К востоку от Эдема - Стейнбек Джон Эрнст (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Нет, не помню. Она умерла, когда я был еще совсем маленьким.
— А какая она была?
— Не знаю.
— Даже ее карточки не видел?
— Да нет же, говорю тебе! Нет у нас ее карточки. Я раз спросил Ли, он сказал, что ее карточки не сохранились… Нет, кажется, это Кейл спросил, а не я.
— Когда она умерла?
— Как только мы с Кейлом родились.
— Как ее звали?
— Ли говорит: Кэти. Слушай, зачем тебе это нужно?
Абра спокойно продолжала:
— Она блондинка была или брюнетка?
— Что-что?
— Ну, волосы у нее светлые были или темные?
— Откуда я знаю.
— Отец не рассказывал?
— А мы и не спрашивали.
Абра замолкла, и немного погодя Арон спросил:
— Ты что, язык проглотила?
Абра сделала вид, будто любуется закатом.
— Ты не рассердилась… — спросил обеспокоенный Арон и добавил неуверенно: — жена?
— Нет, не рассердилась. Я думаю.
— О чем?
— Об одной вещи. — Застывшее личико Абры ничем не выдавало, что ее обуревают глубокие сомнения. — А как это, когда у тебя нет мамы?
— Не знаю. Никак. Ничего особенного.
— Тебе что, все равно?
— Нет, не все равно. Слушай, говори прямо. Мне головоломок в «Бюллетене» хватает.
Но Абра сосредоточенно и невозмутимо гнула свое:
— А тебе хочется, чтобы у тебя была мама?
— Спрашиваешь! Конечно, хочется. А кому не хочется? Погоди, ты меня не разыгрываешь? Кейл часто меня разыгрывает, назло, а потом смеется.
В глазах у Абры плыли багровые круги оттого, что она смотрела на солнце, и сейчас она не могла сразу разглядеть выражение лица Арона.
— Ты сказал, что умеешь хранить секреты.
— Конечно, умею.
— А у тебя есть самый важный секрет, ну, такой, когда говорят: «Пусть глаза мои лопнут»?
— Еще бы!
— Скажи мне свой секрет, Арон, — тихо попросила Абра, с особой нежностью произнеся его имя. — Скажи мне самый-самый большущий секрет.
Арон озадаченно отодвинулся от нее.
— Зачем? И вообще по какому праву ты меня расспрашиваешь? Я его никому не скажу.
— Ну, крошка, скажи своей маме, — промурлыкала Абра.
В глазах у Арона опять появились слезы, на этот раз слезы обиды.
— Наверное, я расхотел на тебе жениться. Мне пора домой.
Абра взяла его за запястье и не отпускала. Игривые нотки в ее голосе пропали.
— Я хотела проверить тебя. Теперь я вижу, ты умеешь хранить секреты.
— Зачем ты это сделала? Зачем ты меня злишь? Мне неприятно.
— Знаешь, я сама открою тебе один секрет.
— Да? Так кто же не умеет хранить секреты? — съязвил он.
— Я долго не решалась, — сказала она. — А теперь подумала, что этот секрет пойдет тебе на пользу. Может, он обрадует тебя.
— И кто же тебе велел молчать?
— Никто. Я сама себе велела.
— Тогда другое дело. Ну, и что же это за секрет?
Золотисто-багряный солнечный диск коснулся крыши дома Толлотов на Белой дороге, и на нем большим черным пальцем отпечаталась печная труба.
— Помнишь, как мы заезжали к вам? — тихо спросила Абра.
— Еще бы!
— Ну вот, когда мы поехали дальше, я в коляске уснула, а потом проснулась. Мама с папой разговаривали и не знали, что я не сплю. Они говорили, что твоя мама не умерла, а уехала. Будто с ней случилось что-то нехорошее, и она уехала.
— Мама умерла, — хрипло проговорил Арон.
— Разве плохо, если бы она оказалась живой?
— Отец сказал, что она умерла. Он никогда не врет.
— Он, может, просто не знает.
— Он бы знал, — сказал Арон, но в голосе у него не было уверенности.
— А вот было бы здорово, если б мы ее нашли! — воскликнула Абра. — Вдруг она память потеряла или что-нибудь в этом роде. Я читала, что так бывает. И вот мы бы нашли ее, и она сразу бы все вспомнила. — Как приливная волна, Абру подхватила и понесла романтика приключений.
— Я спрошу у отца.
— Арон, — сказала Абра твердо, — это же секрет.
— Кто сказал, что это секрет?
