Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод) - Рэнд Айн (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
На другое утро мокрый снег падал на материалы первых полос газет, где сообщалось, что конструктивное, мирное совещание между Джоном Голтом и лидерами страны накануне днем привело к созданию «Плана Джона Голта», который вскоре будет опубликован. Вечером снежинки падали на мебель в жилом доме, передняя стена которого обвалилась, и на толпу людей, молча ждавших у окошка кассы завода, владелец которого исчез.
— Фермеры Южной Дакоты, — доложил Уэсли Моуч мистеру Томпсону на другое утро, — идут маршем к столице штата, сжигая по пути все правительственные здания и все дома ценой больше десяти тысяч долларов.
— Калифорния охвачена беспорядками, — доложил он вечером. — Там идет гражданская война, если только это гражданская война, в чем, как будто, никто не уверен. Они объявили, что отделяются от Союза, но кто сейчас находится у власти, никому не известно. По всему штату идут вооруженные столкновения между «народной партией», которую возглавляет Мамочка Чалмерс со своими поклонниками соевого культа Востока и какой-то организацией «обратно к Богу», которую возглавляют несколько бывших владельцев нефтепромыслов.
— Мисс Таггерт! — простонал мистер Томпсон, когда Дагни вошла на другое утро в его номер, приехав по вызову. — Что нам делать?
Он удивился, почему ему раньше казалось, что она обладает некоей внушающей надежду силой. Перед ним было пустое лицо, казавшееся сдержанным, но эта сдержанность начинала внушать беспокойство, когда она длилась минуту за минутой, без перемены выражения, без какого-то признака чувства. «Выражение лица у нее такое же, как у всех остальных, — подумал он, — только что-то в складке губ говорит о стойкости».
— Я полагаюсь на вас, мисс Таггерт. Ума у вас больше, чем у всех моих ребят, — заговорил он умоляющим голосом. — Вы сделали для страны больше, чем кто-либо из них, вы нашли для нас Голта. Что нам делать? Все рушится, и он — единственный, кто может вызволить нас из этой беды, но не хочет. Отказывается. Наотрез отказывается взять на себя руководство. Я никогда не видел ничего подобного: человек, не имеющий никакого желания властвовать. Мы просим его отдавать распоряжения, а он отвечает, что хочет повиноваться им! Это бессмысленно!
— Да.
— Что вы думаете об этом? Можете его понять?
— Он — надменный эгоист, — ответила Дагни. — Честолюбивый авантюрист. Человек безграничной дерзости, играющий на самые крупные в мире ставки.
«Это было легко», — подумала Дагни. Это было бы трудно в то далекое время, когда она видела в речи орудие чести, которым всегда нужно было пользоваться так, словно находишься под присягой верности реальности и уважения к людям. Теперь это было всего-навсего орудие издавания звуков, бессмысленных звуков, обращенных к неодушевленным предметам, не имеющим никакого отношения к таким понятиям, как реальность, человечность или честь. Было легко в то первое утро сообщить мистеру Томпсону, что она проследила Джона Голта до его дома. Легко было видеть судорожные улыбки мистера Томпсона и слышать его повторяющиеся восклицания «Молодчина!» с бросаемыми на помощников взглядами, в которых сквозило торжество человека, доверие которого к ней оправдалось. Легко было выразить жгучую ненависть к Голту — «Я соглашалась с его идеями, но не позволю ему уничтожить мою железную дорогу!» — и услышать слова мистера Томпсона: «Не беспокойтесь, мисс Таггерт! Мы защитим вас от него!»
Легко было придать лицу выражение холодной расчетливости и напомнить мистеру Томпсону о вознаграждении в пятьсот тысяч долларов, голос ее был четким и режущим, как звук счетной машины, отпечатывающей сумму на векселе. Она видела, как лицо мистера Томпсона застыло на миг, потом расплылось в более широкой, веселой улыбке — это походило на безмолвную речь о том, что он не ждал такого, но рад узнать мотив ее поступка, и что этот мотив ему понятен.
— Разумеется, мисс Таггерт! Непременно! Это вознаграждение — ваше, полностью ваше. Вам пришлют чек на всю сумму!
