Бувар и Пекюше - Флобер Гюстав (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
— Возьмите атлас с собой! Дома вы рассмотрите его на досуге!
Скелет поразил Бувара и Пекюше. Они никак не ожидали, что у человека так сильно выступает челюсть, такие глубокие глазницы и длинные руки. Пояснительного текста не было, и они опять отправились к г?ну Вокорбею; из руководства Александра Лота они узнали, на какие части делится скелет, и поразились тому факту, что, состоя из позвонков, спинной хребет в шестнадцать раз крепче, чем если бы, по воле творца, он был сплошным. Почему именно в шестнадцать?
Запястные мускулы вывели из терпения Бувара, а Пекюше, упорно изучавший строение черепа, пал духом перед клинообразной костью, хотя она и похожа на «турецкое седло».
Суставы были скрыты под столькими связками, что друзья сразу же принялись за мускулы.
Но найти, где они прикрепляются, было нелегко, и, дойдя до позвоночных отростков, Бувар и Пекюше окончательно разуверились в анатомии.
— Не взяться ли нам снова за химию? Ведь недаром же мы устроили лабораторию! — предложил Пекюше.
Бувар отказался; он припомнил, что в качестве учебных пособий для жарких стран применяются искусственные трупы.
Барберу ответил на его запрос, что за десять франков в месяц можно выписать одну из моделей г?на Озу; неделю спустя посыльный из Фалеза поставил продолговатый ящик у их калитки.
Сильно волнуясь, друзья принесли ящик в пекарню. И когда были отбиты доски, снята солома и развернута папиросная бумага, их глазам предстал манекен человека.
Он был кирпичного цвета, без волос, без кожи и испещрён множеством синих, красных и белых прожилок; манекен нисколько не походил на труп, скорее — на игрушку, довольно безобразную, чистенькую, пахнувшую лаком.
Они сняли грудную клетку и увидели лёгкие, напоминавшие две губки, сердце вроде большого яйца, диафрагму, почки и целую связку кишок.
— За работу! — воскликнул Пекюше.
Друзья провели в трудах целый день до позднего вечера.
Они облеклись в халаты, как студенты в анатомическом театре, и при свете трёх свечей разнимали и складывали картонные части, как вдруг кто-то забарабанил кулаком в дверь:
— Отворите!
Это был г?н Фуро в сопровождении сельского стражника.
Шутки ради хозяева Жермены показали ей «покойничка». Она тут же побежала с этой новостью к бакалейщику, и в поселке разнёсся слух, что Бувар и Пекюше прячут у себя в доме настоящего мертвеца. Молва дошла до Фуро, и он пришёл, чтобы лично удостовериться, соответствует ли она истине; зеваки столпились во дворе.
Когда явился Фуро, манекен лежал на боку, мускулы на его лице были сняты, отчего глаз непомерно выпятился и производил жуткое впечатление.
— Что вам угодно? — спросил Пекюше.
— Ничего, ровным счётом ничего, — пробормотал мэр и, взяв со стола одну из картонных частей, спросил: — Что это?
— Ланитная мышца, — ответил Бувар.
Фуро молчал, криво усмехаясь; втайне он завидовал друзьям, занятия которых были выше его понимания.
Оба анатома притворились, будто продолжают свои исследования. Люди, соскучившись во дворе, вошли, толкаясь, в пекарню, и стол задрожал.
— Ну это уже чересчур! — воскликнул Пекюше. — Избавьте нас от зрителей!
Стражник выпроводил любопытных.
— Превосходно, — заметил Бувар, — нам не нужны посторонние.
Фуро понял намёк и спросил, имеют ли они право, не будучи врачами, держать у себя модель трупа. Впрочем, он обо всём напишет префекту.
— Что за край! Глухая провинция! Можно ли быть такими неучами, болванами, ретроградами?
Сравнив себя с другими, друзья возгордились; они лелеяли честолюбивую мечту пострадать ради науки.
Доктор тоже зашёл к ним. Он раскритиковал манекен, сказав, что он далёк от природы, но воспользовался случаем и прочёл им целую лекцию.
Бувар и Пекюше слушали его как зачарованные; по их просьбе г?н Вокорбей дал им несколько книг из своей библиотеки, предупредив, однако, что ни одной книги они не дочитают до конца.
