Тереза Ракен. Жерминаль - Золя Эмиль (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
Снова вблизи раздался голос штейгера:
— Все наверх! Скорее! К лестницам!
И волна бежавших подхватила Шаваля.
Он грубо толкал Катрин, кричал, что она еле тащится. Хочет, верно, чтобы она одни остались в шахте и сдохли бы тут с голоду. Ведь разбойники, нагрянувшие из Монсу, способны сломать лестницы, не дожидаясь, когда люди поднимутся. Это гнусное подозрение довершило всеобщее безумие; люди неслись по выработкам как исступленные, как сумасшедшие, стараясь обогнать других, первыми примчаться к лестницам и подняться раньше всех. Бегущие кричали, что лестницы сломаны и никто не выйдет. А когда ошалевшие от страха люди начали выбегать в рудничный двор, там поднялась свалка, — все бросились к запасному стволу, устроили драку перед узкой дверцей лестничного хода; старик конюх, уведя, осторожности ради, лошадей в конюшню, смотрел на эту картину с презрительной беспечностью, ибо привык проводить ночи под землей и был уверен, что его-то всегда вытащат отсюда.
— Черт тебя дери, лезь впереди меня! — сказал Шаваль, подталкивая Катрин. — Я хоть поддержу тебя, если ты сорвешься.
Пробежав три километра, ошеломленная, едва дыша, вновь обливаясь потом, она ничего не соображала и только отдавалась течению людского потока. Тогда Шазаль потащил ее за собой с такой силой, что чуть не сломал ей руку; она жалобно вскрикнула, слезы брызнули у нее из глаз. Значит, он уже забыл о своей клятве? Никогда ей не быть счастливой!
— Да иди же ты! — зарычал он.
Но Катрин очень боялась его. Если подниматься спереди него, он все время будет ее мучить, делать ей больно. И она упиралась, а толпа обезумевших людей отталкивала их в сторону. Вода, просочившись из стенок шахтного ствола, падала крупными каплями, дощатый настил, дрожавший под ногами бежавших, вот-вот мог проломиться над сточным колодцем глубиною в десять метров. Как раз в Жан-Барте два года назад произошел ужасный случай: оборвался трос, клеть упала в сточный колодец, и два человека утонули в жидкой грязи. И теперь каждый думал об этом: ведь все могли погибнуть тут, если толпа сгрудится и настил провалится.
— Дура несчастная! — крикнул Шаваль. — Подыхай, коли так! Мне руки развяжешь.
Он полез по лестнице. Катрин последовала за ним.
От подошвы шахты до поверхности было устроено сто две лестницы — все одинаковой длины — около семи метров; каждая поставлена была на узкую площадку, занимавшую весь поперечник колодца; человек с трудом мог протиснуться в остававшийся свободным квадратный тесный просвет; это была как бы плоская труба высотою в семьсот метров; между стенкой шахтного ствола и стенкой сруба, в котором прежде двигалась клеть, тянулась вверх сырая, темная, бесконечная пора, где правильными ярусами громоздились одна над другой лестницы, поставленные почти отвесно. Сильному мужчине и то требовалось двадцать пять минут, чтобы одолеть этот гигантский подъем. Впрочем, запасным ходом пользовались лишь в случаях катастроф.
Сначала Катрин поднималась бодро. Ее босые ноги привыкли к острому щебню, устилавшему откаточные ходы, их не резали прямоугольные ступени лестниц, окованные для прочности железом. Руки, крепкие, как у всех откатчиц, без устали хватались за перила, слишком для них широкие. Трудности этого нежданного подъема даже занимали ее, отвлекали от горестных мыслей. Как длинная змея, ползла вереница людей, по три человека на каждой лестнице, — такая длинная, что если бы голова ее уже выбралась на поверхность, хвост еще тянулся бы по настилу над сточным колодцем. Однако до поверхности еще было далеко; люди, взбиравшиеся первыми, одолели около трети подъема. Никто не произносил ни слова, ноги ступали с глухим стуком, лампы, словно гирлянда блуждающих звезд, поднимались все выше, выше, бесконечной, все удлинявшейся вереницей.
