Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод) - Рэнд Айн (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Дагни не могла проглотить ни кусочка из того, что было поставлено на столе перед ней; горло словно было сведено сильной конвульсией. Она заметила, что другие за ее столиком тоже просто делают вид, что едят. Казалось, только доктор Феррис не утратил аппетита.
Когда она увидела подтаявшее мороженое в хрустальной чаше перед собой, то заметила, что все внезапно замолчали, и услышала скрип телевизионной аппаратуры, подтягиваемой вперед для работы. «Ну вот», — подумала Дагни с тяжелым ожиданием, понимая, что все присутствующие испытывают то же самое. Все неотрывно смотрели на Голта. Его лицо оставалось неподвижным, неизменным.
Когда мистер Томпсон махнул рукой диктору, призывать к молчанию не пришлось; казалось, все затаили дыхание.
— Сограждане, — закричал диктор в микрофон, — и жители всех других стран, которые могут слышать нас из большой бальной залы отеля «Уэйн-Фолкленд» в Нью-Йорке, мы представляем вам начало действия плана Джона Голта!
На стене за столом ораторов появился прямоугольник яркого голубоватого света — телевизионный экран, представляющий гостям ту картинку, которую теперь должна была видеть вся страна.
— Это план Джона Голта для мира, процветания и богатства! — выкрикнул диктор, когда на экране появилось дрожащее изображение залы. — Это заря новой эры! Это результат гармоничного сотрудничества между гуманитарным духом наших лидеров и научным гением Джона Голта. Если вашу веру в будущее поколебали злобные слухи, вы можете сейчас видеть счастливую, дружную семью нашего руководства!.. Дамы и господа, — телекамера приблизилась к столу, и экран заполнило ошеломленное лицо мистера Моуэна, — перед вами мистер Хорес Басби Моуэн, американский промышленник! — Камера переместилась к старческому лицу с подобием улыбки. — Генерал Эррей Уиттингтон! — Камера, словно глаз на опознании в полицейском участке, перемещалась от одного обезображенного лица к другому: их обезображивало разрушительное воздействие страха, уклончивости, отчаяния, неуверенности, отвращения к себе и вины. — Лидер большинства в Национальном Законодательном собрании мистер Лусиан Фелпс!.. Мистер Уэсли Моуч!.. Мистер Томпсон! — Камера задержалась на мистере Томпсоне; он широко улыбнулся нации и отвел взгляд от экрана влево с видом торжествующего предвкушения. — Дамы и господа, — торжественно произнес диктор, — Джон Голт!
«Господи! — подумала Дагни. — Что они делают?» С экрана на страну смотрело лицо Джона Голта, лицо без следов страдания, страха или вины, неумолимое благодаря добродетели спокойствия, неуязвимое благодаря добродетели самоуважения. «Это лицо, — подумала она, — среди других?»
«Что бы они ни планировали, — подумала Дагни, — это обречено на неудачу, ничего больше сказать нельзя и не нужно, есть результаты двух моральных кодексов, есть выбор, и каждый человек это поймет».
— Личный секретарь мистера Голта, — сказал диктор, тем временем камера, быстро показав лицо здоровяка, двинулась дальше. — Мистер Кларенс «Чик» Моррисон… Адмирал Гомер Доули… мистер…
Дагни поглядела на лица окружающих и задалась вопросом: «Неужели они не увидели контраста, не поняли? Неужели не видели его? Не захотели увидеть в истинном свете?»
— Этот банкет, — начал свою речь Чик Моррисон, взявший слово как распорядитель, — устроен в честь величайшего человека нашего времени, способнейшего организатора, эрудита, нового руководителя нашей экономики — Джона Голта! Если вы слышали его необычайную речь по радио, у вас не может быть сомнений, что он может заставить систему работать. Сейчас он здесь, дабы сказать вам, что заставит ее работать ради вас. Если вас ввели в заблуждение те отсталые экстремисты, которые утверждали, что он ни за что не присоединится к нам, что не может быть сближения между его образом жизни и нашим, либо одно, либо другое, сегодняшнее мероприятие покажет вам, как все можно примирить и объединить!
«Раз они видели его, — думала Дагни, — как могут они хотеть смотреть на кого-то другого? Раз поняли, что он возможен, что человек может быть таким, как могут они хотеть искать чего-то еще? Как могут испытывать какое-то желание, кроме желания достичь в своих душах того, что он достиг в своей душе? Или их остановит тот факт, что Моучи, Томпсоны, Моррисоны всего мира не хотят достигать этого? Неужели они хотят видеть в Моучах людей, а в нем — нечто невозможное?»