В словаре медицинских наук их поразили необычайные случаи родов, долголетия, тучности, запоров. Как жаль, что им не пришлось видеть знаменитого канадца Бомона, обжор Тарара и Бижу, женщину, больную водянкой, из Эрского департамента, пьемонтца, у которого кишечник действовал раз в двадцать дней, Симона де Мирпуа, умершего от окостенения, и ангулемского мэра, нос которого весил три фунта!
Изображение мозга вдохновило их на философские размышления. Они прекрасно различили внутри его полушарий septum lucidum — прозрачную перегородку и шишкообразную железу, похожую на бурую горошину; но там были, кроме того, ножки, желудочки, дуги, канатики, бугры, узлы, какие-то волокна, Паккионовы грануляции, тельца Пачини, словом, такая путаница, разобраться в которой не хватило бы целой жизни.
Иной раз в пылу увлечения они полностью разнимали модель, а потом не знали, как собрать её разрозненные части.
Работа была нелёгкая, особенно после обеда, и друзья тут же засыпали, Бувар — опустив голову и выпятив живот, Пекюше — облокотясь на стол и положив голову на руки.
Нередко, именно в эту минуту, дверь в пекарню приотворялась, и на пороге появлялся г?н Вокорбей, окончивший свой утренний обход.
— Ну, как подвигаются дела с анатомией, дорогие собратья?
— Превосходно, — отвечали они.
Тогда врач задавал друзьям вопросы просто так, ради удовольствия смутить их.
Когда Бувару и Пекюше надоедал какой-нибудь орган, они переходили к другому; так они рассмотрели и отбросили сердце, желудок, ухо, кишечник, ибо картонный человек им опротивел, несмотря на все старания им заинтересоваться. Наконец доктор застал друзей, когда они заколачивали ящик с манекеном.
— Браво, я давно этого ожидал!
Ей-богу, в их возрасте поздно браться за ученье! Усмешка, сопровождавшая эти слова, глубоко оскорбила Бувара и Пекюше.
По какому праву этот господин считает их неспособными к наукам? Разве анатомия — его личное достояние, разве он какое-то особое существо, на голову выше остальных?
Итак, они приняли вызов и даже не поленились съездить за книгами в Байе.
Для пополнения знаний друзьям недоставало физиологии, и букинист достал им трактаты Ришерана и Аделона, широко известные в ту пору.
Все общие места о возрасте, поле, темпераменте показались им глубоко поучительными; они очень обрадовались, узнав, что в зубном камне живут три вида микробов, что вкус зависит от языка, а чувство голода — от желудка.
В своём стремлении усвоить пищеварительный процесс они сокрушались, что не умеют жевать жвачку — оказывается, этим свойством обладали Монтегр, г?н Госс и брат Берара; они стали жевать медленно, размельчая и увлажняя пищу слюною, мысленно сопровождали её на всём протяжении пути вплоть до конечного результата, и всё это с редкой добросовестностью и чуть ли не с благоговением.
Им захотелось, кроме того, вызвать искусственное пищеварение; они положили кусочки мяса в склянку с желудочным соком утки, две недели таскали эту склянку под мышкой и достигли только того, что насквозь провоняли тухлым мясом.
Соседи не могли понять, зачем они бегают по дороге в мокрой одежде под палящими лучами солнца. Таким способом они хотели проверить, уменьшается ли жажда при увлажнении кожи. Друзья возвращались домой, тяжело дыша, и оба — с отчаянным насморком.
Они быстро покончили со слухом, голосом, зрением, но на детородных органах Бувар задержался.
Сдержанность Пекюше в этом вопросе всегда его удивляла. Невежество друга оказалось столь поразительным, что Бувар забросал его вопросами, и Пекюше, краснея, признался ему во всём.
Шутки ради приятели затащили его некогда в публичный дом, но он сбежал оттуда, так как хотел сохранить себя для женщины, которую полюбит впоследствии. Счастье так и не улыбнулось ему, и, несмотря на жизнь в столице, он в пятьдесят два года оставался девственником то ли из ложного стыда и недостатка в деньгах, то ли из боязни заразиться, из упрямства или по привычке.
Бувар никак не мог этому поверить, затем громко расхохотался, но тут же пересилил себя, заметив слёзы на глазах Пекюше; в самом деле, любовь не миновала старого холостяка, и он не раз увлекался то канатной плясуньей, то свояченицей знакомого архитектора, то конторщицей и, наконец, молоденькой прачкой и уже собирался на ней жениться, когда узнал, что она ждёт ребёнка от другого.
