Леди и джентльмены - Джером Клапка Джером (читать книги онлайн TXT) 📗
Болезненно страстная откровенность лишила смысла любые слова, которые можно было бы произнести в ответ. Разве существуют на свете аргументы более сильные, чем те, которые человек выложил перед собой сам? Ответ на любое замечание был известен заранее.
Трагическая ошибка заключалась в том, что я считал Сирила Харджона не таким, как остальные мужчины. Теперь же начал видеть в друге простого смертного, сочетающего в себе и ангельское начало, и черты откровенно демонические. Но он позволил обратить внимание на немаловажное обстоятельство: чем влиятельнее в душе одна сила, тем слабее другая. Природа стремится сбалансировать собственные труды: чем ближе к небесам листья, тем глубже в темноту подземелья уходят корни. Я знал, что страсть к порочной женщине не оказывала ни малейшего влияния на истинную любовь. Животное влечение не соприкасалось с духовным стремлением к прекрасному. Мелкие происшествия, которые прежде озадачивали, теперь обрели ясный смысл. Вспомнилось, как часто, допоздна засидевшись за работой, я слышал в коридоре тяжелые неуверенные шаги; как однажды, оказавшись в неопрятном районе города, заметил человека, подозрительно напоминавшего Сирила. Догнал и окликнул, однако тот лишь зло взглянул затуманенными глазами. Я решил, что обознался, и немедленно ретировался. И вот сейчас мрачное лицо шагавшего рядом грешника отмело все сомнения.
Но вскоре перед глазами появился знакомый образ – то сияющее благородным светом вдохновенное чело, один лишь взгляд на которое наполнял жизнь высоким смыслом. В этот момент мы свернули в узкий зловонный переулок между Лестер-сквер и Холборном. Я схватил друга за плечи и повернул спиной к небольшой церкви. Что говорил, не помню; порой в нас кипит причудливая смесь взаимоисключающих чувств. Но думал я о том застенчивом отстающем мальчике, которого опекал и терроризировал в школе старого Фауэрберга, о красивом смеющемся парне, на моих глазах превратившемся в молодого мужчину. Знакомый ресторан, куда мы нередко хаживали в его оксфордские дни, где изливали друг другу душу, находился на той самой улице, на углу которой мы сейчас стояли. На краткий миг я испытал почти материнские чувства: хотелось сначала отругать ребенка, а потом вместе поплакать; как следует встряхнуть, чтобы тут же крепко обнять. Я уговаривал, убеждал, приказывал, называл самыми обидными прозвищами. Со стороны разговор, должно быть, мог показаться странным. Полицейский, проходя мимо, осветил нас фонарем и, приняв не за тех, кем мы были, сурово посоветовал отправиться домой. Мы рассмеялись. Смех вернул Сирила к жизни, и мы уже более трезво зашагали в сторону «Стейпл инн». Он обещал уехать первым же утренним поездом и путешествовать в течение четырех-пяти месяцев, а я не поленился самым подробным образом объяснить, как это лучше сделать.
Разговор очистил обоих, и каждый почувствовал себя лучше. Прощаясь возле его двери, я пожал руку настоящему Сирилу Харджону, потому что лучшее, что есть в человеке, – это он сам. Если и существует некая следующая жизнь, то ее проживает именно эта его часть. Другая, темная, принадлежит земле и навсегда останется во мраке.
Сирил сдержал данное слово. Утром он уехал, и больше я его никогда не видел. Получил много писем, поначалу исполненных надежды, а затем освещенных твердыми решениями и смелыми планами. Он сообщил, что написал Элспет, но не рассказал всей правды – чистая душа не смогла бы понять подобной низости, – а сообщил лишь то, что смогло бы объяснить внезапный отъезд. Мисс Грант простила и ответила ласковыми женственными посланиями. Я опасался, как бы она не проявила холодности – ведь женщины, не подвластные искушениям, редко сочувствуют тем, кому приходится бороться. Однако ее доброта оказалась значительно больше абстрактного пассивного количества, и оттого, что страдалец остро нуждался в помощи, она любила его еще искреннее. Уверен: бескорыстное чувство смогло бы спасти Сирила от самого себя, если бы судьба не вмешалась и не вырвала его из нежных рук. Женщины способны на огромные жертвы, и Элспет, не задумываясь, согласилась бы спуститься в бездну, чтобы помочь подняться любимому.
Увы, этому не суждено было случиться. Из Индии мистер Харджон написал, что возвращается домой. Джеральдин Фоули долгое время не попадалась мне на глаза, и, честно говоря, образ жаркой красотки напрочь вылетел из головы. И вот однажды, просматривая театральную газету двухнедельной давности, я наткнулся на сообщение о том, что мисс Фоули отбыла в Калькутту, чтобы реализовать давнюю помолвку.
Последнее письмо друга лежало у меня в кармане. Я не поленился сверить даты. Получалось, что Джеральдин появится в Калькутте за день до отъезда Сирила на родину. Осталось неизвестным, случайное ли это совпадение или расчет. Можно предположить первое, поскольку судьба наша фатально предопределена.