Было легко, так как ей казалось, будто она находится в каком-то безотрадном не-мире, где ее слова и поступки уже не являются ни фактами, ни отражением реальности, а лишь искаженными позами в кривых зеркалах, которые создают уродство для восприятия тех, чье сознание нельзя рассматривать как сознание. Единственной ее заботой, жгущей, словно обжигающий провод внутри, словно проходящая по телу раскаленная игла, была мысль о его безопасности. Все остальное расплывалось в бесформенной дымке, полукислоте-полутумане.
«Но ведь, — подумала с содроганием Дагни, — именно в этом состоянии живут все эти люди, которых я никогда не понимала, именно этого состояния и желают, этой поддельной реальности, этой необходимости притворяться, искажать, обманывать, этого доверчивого взгляда затуманенных паникой глаз какого-то мистера Томпсона, служащего единственной целью и вознаграждением. Раз они желают этого состояния, — задалась она вопросом, — то хотят ли жить?»
— Самые крупные в мире ставки, мисс Таггерт? — с беспокойством спросил мистер Томпсон. — Как это понять? Что ему нужно?
— Реальность. Вся земля.
— Не совсем понимаю вас, но… Послушайте, мисс Таггерт, если считаете, что можете его понять, не согласитесь ли… не согласитесь ли попытаться поговорить с ним еще раз?
Дагни показалось, что она слышит свой голос с расстояния во множество световых лет, кричащий, что она готова отдать жизнь, лишь бы увидеть его, но в этой комнате она услышала голос какой-то незнакомки, холодно говорящий:
— Нет, мистер Томпсон, не соглашусь. Надеюсь, что больше никогда его не увижу.
— Я знаю, вы терпеть его не можете, и не виню вас, но не могли бы просто попытаться…
— Я пыталась урезонить Голта в ту ночь, когда нашла его. В ответ слышала только оскорбления. Думаю, он ненавидит меня больше, чем кого бы то ни было. Не может простить, что я его обнаружила. Мне он ни за что не уступит.
— Да… да, это верно… Думаете, он уступит когда-нибудь?
Раскаленная игла внутри заколебалась, выбирая путь: сказать, что, нет, и видеть, как они его убьют? Сказать, что, да, и видеть, как они будут держаться за свою власть, пока не погубят мир?
— Непременно, — твердо сказала она. — Сдастся, если правильно обходиться с ним. Он слишком честолюбив, чтобы отказаться от власти. Не давайте ему убежать, но не угрожайте и не причиняйте вреда. Страхом ничего не добьетесь. Он неподвластен страху.
— А что, если… все рушится… что, если он будет держаться слишком долго?
— Не будет. Для этого он слишком практичен. Кстати, сообщаете вы ему новости о положении в стране?
— Как… нет.
— Я бы советовала дать ему копии ваших секретных донесений. Он поймет, что времени почти не осталось.
— Хорошая мысль! Отличная!.. Знаете, мисс Таггерт, — неожиданно сказал он с каким-то отчаянием в голосе, — всякий раз, как я поговорю с вами, у меня на душе становится легче, потому что вам доверяю. Из своего окружения я не доверяю никому. Но вы — другое дело. Вы сильная.
Дагни посмотрела на него в упор.
— Спасибо, мистер Томпсон.
«Это было легко», — сказала она себе и, лишь выйдя на улицу, заметила, что блузка под пальто прилипла к лопаткам. «Будь я способна чувствовать, — думала она, идя по вестибюлю терминала, — я поняла бы, что тупое безразличие, какое испытываю сейчас к своей железной дороге, представляет собой ненависть». Дагни не могла отделаться от ощущения, что теперь по ее железной дороге ходят только товарные поезда; пассажиры для нее не были ни живыми, ни людьми. Казалось бессмысленным тратить громадные усилия на предотвращение катастроф, сохранение в безопасности поездов, перевозящих только неодушевленные предметы. Она смотрела на лица людей в терминале; думала, что если бы ей предстояло умереть, быть убитой правителями их системы — эти люди продолжали есть, спать и путешествовать — будет ли она работать, чтобы обеспечивать их поездами? Если бы она позвала на помощь, поднялся бы кто-нибудь на ее защиту? Хотят ли жить они, те, кто слышал его?