Камера блуждала по зале, посылая на экран и на всю страну изображения лиц выдающихся гостей, лица напряженно-настороженных лидеров и — время от времени — лицо Джона Голта. Выглядел он так, словно его проницательные глаза изучали людей за пределами этой комнаты, всех тех по всей стране, кто наблюдал за ним. Нельзя было понять, слушает ли он: на его сдержанном лице не отражалось ничего, ни единой эмоции.
— Я горжусь тем, что отдаю должное, — сказал лидер Законодательного Собрания, — величайшему экономисту-организатору, какой только появлялся на свете, в высшей степени одаренному администратору — Джону Голту, человеку, который спасет нас! Благодарю его от имени народа!
«Это, — подумала Дагни с отвращением и насмешливостью, — спектакль искренности бесчестных людей. Самым отвратительным в этом мошенничестве является то, что они искренни. Они предлагали Голту самое лучшее, что можно предложить при их взглядах на существование, пытались искушать его тем, что им представляется высшим достижением в жизни: бездумным низкопоклонством, нереальностью этого чудовищного притворства, одобрением без существующих мер, похвалами без смысла, почестями без оснований, восхищением без причин, любовью без кодекса ценностей».
— Мы отбросили все мелкие разногласия, — говорил теперь в микрофон Уэсли Моуч, — все пристрастные мнения, все личные интересы и эгоистичные взгляды, чтобы подчиняться бескорыстному руководству Джона Голта!
«Почему они слушают? — подумала Дагни. — Неужели не видят признака смерти в их лицах и признака жизни в лице Голта? Какое состояние они хотят избрать? Какого состояния ищут для человечества?..» Она посмотрела на лица в бальной зале — они были нервозно-пустыми; на них лежала печать только тяжкого груза апатичности и застарелости постоянного страха. Эти люди смотрели на Голта и Моуча так, словно не могли постичь никакой разницы между ними или подумать, существует ли какая-то разница, их пустые, некритичные, неоценивающие взгляды говорили: «Кто я такой, чтобы знать?»
Дагни содрогнулась, вспомнив его фразу: «Когда человек заявляет: “Кто я такой, чтобы знать?”, он заявляет: “Кто я такой, чтобы жить?”» «Хотят ли они жить? — подумала она. — Кажется, они даже не хотят задаться этим вопросом…» Она увидела нескольких людей, которые, казалось, хотели этого. Они смотрели на Голта с отчаянной мольбой, с тоскующе-трагичным восхищением, но их руки вяло лежали на столиках. Это были люди, понимавшие, кто он, жившие в тщетном желании его мира, но завтра, если его будут убивать при них, их руки будут так же вяло свисать, их глаза будут смотреть в сторону, как бы говоря: «Кто я такой, чтобы действовать?»
— Единство действия и цели, — сказал Моуч, — приведет нас к более счастливому миру…
Мистер Томпсон подался к Голту и прошептал с дружеской улыбкой:
— Вам придется сказать стране несколько слов, потом, после меня. Нет, нет, не длинную речь, одну-две фразы, не больше. Просто скажете: «Привет, люди!» Или что-то в этом духе, чтобы они узнали ваш голос.
Чуть усиленный нажим пистолета «секретаря» в бок Голту добавил невысказанный пункт. Голт не ответил.
— План Джона Голта, — говорил Уэсли Моуч, — урегулирует все конфликты. Он защитит собственность богатых и выделит большую долю бедным. Он снизит бремя налогов и даст вам больше правительственных льгот. Понизит цены и повысит зарплаты. Даст больше свободы индивидуальностям и укрепит узы коллективных обязательств. Будет сочетать эффективность свободного предпринимательства с щедростью плановой экономики.
Дагни посмотрела на нескольких людей — ей потребовалось усилие, чтобы полностью в это поверить — глядевших на Голта с ненавистью. Одним из них был Джим. Пока на экране было лицо Моуча, их лица были расслаблены в скучном удовлетворении, не удовольствии, а успокоении, что от них ничего не требуется, что все неясно и неопределенно. Когда там появилось лицо Голта, губы их сжались, черты лица заострились выражением странной осторожности. Дагни ощутила внезапную уверенность, что они боятся четкости его лица, ясности его черт, выражения сознания бытия, утверждения существования. «Они ненавидят его за то, что он — это он, — подумала Дагни, ощутив дыхание холодного ужаса, когда ей стала ясна сущность их душ. — Они ненавидят его за способность жить. Хотят ли они сами жить?» — размышляла она с усмешкой. И сквозь наступившее онемение разума вспомнила его фразу: «Желание не быть никем есть желание не быть».
