Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена - Стерн Лоренс (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
На открытом воздухе и среди бела дня, когда женщина имеет возможность, физически говоря, видеть мужчину под различными углами зрения, это ничего, – но у себя в доме, под каким бы углом зрения она на него ни смотрела, она не может не сочетать с ним той или иной части своего имущества – – пока, наконец, вследствие повторения таких сочетаний она его не включает в свой инвентарь. – —
– И тогда покойной ночи.
Но это не есть вопрос Системы, ибо ее я изложил выше – – или вопрос Требника – – ибо мне дела нет до верований других людей – – или вопрос Факта – – по крайней мере, насколько я знаю; нет, это рассказано только для связи и служит введением к последующему.
Глава IX
Я говорю не в отношении их грубости или чистоты – или прочности их ластовиц, – – но, скажите, разве дамские ночные рубашки не отличаются от рубашек дневных, столь же заметно, как и во всех других отношениях, тем, что они гораздо длиннее последних, так что когда вы в них лежите, они опускаются настолько же ниже ваших пяток, насколько дневные рубашки до них не доходят?
Ночные рубашки вдовы Водмен (как требовала, полагаю, мода времен короля Вильгельма и королевы Анны) были, во всяком случае, скроены именно так; и если эта мода переменилась (ибо в Италии они почти вовсе вышли из употребления), – – тем хуже для публики; они были длиной в два с половиной фламандских эла; таким образом, если считать средний рост женщины в два эла, у вдовы осталось пол-эла, с которым она могла делать что угодно.
Между тем маленькие поблажки, которые она разрешала себе одну за другой в холодные и дышавшие декабрем ночи своего семилетнего вдовства, незаметно привели к установлению такого порядка, обратившегося за последние два года в один из спальных ее обрядов, – что как только миссис Водмен ложилась в постель и вытягивала ноги до самого края, о чем она всегда давала знать Бригитте, – Бригитта со всей подобающей пристойностью, откинув сначала одеяло в ногах постели, брала пол-эла полотна, о котором идет речь, и осторожно отводила его обеими руками вниз, во всю длину, после чего собирала этот кусок в пять или шесть ровных складок, извлекала из рукава большую булавку и, повернув ее к себе острым концом, крепко скалывала все складки вместе немного повыше рубца; проделав это, она аккуратно подтыкала одеяло в ногах своей госпожи и желала ей спокойной ночи.
Операция эта совершалась постоянно и без: всяких отступлений, кроме следующего: когда в ненастные, бурные ночи Бригитта раскрывала в ногах постель и т. д., чтобы приступить к своей работе, – – она считалась лишь с термометром своих чувств, и потому выполняла ее стоя – опустившись на колени – или сидя на корточках, в соответствии с различными степенями веры, надежды и любви, которыми она бывала проникнута в тот вечер к своей госпоже. Во всех прочих отношениях этикет соблюдался свято и мог поспорить с пунктуальнейшим этикетом самой чопорной опочивальни в христианском мире.
В первый вечер, как только капрал проводил дядю Тоби наверх, что случилось часов около десяти, – – миссис Водмен бросилась в кресло, закинула левую ногу на правую, образовав таким способом опору для своего локтя, оперлась щекой на ладонь, наклонилась вперед и размышляла до полуночи, подвергнув вопрос обоюдостороннему обсуждению.
На второй вечер она подошла к своему бюро и, приказав Бригитте принести и поставить на стол две непочатые свечи, вынула свой брачный договор и благоговейно его перечитала; на третий же вечер (последний вечер дядиного пребывания в ее доме), когда Бригитта оттянула нижний конец ее ночной рубашки и собралась было воткнуть большую булавку…
– – Пинком обеих пяток сразу (самым естественным, однако, какой можно было сделать в ее положении – – ибо, если принять * * * * * за полуденное солнце, пинок ее был северо-восточным) она вышибла булавку из пальцев Бригитты – – и висевший на ней этикет упал – упал и разбился вдребезги.
Из всего этого ясно было, что вдова Водмен влюбилась в дядю Тоби.
Глава X
Голова дяди Тоби занята была в то время другими вещами, так что только после разрушения Дюнкерка, когда все прочие европейские дела были улажены, у него нашелся досуг вернуть и этот долг вежливости.
Установившееся таким образом перемирие (если говорить с точки зрения дяди Тоби – ибо, на взгляд миссис Водмен, это было напрасно потерянное время) – продолжалось около одиннадцати лет. Но так как во всех делах подобного рода настоящий бой разгорается только после второго удара, какой бы промежуток времени ни отделял его от первого, – – то я предпочитаю назвать эту любовную историю интригой дяди Тоби с миссис Водмен, а не интригой миссис Водмен с дядей Тоби.
Различие это немаловажное.
Это не то, что различие между старой треугольной шляпой – – и треугольной старой шляпой, из-за которого между вашими преподобиями так часто возгораются споры, – – разница здесь в самой природе вещей. – —
И, позвольте мне сказать вам, господа, громадная разница.
Глава XI
Итак, вдова Водмен любила дядю Тоби – – а дядя Тоби не любил вдовы Водмен, стало быть, вдове. Водмен ничего не оставалось, как продолжать любить дядю Тоби – – – или оставить его в покое.
Вдова Водмен не пожелала сделать ни то, ни другое. – —
– – Боже милосердный! – – я забываю, что и сам немного похож на нее; ведь каждый раз, когда какой-нибудь земной богине, нередко в пору равноденствия, случается быть и той, и другой, и этой, так что из-за нее я не в состоянии прикоснуться к своему завтраку – – хотя ей и горя мало, съел ли я его или нет, —
– – Будь она проклята! – говорю я и посылаю ее в Татарию, из Татарии на Огненную Землю и так далее, к самому дьяволу. Словом, нет такого уголка в преисподней, куда бы я не загнал мою богиню.
Но так как сердце у меня нежное и чувства в такую пору приливают и отливают по десяти раз в минуту, то я мигом вывожу ее оттуда; но я всегда впадаю в крайности, и потому помещаю ее в самом центре Млечного Пути. – —
Ярчайшая из звезд! ты будешь излучать власть твою на…
– – Черт бы ее взял со всей ее властью – – ибо при этом слове я теряю всякое терпение – – пусть себе наслаждается своим сокровищем! – – Клянусь всем волосатым и страшным! – восклицаю я, срывая с себя меховую шапку и оборачивая ее вокруг пальца, – – я бы не дал и шести пенсов за дюжину таких, как она!
– – Но все-таки она отличная шапка (говорю я, нахлобучивая ее на голову по самые уши) – теплая – и мягкая, особенно когда вы ее гладите по шерсти, – но увы! никогда мне это не будет суждено – – (тут моя философия снова терпит крушение).
– – Нет; никогда я не прикоснусь к этому пирогу (опять новая метафора).
Корка и мякиш,
Середка и край,
Верх и низ – – – терпеть его не могу, ненавижу его, отвергаю – – меня тошнит от одного его вида – – Ведь это сплошной перец,
чеснок,
лук,
соль и
чертово дерьмо. – – Клянусь великим архиповаром, который, должно быть, только и делает с утра до вечера, что, сидя у очага, придумывает для нас воспламеняющие кушанья, я ни за что на свете к ним не прикоснусь. – —
– – О Тристрам! Тристрам! – воскликнула Дженни.
– О Дженни! Дженни! – отвечаю я, перейдя таким образом к главе двенадцатой.