Катрин слышала, как мальчишка-откатчик, поднимавшийся вслед за нею, считал, сколько пройдено лестниц. Тогда и она принялась считать. Одолели пятнадцать лестниц, приближались ко второму рудничному двору. Вдруг она ударилась головой о ноги Шаваля. Он выругался и крикнул: "Эй, осторожней!" От одного к другому звену вся цепь остановилась, замерла. Что там? Что случилось? Каждый вдруг обрел голос, спрашивал, ужасался. Особенно волновались нижние, — то неведомое, что ожидало их наверху, томило их тем больше, чем выше они карабкались. Кто-то заявил, что надо спускаться: вверху сломаны лестницы. Всех терзал страх — вдруг впереди разверзнется пустота. Затем из уст в уста перелетело другое объяснение: какой-то забойщик поскользнулся и едва не упал с лестницы. Никто в точности не знал, что произошло; в начавшемся вдруг шуме ничего не было слышно. Да как же это? Ночевать тут, что ли? Наконец, хотя так ничего и не выяснилось, люди снова начали взбираться вверх, все так же медленно и тяжко; опять затопали ноги, заплясали лампы. Должно быть, лестницы сломаны где-то выше.
На тридцать второй лестнице, когда миновали рудничный двор, у Катрин стало сводить судорогой руки и ноги. Сначала она почувствовала только легкое покалывание. Потом ступни и ладони онемели, не ощущали ни железа, ни дерева. Боль сначала тупая, потом острая, жгучая, скручивала мышцы. Вся замирая от ужаса, Катрин вспомнила рассказы старика деда о тех временах, когда не было подъемной машины и клетей и когда десятилетние девчонки выносили в корзинах уголь из шахты на своих плечах, карабкаясь по лестницам без перил; стоило одной из носильщиц поскользнуться или просто куску угля выпасть из корзины, и три-четыре девочки падали головой вниз. Судороги становились нестерпимыми, — никогда ей не выбраться отсюда.
Каждая остановка была для Катрин отдыхом. Но всякий раз сверху, с поверхности земли, веяло что-то грозное и ошеломляло ее. А снизу неслось тяжелое, прерывистое дыхание измученных людей; от этого бесконечного подъема у них кружилась голова, их начинало мутить. Катрин задыхалась, была как пьяная, одурманенная этим мраком, этим карабканьем в тесной норе, царапавшей ей плечи корявыми стенками. Она вся дрожала от холодной сырости, ледяные капли проникали сквозь одежду и, как иголками, кололи тело, покрытое испариной. Близка была поверхность земли, грунтовая вода низвергалась проливным дождем, грозившим погасить лампы.
Шаваль дважды окликал Катрин и не получал ответа. Что она там, спрашивается, делает? Или язык проглотила? Могла бы, кажется, сказать, держится ли она на ногах. Подъем длился полчаса, но люди шли так медленно, с таким трудом, что пока еще добрались только до пятьдесят девятой лестницы. Оставалось еще сорок три. Катрин наконец пролепетала, что она держится, ведь Шаваль обругал бы ее дохлым змеенышем, если б она призналась, что очень устала. Должно быть, окованные железом ступени поранили ей подошвы ног. Катрин чудилось, что в них до самых костей впиваются зубья пилы. Ладони покрылись ссадинами. Пальцы так закоченели, что она не могла как следует согнуть их. Она судорожно хваталась за перила, но все боялась, что руки соскользнут с них; ей казалось, что вот-вот она опрокинется навзничь, или вывихнет себе плечи из-за непрестанного напряжения мышц, или вывернет ногу в бедре. Как мучительно было карабкаться по этим бесконечным, почти отвесным лестницам, подтягиваясь на руках, прижимаясь животом к ступенькам. Теперь шум тяжелого дыхания поднимавшихся людей заглушал шорох их шагов; это дыхание, этот прерывистый хрип, гулко отдававшийся в узкой трубе, шел от самого дна шахты и замирал на поверхности земли. Раздался жалобный стон; по вереницам людей пробежали испуганные возгласы: какой-то откатчик разбил себе лоб о карниз площадки.
Катрин все взбиралась и взбиралась. Поднялись выше выработок. В сыром промозглом воздухе, пропитанном запахом старого железа и гниющего дерева, расплывался туман. Катрин машинально считала шепотом: восемьдесят одна, восемьдесят две, восемьдесят три, — осталось еще девятнадцать лестниц. Только это ритмичное бормотание еще и поддерживало ее. Она не сознавала, что делает. Когда она вскидывала глаза, огни лампочек кружились перед ней, извивались спиралью. Кровь застывала у нее в жилах; она чувствовала близость смерти, малейший ветерок мог бы сбросить се в пропасть. Хуже всего было то, что нижние заторопились, и всю колонну охватило гневное, все возраставшее нетерпение, порожденное усталостью и неистовым желанием поскорее увидеть солнце. Все, кто поднимался первым, вышли, — значит, лестницы не были сломаны; но страшное подозрение, что их еще могут сломать, чтобы не дать последним выбраться, когда другие успели выйти и дышат свежим воздухом, окончательно свело людей с ума. И стоило произойти остановке, они разражались руганью, лезли вверх, карабкались, дрались, отталкивали друг друга, готовые подняться вверх по трупам.
