Мы - живые - Рэнд Айн (прочитать книгу txt) 📗
С наступлением темноты Кира часами сидела, уставившись в окно. Она не видела ничего, кроме тусклого отражения отблеска свечи, лавок, дрожащих дощатых стен и тени своей взъерошенной головы. Мир по ту сторону окна отсутствовал. Только где-то далеко за колеей неслась вереница высвечиваемых на земле желтых квадратиков окон, сопровождаемая снежным вихрем. Изредка темноту пронзал исходящий из-под небесного купола яркий свет, который неожиданно возрождал к жизни бесконечную синюю пустоту за окном. Вспышка — и все исчезало во мгле, на оконном стекле оставались дощатые стены, свечи и взъерошенная голова.
На некоторых станциях Кира выходила, стояла у окошек касс на продуваемых ветром платформах, ожидала следующего, грохочущего в сумерках поезда, который, появляясь, извергал фейерверк красных искр из трубы черного паровоза.
Затем снова стук колес, новые станции, кассы, другие поезда. Проходили день за днем, ночь за ночью, но Кира этого не замечала. Аюди в форменных фуражках, проверяющие билеты, не могли знать, что эта девушка в старом пальто с потрепанным меховым воротником направляется к границе Латвии.
Последняя станция, на которой она уже не покупала билета, была темной маленькой платформой из гнилых деревянных досок, это была последняя станция перед пограничным городком.
Становилось темно. Коричневая колея в снегу уходила вдаль и сливалась там в красное пятно. Несколько сонных бойцов на платформе не обратили на нее никакого внимания. Большая плетеная корзинка с грохотом рухнула на землю, когда здоровые ручищи выкинули ее из багажного вагона. У двери вокзала кто-то громко просил кипятку. В окнах вагонов мерцали огоньки.
Она пошла прочь по машинной колее, сжимая свой чемодан.
Она шла, и ее черная худенькая фигура слегка клонилась назад. Она была одна в огромном поле, которое казалось ржавым в отблеске заходящего солнца.
Было уже темно, когда она увидела дома деревни и желтые пятна свечей в низеньких окнах этих домов. Она постучала в какую-то дверь. Дверь открыл мужчина; его волосы и борода были каким-то светлым кустистым клубком, из которого на нее с любопытством смотрели два глаза. Она сунула ему в руку купюру и попыталась объяснить ему все быстрым приглушенным шепотом. Ей не нужно было объяснять слишком долго. Те, кто был в доме, все знали и все понимали.
За деревянной перегородкой, стоя в соломе, где спали, прижавшись друг к другу, две свиньи, она переоделась, а те, кто были в доме, сидели у стола так, словно ее и не было; пять светловолосых голов, одна из которых была покрыта косынкой. Деревянные ложки стучали по деревянной посуде на столе, и стук еще одной ложки доносился от кирпичной печки в углу, где над деревянной плошкой склонилась, вздыхая, седая голова. На столе стояла свеча, и еще три маленьких язычка пламени плясали перед бронзовым треугольником из икон в углу: маленькие красные отблески на бронзовых нимбах.
Она надела белые сапоги и достала свое платье; ее голые руки слегка дрожали, хотя в комнате было тепло и даже душно. Она надела на себя белое свадебное платье, его длинный шлейф шуршал в соломе, одна из свиней приоткрыла глаз. Кира подняла шлейф и тщательно приколола его большими английскими булавками к поясу. Она крепко обвязала волосы белым шарфом и надела свой белый меховой полушубок. Она осторожно потрогала маленький бугорок над ее левой грудью, куда она зашила ассигнации; это было последним и единственным оружием, которое ей понадобится.
Когда она подошла к столу, светловолосый гигант сказал голосом, лишенным всякого выражения:
— Лучше подождать часок, пока луну не закроет. Тучи не очень плотные.
Он подвинулся, давая ей место на лавке. Затем молча и повелительно указал на это место. Она подняла кружевное платье, переступила через скамью и села. Она сняла шубку и, повесив ее себе на руку, прижала к телу. Две пары женских глаз уставились на ее кружевной воротник, и девочка в голубой косынке прошептала что-то женщине постарше. Ее глаза были испуганными и недоверчивыми.