Больше я писем не получал, да особенно и не ожидал, но спустя три месяца на ступеньках клуба меня остановил знакомый.
– Слышал новость о Харджоне? – спросил он.
– Нет, – ответил я. – А что, женился?
– Женился! Как бы не так! Нет, бедняга умер!
«Слава Богу!» – едва не выпалил я, однако вовремя сдержался.
– Где же и как это случилось?
– Во время охоты в замке какого-то раджи. Скорее всего ружье запуталось в каких-нибудь зарослях. Пуля попала прямо в голову.
– Надо же, какое несчастье! – воскликнул я, потому что ничего иного в тот момент не придумал.
Явление Чарлза и Миванвей
Жаль, что большинство читателей не поверят в правдивость этой истории. Сюжет ее невероятен, а атмосфера неестественна. Заверения в том, что описанные события действительно происходили, лишь усугубят недоверие. Всем известно, что жизненные факты в художественном произведении невозможны: перо автора только и делает, что приукрашивает правду, а любой вымысел идет во вред материалу. Истинный художник отказался бы от скользкой темы или, на худой конец, сохранил ее с одной-единственной целью: подразнить ближайших друзей. И все же низменный инстинкт толкает вперед, приказывая использовать то, что само идет в руки. Так вот, эту историю поведал один очень старый человек. Целых сорок девять лет он владел заведением под названием «Кромлех армз». Столь архаичное имя носила единственная гостиница в маленькой деревушке, прилепившейся к скалам северовосточного побережья Корнуолла. В наши дни гостиница называется «Кромлех-отель» и находится в других руках. Летом сюда ежедневно приезжают не меньше четырех дилижансов с туристами, и многочисленные гости непременно усаживаются за общий стол в старинной гостиной с низким потолком. Но я говорю о том далеком времени, когда деревня еще была тихим рыбацким местечком, неведомым даже самым подробным путеводителям.
Теплым летним вечером мы с хозяином сидели на скамейке возле стены – как раз под решетчатыми окнами – и с удовольствием потягивали из глиняных кружек слабое пиво. Он рассказывал, я слушал. Во время долгих пауз, когда старик замолкал, чтобы в очередной раз лениво затянуться трубкой, а потом набрать в грудь побольше воздуха, до слуха доносилось бормотание океана. Порой сквозь высокопарный слог далеких мощных валов пробивался смех небольшой юркой волны – казалось, любопытная проказница подкралась специально, чтобы послушать неторопливое повествование.
Первой ошибкой, которую совершили Чарлз Сибон, младший партнер действующей в Лондоне и Ньюкасле фирмы «Сибон и сын, гражданские инженеры», и Миванвей Эванс, дочка преподобного Томаса Эванса, пастора пресвитерианской церкви из Бристоля, стала чересчур ранняя женитьба. Когда молодые люди впервые встретились на скалах в двух милях от «Кромлех армз», Чарлзу было двадцать, а Миванвей едва исполнилось семнадцать. Молодой мистер Сибон пришел в деревню пешком и решил провести день-другой, исследуя живописный каменистый берег, а отец Миванвей снял на лето расположенный неподалеку сельский дом.
Рано утром (как известно, в двадцать лет мы полны энергии и спешим основательно размяться еще до завтрака) Чарлз лежал на скале и смотрел вниз – туда, где белые волны мерно накатывали на гладкие черные валуны. Внезапно из воды возникло некое очертание. Значительное расстояние не позволило рассмотреть видение во всех подробностях, однако одеяние подсказывало, что фигура принадлежит особе женского пола. Поэтически настроенный ум тут же преподнес образ Венеры – или Афродиты, как предпочитал называть богиню джентльмен с тонким вкусом. Он увидел, как античная статуя исчезла за мысом, но все-таки решил подождать. Минут через десять – пятнадцать незнакомка появилась снова, уже одетая по моде шестидесятых годов нашего века, и направилась в его сторону. Спрятавшись за камнями, Чарлз наблюдал, как девушка поднималась по крутому склону – чрезвычайно стройная и хорошенькая даже на взгляд человека более требовательного, чем неискушенный двадцатилетний юноша. Морская вода – если ошибаюсь, пусть меня поправят – вряд ли способна заменить щипцы для завивки волос, однако локонам младшей мисс Эванс соленые брызги придали особую восхитительную упругость. Природа щедро и со вкусом наложила на личико розовые, жемчужные и сливочные тона, а большие детские глаза смотрели на мир так, словно искали повод наполнить смехом очаровательный пухлый ротик. Застывшее в изумленном восхищении лицо Чарлза оказалось весьма приятной и подходящей находкой. Из слегка приоткрытых губ вырвался изумленный возглас. Удивление сменилось веселым смехом, потом на лице появился густой румянец. И вот наконец мисс Эванс внезапно рассердилась, как будто конфуз случился по вине незнакомца, – позиция, весьма характерная для женщин. И под суровым негодующим взглядом Чарлз действительно почувствовал себя неловко, неуклюже поднялся и начал робко извиняться, сам не понимая, по какому поводу: то ли потому, что вообще пришел на скалы, то ли потому, что рано встал.
