Святая ночь (Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей) - Вебер Виктор Анатольевич
Рампрасада запихнули в комнату, носившую странное название «буфетная». Комнатушка была крошечная и никогда не использовалась по назначению. Войдя в дверь, мы должны были тут же вскарабкаться на кровать, которая заполняла всю комнату. Нижняя часть стены была бетонная, верхняя представляла собой решетчатое переплетение. Окон не было.
Бабушка сомневалась, подходит ли комната для больного. Ее беспокоила решетка: она пропускала воздух и свет, а жизни Рампрасада не должно было угрожать ни то, ни другое. При помощи шкафа, клеенки и холста она сделала комнату свето- и воздухонепроницаемой. Как и следовало ожидать, через неделю к Рампрасаду вернулся аппетит. Он стал обжорой, как и прежде. Бабушка приписывала весь успех себе, но Золотые Зубы знала, что зола, которой она его пичкала, сотворила чудо. Вдруг Золотые Зубы с ужасом вспомнила, что пренебрегла очень важной вещью: дом в Кунупии был обмотан священной нитью, и ни один дух не мог туда проникнуть, дом же в Вудброке был лишен такой защиты, и любой дух мог войти и выйти, когда ему заблагорассудится. Дело не терпело отлагательств.
О Ганеше не могло быть и речи: отказавшись от вознаграждения, он лишил Золотые Зубы возможности обратиться к нему снова. Но, подумав о Ганеше, она вспомнила его слова: «Молись, как хочешь, бог приемлет любую молитву». Так почему бы снова не пустить в ход христианство?
На этот раз она решила не рисковать и рассказать обо всем Рампрасаду. Он сидел в постели, подпертый подушками, и ел. Когда Золотые Зубы отворила дверь, он перестал жевать и заморгал от непривычного света. Она заполнила собой весь дверной проем, в комнате снова стало темно. Тетка оперлась руками о кровать. Кровать затрещала.
— Господин мой, — начала она.
Рампрасад продолжал жевать.
— Господин мой, — снова сказала она по-английски, — я хочу пойти в церковь помолиться. Кто его знает, на всякий случай.
— Я не хочу, чтобы ты молилась в церкви, — ответил он тоже по-английски.
И тетке больше ничего не оставалось, как заплакать.
Три дня кряду она просила разрешения сходить в церковь. При виде ее непросыхающих глаз он смягчился. К тому же он слишком ослаб для противоборства. Хоть жевал Рампрасад непрерывно, он был очень болен и истощен, и с каждым днем ему становилось все хуже. На четвертый день он сказал жене:
— Ладно, молись Иисусу, ходи в церковь, если это вернет покой твоей душе.
И Золотые Зубы решила немедля вернуть покой своей душе. Каждый день она ездила на троллейбусе в церковь Святой Розы, чтобы помолиться. Потом она осмелела настолько, что принесла в дом распятие и изображение Святой Девы. Всем нам стало не по себе, но мы хорошо знали, как тверда в своей вере тетка, муж которой был ученый брамин, да и к тому же случай был из ряда вон выходящий: речь шла о жизни и смерти. Нам оставалось только наблюдать.
Камфара, ладан и масло зажигались теперь перед изображениями Кришны и Шивы, а также девы Марин и Иисуса. Золотые Зубы не знала меры в молитвах, как ее муж — в еде, и мы удивлялись им обоим хотя бы потому, что ни молитва, ни еда не шли на пользу Рампрасаду.
Однажды вечером, когда гонг возвестил, что официальное вознесение молитв завершилось, дом огласился дружным плачем, и меня позвали в нашу молельню.
— Беги скорей, с твоей теткой творится что-то неладное.
Молельня, где все еще курился ладан, представляла собой зрелище необычайное. Перед индусским алтарем простерлась ниц тетка, бесформенная, как тесто. Мне стало жутко. Бабушка, впадавшая по любому поводу в панику, наклонилась и приложила ухо к верхней части простертого на полу тала.
— Я не слышу сердца, — заявила она.
