Мы - живые - Рэнд Айн (прочитать книгу txt) 📗
— Я пока не могу продаться прекрасной молодой женщине. Через год, может быть, у меня это и получится.
Лео встал и улыбнулся мягкой, безразличной улыбкой.
— Знаешь, не тебе давать мне нравственные наставления. Ну, а коли мы оба — одного поля ягоды, не могла бы ты мне сказать, почему, встречаясь с ним, ты не бросила меня? Тебе просто нравилось спать со мной, как всем прочим женщинам? Или ты находила удачным сочетание моих денег и его положения?
Гордо и уверенно поднявшись, Кира спросила:
— Лео, когда ты объявил ей о своем согласии сопровождать ее? — Три дня назад.
— До того, как ты узнал о нас с Андреем?
— Да.
— Когда ты еще думал, что я тебя люблю?
— Да.
— И тебе было все равно?
— Да.
— Если бы Серов не пришел сегодня, ты бы все равно поехал с ней?
— Да. Только тогда передо мной стояла бы проблема, как сообщить тебе обо всем. Он освободил меня от этого. Вот поэтому-то я и был рад услышанному. Теперь мы можем проститься друг с другом без всяких ненужных сцен.
— Лео, пожалуйста, выслушай меня внимательно. Это очень важно… Сделай мне одолжение и ответь честно на один вопрос: если бы ты вдруг узнал — не имеет значения как, — но если бы ты узнал, что я люблю и любила тебя и все эти годы была предана тебе, — ты бы все равно уехал с ней?
— Да.
— А… если бы тебе пришлось остаться со мной? Если бы ты узнал что-то такое, что заставило бы тебя остаться… и продолжать бороться — ты бы попробовал еще раз?
— Если бы я был вынужден — ну, кто знает? Я бы мог повторить поступок другого твоего любовника. Это тоже выход из положения.
— Понятно.
— Почему ты спрашиваешь об этом? Что может обязать меня? Подняв голову и смахнув с бледного лба волосы, она посмотрела ему прямо в глаза и спокойным голосом, шевеля одними губами, ответила:
— Ничего, Лео.
Он снова сел и пожал плечами.
— Так-то вот. Я все еще считаю тебя чудесной женщиной. Я боялся истерики и шума. Но все закончилось как нельзя лучше…
Через три дня я уезжаю. Пока я могу выехать из квартиры, если ты хочешь.
— Нет, лучше я сама уйду. Сегодня вечером.
— Почему сегодня вечером?
— Так лучше. Некоторое время я могу пожить с Лидией в одной комнате.
— Денег у меня не много, но все, что осталось, я хочу… те..
— Не нужно.
— Но…
— Пожалуйста, не нужно. Я возьму свою одежду. Больше мне ничего не нужно.
Она укладывала чемодан, повернувшись спиной к Лео, который вдруг спросил:
— Ничего не хочешь сказать?
Обернувшись, Кира спокойно посмотрела на Лео и ответила:
— Разве только то, что я противопоставила себя ста пятидесяти миллионам людей и потерпела поражение.
Кира уже собиралась уходить, когда Лео вдруг поднялся и непроизвольно задал ей вопрос:
— Кира… ты же любила меня, ведь правда?
— Когда любимый человек умирает, мы же не перестаем любить его, верно?
— Ты имеешь в виду Таганова или… меня?!
— Разве это имеет какое-то значение, Лео?
— Нет. Тебе помочь снести чемодан?
— Нет, спасибо, он не тяжелый. Прощай, Лео.
Лео взял Киру за руку и стал вглядываться в ее лицо, но она только махнула головой.
— Прощай, Кира, — сказал он.
Кира вышла на улицу, слегка наклоняясь в левую сторону, ее правую руку оттягивал чемодан. Над улицей навис густой, как молоко, морозный туман, в котором растворялся желтый свет фонаря. Расправив плечи, она медленно побрела по скрипящему под ногами снегу; высоко подняв голову, она гордо смотрела вперед.
Она спокойно объяснилась с молчаливой, изумленной родней. Выслушав Киру, Галина Петровна вздохнула:
— Но что же случилось с…
— Ничего. Мы просто устали друг от друга.
— Бедный ребенок! Я…
— Не волнуйся обо мне, мама. Лидия, прости меня за причиняемые неудобства. Я останусь здесь ненадолго. Всего на несколько недель. Я вряд ли смогу найти квартиру.
— Конечно, конечно. Я буду только рада принять тебя, Кира, после всего того, что ты для нас сделала. Но почему на несколько недель? Что ты собираешься делать потом?