— Я сказала! Ну-ка, повторяй за мной… «Пусть глаза мои лопнут, руки-ноги отсохнут, если проговорюсь».
Арон заколебался, но потом повторил:
— «Пусть глаза мои лопнут, руки-ноги отсохнут, если проговорюсь».
— Теперь плюнь в ладонь — вот так, как я… Правильно! Теперь я беру твою руку и перемешиваю твою слюну с моей, понял?.. Ну вот, а сейчас вытри ладонь об волосы. — Оба проделали магический обряд, и Абра произнесла торжественно: — Теперь посмотрим, как ты скажешь. Я знаю одну девочку, которая дала эту клятву, а потом проговорилась. Знаешь, что с ней случилось? В амбаре сгорела!
Солнце скрылось за домом Толлота, золотисто-багряный свет погас. Над Бычьей горой тускло замерцала вечерняя звезда.
— Ой, да они шкуру с меня спустят! — всполошилась Абра. — Побежали скорей. Отец наверняка уже собаку пустил, чтобы искала меня. Ну, зададут мне теперь порку!
Арон в недоумении уставился на нее.
— Какую порку? Разве тебя порют?
— А ты думал, нет?
Арон возбужденно сказал:
— Пусть только попробуют! Если они вздумают тебя выпороть, ты им скажи, что я убью их! — Его голубые глаза сузились и засверкали. — Я никому не позволю пороть мою жену.
Под ивой сделалось совсем темно. Абра обвила руками его шею и крепко поцеловала в губы.
— Я люблю тебя, муж, — сказала она и выскочила из ивнякового шатра. Подхватив обеими руками юбки, она понеслась домой, так что только замелькали в сумерках ее белые, отороченные кружевами панталоны.
Арон отпустил ветки, сел на прежнее место и откинулся на ствол. В голове у него было пусто и пасмурно, к животу то и дело подкатывала боль. Он старался разобраться в своих чувствах, облечь их в мысли и зримые образы, чтобы избавиться от нее. Давалось это ему трудно. Его неторопливый, обстоятельный ум не мог сразу переварить такое множество разнообразных впечатлений. Внутри него словно захлопнулась какая-то дверь и не впускала ничего, кроме физической боли. Потом дверь приоткрылась, и вошла одна мысль, которую надо было обдумать, за ней другая, третья, пока не прошли все по очереди. Снаружи его запертого сознания оставалась лишь одна самая большая забота, и она настойчиво стучалась в дверь. Арон оставил ее напоследок.
Первой он впустил Абру, внимательно окинул внутренним взором ее лицо и платье, почувствовал ее руку на своей щеке, услышал ее запах, слегка похожий на запах молока и скошенного сена. Он снова видел и слышал ее, снова осязал и обонял.
Он подумал, какие чистые у нее руки и ногти, какая вся она чистая и честная и как отличается от других девчонок-пустосмешек.
Потом он представил себе, как она положила его голову себе на колени, а он плакал, словно ребенок, плакал томимый каким-то неясным желанием и почему-то чувствовал, что это желание исполняется. Может, он и плакал-то от радости, оттого, что желание его исполнилось.
Потом он принялся думать об испытании, которое она устроила ему. Интересно, что бы она сделала, если бы он раскрыл ей свой большой секрет. Какой именно секрет он бы ей раскрыл? Он не припоминал сейчас никакого секрета, кроме того, что стучался в его сознание.
Как-то незаметно, бочком, в дверь проскользнул самый болезненный вопрос из тех, что она задала. — «Как это, когда у тебя нет мамы?» Правда, как? Он сказал, что никак, что ничего особенного. Да, но вот на Рождество и на вечер по случаю окончания учебного года в школу приходили чужие мамы, и тогда у него комок подкатывал к горлу и мучило бессловесное томление. Вот что это такое — когда у тебя нет мамы.
Со всех сторон Салинас окружали, подступая кое-где к самым домам, бесконечные болота с окнами воды, заросшими камышом. На болотах водилось множество лягушек, которые по вечерам устраивали такой концерт, что казалось, будто воздух насыщается каким-то стонущим безмолвием. Кваканье не утихало ни на минуту, делалось постоянным фоном, бесконечной звуковой пеленой, и если бы она упала, то это было бы такой же неожиданностью, как мертвая тишина после удара грома над головой. Если бы лягушки вдруг перестали квакать, жители Салинаса повскакали бы с кроватей как от страшного шума. В их огромном разноголосом хоре был свой ритм и темп, или, может быть, наши уши различали этот ритм и темп — так же, как звезды мерцают только тогда, когда на них смотрят.