Мы остолбенели. Потом попытались поднять тетку с пола, но тело будто свинцом налилось. Золотые Зубы чуть заметно шевельнулась, дрогнула, заколыхалась, и дети в комнате пронзительно взвизгнули. Все мы невольно отшатнулись и ждали, что будет дальше. Тетка принялась стучать рукой по полу, в горле у нее забулькало.
Бабушка сразу смекнула, в чем дело:
— Ею овладел дух.
При слове «дух» дети завизжали громче, и бабушка надавала им подзатыльников, чтобы утихомирить. Из булькающих звуков стали возникать слова. Тетка произносила их нараспев, каким-то замогильным дрожащим голосом:
— Славься, Дева Мария, Хара Рам, за мною гонятся семь змей. Змеи повсюду. Семь змей. Рама! Рама! Благословен плод чрева твоего. Семь духов выезжают из Кунупии семичасовым поездом в Порт-оф-Спейн.
Моя мать и бабушка ловили каждое слово, и лица их светились от гордости. У меня же это представление вызвало лишь чувство мучительного стыда. Я злился на тетку, что она меня так напутала. Когда я направился к двери, она вдруг спросила:
— Кто это уходит? Кто этот неверующий?
— Вернись скорее, малыш, — зашептала бабушка, — вернись и попроси у нее прощения.
Я повиновался.
— Ничего, ничего, сынок, — ответила тетка, — ты по молодости не ведаешь, что творишь.
И тут, видно, дух покинул ее. Она приподнялась, села и очень удивилась, почему все в сборе. Оставшуюся часть вечера она вела себя так, словно ничего не случилось, и делала вид, будто не замечает, что все относятся к ней с особым уважением.
— Я всегда говорила и готова повторить снова, что эти христиане — очень набожные люди, — сказала бабушка. — Я сама велела ей помолиться их святым.
…Рампрасад умер на следующий день утром. По радио передали об этом в час дня после местных новостей. Сообщение о смерти Рампрасада было единственным, и, хоть его втиснули между рекламными объявлениями, оно произвело впечатление на окружающих. В тот же день его похоронили на кладбище в Мукурано.
Как только мы вернулись с похорон, бабушка сказала:
— Я всегда говорила и готова повторить снова, что не нравятся мне эти христиане. Рампрасаду полегчало бы, если бы ты, Золотые Зубы, послушалась меня и не молилась их святым.
Тетка, рыдая, согласилась. Она сгорбилась и дрожала, когда рассказывала нам о своем увлечении христианством. Мы слушали ее с удивлением и стыдом. Как могло случиться, что член нашей семьи, наша сестра по вере, могла пасть так низко! Золотые Зубы била себя в грудь, рвала на себе волосы и просила прощения:
— Я во всем виновата, мать, я поддалась искусу в минуту слабости, а потом уж не могла с собой совладать.
Бабушка сменила гнев на милость.
— Ну ладно, Золотые Зубы. Может, тебе и нужен был этот горький урок, чтобы ты взялась за ум.
В тот же вечер тетка торжественно уничтожила все, что напоминало ей о христианстве. А бабушка сказала:
— Кори только себя, что не заимела детей. Теперь вот некому за тобой приглядывать.
Грегорио С. Брильянтес
ВЕРА, ЛЮБОВЬ, ВРЕМЯ И ДОКТОР ЛАСАРО
Перевод Л. Биндеман
Доктор Ласаро постепенно вышел из оцепенения, и мысль его обрела ясность. Он узнал мрачную часть сонаты, которая почему-то всегда ассоциировалась у него со старинными монументами, потемневшими каменными стенами, чем-то серым и унылым. Звуки вызвали в памяти знакомые образы. Доктор Ласаро выключил проигрыватель и взял трубку телефона, подавив в себе раздражение, готовое выплеснуться наружу: все вольны распоряжаться его временем. Ну почему они для разнообразия не обратятся к кому-нибудь помоложе? Он целый день проработал в местной больнице.