Мужчина молча поставил перед ней дымящуюся плошку.
— Нет, спасибо, — сказала она. — Я не голодна.
— Ешь, — приказал он. — Тебе это понадобится.
Она послушно стала есть густые щи, приправленные свиным салом.
Мужчина неожиданно прервал тишину. Он сказал, не глядя на нее:
— Почитай всю ночь идти. Она кивнула.
— Совсем молодая, — сказала женщина с дрзтого конца стола, покачивая головой и вздыхая.
Когда она была готова идти, мужчина открыл дверь, и ветер жалобно завыл в пустой темноте. Мужчина пробормотал в свою светлую бороду:
— Иди, пока сможешь. Когда увидишь пограничников — ползи.
— Спасибо, — сказала она, и дверь закрылась.
Снег был ей до колен, каждый шаг превратился в падение вперед, так что ей пришлось высоко поднять свое платье, сжав подол в руках. Вокруг нее синева, которая совсем не была синей, скорее некий цвет, которого не существовало в известном ей мире, простирался бесконечно, и ей то казалось, что она стоит одиноко очень высоко над плоским кругом, то казалось, что эта белая синева огромной стеной сомкнулась над ее головой.
Низкое небо было испещрено серыми и черными с голубыми прожилками кляксами, которые не увидишь в дневное время; между облаками тонкими струйками просачивался из ниоткуда тусклый свет: Кира не могла смотреть на все это и опустила глаза.
Света впереди не было; хотя Кира не оглядывалась, она наверняка знала, что огни позади нее уже давно растворились. Теперь в руках у нее ничего не было: чемодан и старую одежду она оставила в деревне; там, впереди, ей ничего не понадобится, кроме небольшого свертка под подкладкой, который она время от времени нащупывала рукой.
Колени Киры пронзала острая боль растянутых сухожилий, как во время восхождения по высокой лестнице. Она с любопытством, как бы извне, наблюдала эту боль. Мороз обжигал си щеки, вызывая зуд. Время от времени она безуспешно царапала их своими белыми варежками.
Кроме скрипа под ногами, Кира ничего не слышала, она пыталась идти как можно быстрее, стараясь не прислушиваться ко всем оттенкам этого нависшего над нею звука.
Она осознавала, что идет уже на протяжении нескольких часов. Однако здесь не существовало времени. Секунды, минуты, часы отсутствовали: сейчас существовали только шаги, только ноги, выныривающие из бесконечного снега и снова утопающие в нем. Были ли границы у этой белоснежной пустыни?
Это неважно. Она не должна думать об этом. Она должна думать только о необходимости идти. Идти на запад. В этом заключалась ее единственная задача, объединяющая в себе все. Стоят ли перед ней какие-нибудь вопросы? Если да, то она ответит на них — там. Она не должна об этом думать сейчас. Ей нужно только выбраться. Она будет решать проблемы — там, по мере возникновения. Только бы выбраться отсюда. Только бы выбраться.
Пальцы ее под белыми варежками болели, кости ломило; суставы были как бы сдавлены в тисках. Кира думала, что она, должно быть, замерзла; она смутно попыталась определить, насколько морозна ночь.
Перед ней лежал светящийся снег, озаряющий небесный купол. Там, на горизонте, где земля сходилась с небом, не было ничего, кроме нависшей дымки, и было трудно определить, были ли проплывающие перед лицом Киры облака близко или очень-очень далеко.
Позади у нее ничего не оставалось. Она словно выбиралась из белой, нереальной пустоты. Кира не могла сдаться. Ноги все еще ее слушались, что-то внутри нее заставляло их двигаться. Она не сдастся. Она жива, жива, находясь в одиночестве посреди мертвой пустыни. Она еще не умерла, и поэтому ей нужно идти. Она должна выбраться.
Впереди нее взметнулся в облака вихрь снега. Кира увидела над головой светящиеся пылинки. Она вся съежилась, чтобы не быть замеченной.
Кира почувствовала боль в боку, каждый шаг резко отдавался в позвоночнике, и вверх по спине пробегала сильная дрожь. Она нащупала пальцами заветный бугорок под полушубком. Его нельзя было потерять. Она должна оберегать этот сверток и свои ноги. Остальное не имеет значения.