— Уеду. За границу, — с маниакальной страстью в голосе объяснила Кира.
Утром следующего дня гражданка Кира Аргунова заполнила бланк прошения о предоставлении ей заграничного паспорта. Ответа нужно было ждать несколько недель.
— Это безумие, Кира, — причитала Галина Петровна, — чистое безумие. Во-первых, они тебе его просто не дадут. У тебя нет никаких веских причин для поездки за границу, плюс социальное прошлое твоего отца и все остальное… Даже если ты и получишь паспорт — что тогда? Ни одно зарубежное государство не примет русского, и, по существу, они будут правы. Ну а если они тебя примут, что ты будешь делать тогда? Гы задумывалась над этим?
— Нет, — покачала головой Кира.
— У тебя нет ни денег, ни профессии. Как ты собираешься жить?
— Не знаю,
— Что будет с тобой?
— Мне все равно.
— Но зачем ты это делаешь?
— Я хочу выбраться отсюда.
— Но ты будешь чувствовать себя одинокой и потерянной в огромном мире без единого…
— Я хочу выбраться отсюда.
— …без единого друга, без цели, будущего…
— Я хочу выбраться отсюда.
Вечером, накануне своего отъезда, Лео пришел попрощаться, и Лидия оставила их одних в комнате.
— Я бы не смог уехать после такого нашего расставания, — начал Лео. — Я пришел сказать тебе «до свидания» и… но если ты…
— Я рада, что ты пришел.
— Я хотел принести свои извинения за многое из того, что наговорил тебе. Я не вправе обвинять тебя. Прости.
— Все хорошо, Лео. Не за что просить прощения.
— Я хотел сказать тебе, что… что… впрочем, нет… Только то… что нас с тобой связывают… многочисленные воспоминания.
— Да, конечно, Аео.
— Тебе будет лучше без меня?
— Не беспокойся обо мне, Лео…
— Я еще вернусь в Ленинград. Мы встретится снова. Мы встретимся через несколько лет, а ты же знаешь, что время многое меняет.
— Да, Лео.
— Мы больше не будем принимать все так всерьез. Прошлое покажется нам таким странным, правда? Мы еще встретимся, Кира.
— Если ты будешь жив — и не забудешь обо мне.
Этими словами Кира как бы пнула лежащее на дороге умирающее животное, которое забилось в последних конвульсиях.
— Кира… — прошептал он, — не надо.
Но понимая, что это всего-навсего предсмертные судороги, Кира сказала:
— Не буду.
Поцеловав Киру в мягкие, нежные, податливые губы, Лео ушел.
Ответа нужно было ждать несколько недель.
По вечерам, приходя домой с работы, Александр Дмитриевич стряхивал в коридоре снег со своих новых дорогих галош и тщательно протирал их тряпочкой.
После ужина, если ему не надо было идти на собрание, он устраивался в углу с некрашеным планшетом в руках и принимался терпеливо наклеивать на нем спичечные этикетки. Он собирал их и ревностно хранил в запирающемся ящике. Ночью он бережно раскладывал их по всему столу, неспешно перемещая с места на место, составляя узоры, подбирая цветовые комбинации. Завершив работу над панно, он оценивающе посматривал на него, бормоча при этом:
— Вот это красота. Красота, да и только. Бьюсь об заклад, что ни у кого больше в Ленинграде нет подобного. Как ты думаешь, Кира, какие этикетки лучше приклеивать в этот угол: две желтые и одну зеленую или просто три желтые?
— Зеленая будет хорошо смотреться, папа, — спокойно замечала Кира.
С грохотом вваливаясь в квартиру поздно вечером, Галина Петровна швыряла тяжелый портфель на стул в коридоре и, сорвав трубку с недавно установленного телефона, начинала что-то быстро тараторить, стягивая перчатки и расстегивая пальто:
— Товарищ Федоров… это говорит товарищ Аргунова. У меня есть идея относительно того номера «Живая газета» в следующем представлении театрального кружка… Значит, там будет сценка, где мы показываем лорда Чемберлена, угнетающего английский пролетариат, в ходе которой один из учеников, эдакий здоровяк в красной косоворотке, ложится на пол, и мы ставим на него стол — не беспокойтесь, только передние ножки, — затем толстый мальчик в цилиндре, исполняющий роль Чемберлена, садится за него и начинает есть бифштекс. Так вот, бифштекс может быть не настоящим, а сделанным из папье-маше…
