Критикон - Грасиан Бальтасар (серии книг читать бесплатно TXT) 📗

И повел его к ним, советуя:

– Гляди в оба глаза, а лучше – во сто, и постарайся поскорей унести ноги.

Встретили они там одного дельца, другого. Подивился Критило хитрым приемам, тонким подходам, игра велась изощренная, ибо все были востроглазые и востроносые, пронырливые, проницательные и политичные.

А пока Критило там, пока его то покупают, то продают, поглядим на Андренио, который углубился в противоположный край, то бишь крайность, – все смертные впадают в крайности, и уменье жить состоит в том, чтобы найти середину. Очутился Андренио в стране благодушных, нисколько не похожих на тех, кого увидел Критило. Казалось, то люди другой породы – тихие, мирные, от них ни шуму на свете, ни переполоха на ярмарке. Одним из первых Андренио встретился Хуан Добрая-Душа, и хотя тот едва поздоровался, потому как забывал слова, они тут же сдружились. Подошел еще один, тоже Хуан, – здесь кругом были Хуаны Добряки, а там, где Критило, сплошь Педро Проныры.

– Кто это идет и улыбается?

– Это человек, о котором говорят, что доброта его губит, – погибший человек. А вот, другой, все твердит «добро, добро», все ему добро, и потому ни на что не годен. Премилые люди!

– Как просты в обращении! – удивлялся Андренио. – Даже не кланяются!

– Потому что не обманывают.

В это время к ним с приветствием подошел Бонкомпаньо [613]. Его сопровождали Наилучшие-Пожелания и Всей-Душой-Ваш. Словечка «нет» они не знали, никогда ни о чем не спорили и, брякни один величайшую нелепость, остальные соглашались. Мир и покой царили в их обществе, Андренио даже усомнился – люди ли это из плоти и крови.

– Ты прав, что сомневаешься, – ответил ему Человек Слова, которого Андренио был рад встретить, как большую редкость, причем то был не француз, хотя француз – тоже человек слова. – Хочешь убедиться, погляди на этого разиню, дона Как-Бишь-Его де Марципан – кто ни пройдет, его ущипнет. А вот каноник Потачка, на все смотрит сквозь пальцы.

Увидели они человека, облепленного мухами.

– Это Медоуст!

Для начальства такие покладистые – сущий клад! Таких себе и ищут – головы восковые, куда захочешь, туда гнешь, и носы легко по ветру поворачивать.

Встретили тут Прекрасную-Душу; ни о ком не думал дурно и не верил, когда о ком-то говорили дурно.

– Слывет человеком прекрасным, а плоше его нет. Обо всех по себе судит. Хорош был бы мир, кабы все так судили!

Прекрасная-Душа шел рядом с Махоней, на которого все рукой махнули.

– А вот, смотри, толстяк – любо глядеть!

– Это знаменитый Лежебока – сон его не нарушит никакое происшествие, даже самое ужасное. Однажды его разбудили ночью, чтобы сообщить о злодеянии, потрясшем весь мир. «Убирайтесь! – сказал он слугам. – Не могли завтра сказать? Может, думали, что завтра никогда не наступит?»

Дивился Андренио и одежде Лежебоки, такой нынче не встретишь – без складок, без подкладок, без запазухи. Встретился ему также дон Друг-Всеобщий, а стало быть, ничей и никчемный, с большой компанией. – Вон тот, по правую руку, – Первый-Встречный; по левую – Послед-ний-Кому-Достается-Все; подальше – Потеряв-Кого-Выиграешь, рядом – Кого-Врагу-Пожелаю. Есть тут и Безотказный, у кого нет ничего своего – ни слова, ни дела. Есть и со всеми согласный дон Некто дель Ладно, антипод монсиньора Non li puo fare [614]. Люди всеми любимые и живут много лет.

Так много, что Андренио осведомился – не это ли обитель бессмертных.

– Почему так думаешь? – спросил один.

– Потому что не вижу, чтобы кто-нибудь здесь убивался или с горя чахнул. Отчего им умирать!

– Зачем им умирать? Они и так мертвы.

– А по-моему, они-то умеют жить, о своем заботиться здоровье; все они – люди крепкие, печенку гневом не портят, желудок работает исправно, и пусть там другие живут скрепя сердце, для этих главное – здоровье сохранить да брюхо растить.

