штуку и нам теперь самим придется промышлять о себе? Гнездо она оставила нам в наследство, но вот обзаведемся мы семьями, кому ж из нас им владеть?
— Да уж для вас здесь места не будет, когда я обзаведусь женой и детьми! — сказал самый младший.
— А у меня побольше твоего будет и жен и детей! — сказал другой.
— А я старше вас всех! — сказал третий.