В обхождении были просты, без подковырок, никаких задних мыслей, что на уме, то на языке, душа на ладони, даже нараспашку; словом, не было здесь ни обманщиков, ни царедворцев, ни кордовцев. И хотя дело было в Италии – ни единого итальянца, разве кое-кто из Бергамо [615]. Из испанцев – несколько старокастильцев; из французов – несколько овернцев [616]. Зато множество поляков – эти всем без разбору доверялись, и все их обманывали; да, зря говорят «на дурака напал», надо: «на добряка», добряка обмануть всего легче.

– Какая приветливая земля! – говорил Андренио. – И еще приветливей небо!

– Надо было вам посетить ее в прежние времена, – сказал старик из доброго старого времени, – когда все были равны и друг другу «ты» говорили, как Сид. О, тогда край этот был многолюден! Тогда еще не открыли край злобы, даже не знали о существовании подобной гадкой страны – вернее, думали, что она необитаема, как знойная пустыня. Прости, боже, того, кто ее открыл, тоже мне Индия! Тогда человек двоедушный был редкостью, все о нем знали, за лигу указывали – мол, бегите от него, как от тигра. А теперь все изменилось, все испортилось, даже климат, – коли так пойдет дальше, через несколько лет Германия Италией станет, а Вальядолид – Кордовой.

Хотя в этом прибежище доброты и правды, прямодушия и простоты никто не предавал Андренио, все привечали, он все же надумал уйти – уж слишком тут были простоваты. И примечательно, что оба, и Андренио и Критило, на расстоянии словно услышали друг друга и одновременно решили уйти от крайностей, в которые завели избранные ими пути, – одного в хитрость, другого в простоватость. Устремив взоры к середине, они обнаружили там Столицу Благоразумного Знания и направили туда стопы. И вот, оба встретились на том месте, где пути снова сходились и крайности сглаживались. Как бы поджидая их, там стоял необычный человек, каких на жизненном пути редко встретишь; бывают люди – сплошь длинный язык; другой – сплошь глаза; этот же был – сплошной мозг, мог все обмозговать. Был он стократ осторожен, стократ терпелив, стократ прозорлив и прочих добрых качеств имел во стократ. То был кастилец по основательности, арагонец по благоразумию, португалец по рассудительности, короче – вполне испанец, сиречь, человек основательный. Андренио, переглянувшись с Критило, уставился на это диво.

– Помилуйте, – говорил Андренио, – я понимаю, мозги в голове, ибо там престол души; но для чего язык из мозгов? Ведь даже язык из мяса, вещества плотского, но плотного, спотыкается, подвергая хозяина опасности, – пусть лучше десять раз споткнутся ноги, чем один раз язык; там от падения страдает тело, здесь же погибает душа. Что ж говорить о столь зыбком и мягком веществе, как мозг! Кто с языком тогда совладает?

– О, как ты заблуждаешься! – отвечал Мозговитый, таково было его имя. – Напротив, тут и нужны мозги, когда не видать ни зги, – нынче то слово лучше всего, что с языка не сошло.

– А нос из мозгов, кто его выдумал и зачем? – недоумевал Андренио. – Добро бы глаза, чтобы не пялились на что попало, но какой толк от мозгового носа?

– Есть толк, и немалый.

– Для чего ж такой нос служит?

– Чтобы чад гордыни в нос не ударял, копотью не чернил и угаром голову не кружил. Даже в ногах мозг нужен, и побольше, особливо при рискованных шагах; потому-то и сказал умный человек: «Дело опасное, тут надобно, чтобы мозг весь в пятки ушел!» И ежели бы всадники, сидя в седле, имели мозг в ногах, не теряли бы они так легко стремена – пожалуй, мудрей был бы и кое-кто на троне сидящий. Итак, чтобы правильно жить, надо человеку быть сплошь из мозгов: мозг в ушах – не слушать вранья, не внимать лести, от коей недоумки в безумие впадают: мозг в руках – рукоять шпаги не упускать и сознавать, куда руки запускаешь; и сердцу надо быть из мозга, чтобы страсти его не увлекали и по грязи не волочили. Да, мозг, кругом мозг, повсюду мозг – дабы человеку быть осторожным, основательным, мозговитым.