Бродяги Севера (сборник) - Кервуд Джеймс Оливер (электронная книга txt) 📗
Когда Нипиза убегала, она знала, что для нее не оставалось уже никакой надежды. Оставалось всего только несколько минут, а может быть, даже и секунд, – и на нее сразу нашло вдохновение. Она свернула на ту узенькую тропинку, по которой за ней гнался в первый раз Мак-Таггарт, но, не дойдя до кручи, резко свернула вправо. Она увидела фактора. Он не бежал за ней, а только настойчиво следовал за нею по пятам, точно наслаждался видом ее беспомощности, как смаковал ее и в первый раз.
Ярдах и двухстах ниже того места, где она спихнула своего преследователя в воду, почти там, где ему удалось выкарабкаться на берег, начинались пороги, носившие название Голубой Гривы. Отчаянная мысль пришла ей в голову, когда она добежала до них, но эта мысль дала ей надежду. Она добежала до края порогов и заглянула вниз. Здесь она подняла кверху руки. На белом фоне снежной пустыни обрисовалась ее высокая, стройная фигура, и ее волосы развевались во все стороны от ветра на ярком полуденном солнце. В пятидесяти шагах от нее фактор из Лакбэна вдруг остановился.
– Черт возьми! – прошептал он. – Какая поразительная красавица!
А позади него, набираясь все новых сил, за ним следовал по пятам Бари.
Нипиза снова заглянула вниз. Она стояла на самом краю стремнины, но теперь уже не боялась ничего. Сколько раз она смотрела так и раньше, но только держалась за руку Пьеро, потому что знала, что сорваться вниз – значило бы умереть! В пятидесяти футах ниже ее вода не замерзала никогда и с ревом рвалась вперед между камней. Здесь было глубоко, вода была темна и страшна, потому что сюда, в эти узко сжатые теснины, никогда не проникало солнце. Рев потока оглушил Нипизу.
Она обернулась и увидела за собою Мак-Таггарта.
Даже теперь он не догадывался ни о чем, но шел прямо к ней с протянутыми вперед руками, точно готовился в нее вцепиться.
Он был от нее в пятидесяти шагах! Это немного, но через минуту станет еще меньше…
Нипиза вдруг неожиданно вспомнила о матери, и губы ее что-то прошептали. Затем она со всего размаха бросилась вниз, и ее волосы блестящим облаком последовали за нею.
Глава XXII
Один
Минуту спустя фактор из Лакбэна уже стоял на самом краю кручи. Не веря себе и почти в ужасе, он стал дико кричать ей и звать ее по имени. Но ее уже не было. Он смотрел вниз, ломая себе большие, красные руки, и в крайнем недоумении стал приглядываться к кипевшей под ним воде и вылезавшим из нее черным склизким камням. Но нигде не оказалось ни малейшего признака Нипизы. Она решилась на такой поступок, и только для того, чтобы от него спастись!
И этот человек-зверь вдруг почувствовал в душе какую-то страшную боль, настолько ощутимую, что отступил назад. Лицо его побледнело, и ноги под ним подкосились. Он убил Пьеро и считал это своим триумфом. Но сейчас им овладело что-то странное, и пока он стоял, точно в столбняке, дрожь пронизывала его до мозга костей. Он не видел Бари. Он не слышал, как собака заскулила, когда добралась наконец до края стремнины. В какие-нибудь пять-десять секунд для Мак-Таггарта сразу поблек весь мир; а затем, выйдя наконец из своего оцепенения, он неистово забегал взад и вперед вдоль речки, все время вглядываясь в воду и стараясь увидеть хоть малейший признак Нипизы. Дошел он и до самого глубокого места. Тут уж не могло быть никакой надежды. Она погибла и только потому, что хотела убежать от него.
Итак, она умерла. Нет в живых и Пьеро. И все это сделал именно он, Мак-Таггарт, на протяжении всего нескольких минут.
Он отправился обратно к хижине, но уже не по той тропинке, по которой гнался за Нипизой, а напрямик, сквозь густой кустарник. Снег стал падать крупными хлопьями. Фактор посмотрел на небо, по которому с юго-востока тянулись густые темные тучи. Солнце скрылось. Скоро должен был пронестись ураган – жестокая снежная буря. Падавшие ему на голые руки и лоб хлопья снега призвали его к действительности. Это хорошо, что надвигалась метель. Она скроет под снегом все, заметет все свежие следы и сама выроет для Пьеро могилу. И пока он пробирался так к хижине, его ум снова заработал в обычном направлении: он стал обдумывать создавшееся положение. Больше всего его обеспокоило не то, что погибли Пьеро и Нипиза, а то, что не осуществились его мечты и предвкушения, которые он так в себе лелеял. Не то, что Нипизы не было уже в живых, а то, что именно он лишился ее. Это было его горчайшим разочарованием. Все же остальное, в том числе и само его преступление, представлялось чепухой.
Вовсе не из чувствительности он вырыл могилу для Пьеро рядом с его женой под вековою сосной. И не из чувствительности он вообще стал его хоронить. Он делал это просто из осторожности. Он похоронил Пьеро даже с некоторым почетом, как белый должен хоронить белого. Затем он облил все имущество Пьеро имевшимся в хижине керосином и поджег его. Все время, пока хижина не сгорела дотла, он стоял у опушки леса и наблюдал. Снег стал валить сплошной массой. Свежая могила скоро превратилась в белый холмик, следы исчезли. Но не всех этих своих злодеяний боялся Буш Мак-Таггарт, когда вернулся к себе обратно в Лакбэн. Все равно никто никогда не заглянет в могилу Пьеро. И никто не выдаст его, разве только случится какое-нибудь чудо. Но он никогда не забудет одного. Он вечно будет помнить бледное, торжествующее лицо Нипизы, когда она посмотрела на него в момент своей высшей славы, перед тем как броситься вниз в пучину, и когда он в удивлении прошептал: «Черт возьми, какая красавица!..»
Как Мак-Таггарт забыл о Бари, так и Бари забыл о факторе из Лакбэна. Когда Мак-Таггарт бегал взад и вперед вдоль ручья, Бари сидел на том месте, где в последний раз стояла Нипиза и примяла снег ногами. Он весь съежился, и передние лапы еле держали его, когда он глядел с кручи вниз. Он видел ее отчаянный прыжок. Много раз в это лето он следовал за нею в воду с высоты, когда она купалась в речке. Но здесь было уж слишком для него высоко. Она никогда не купалась в таком месте. Он видел торчавшие из воды плеши камней, то вылезавшие из-под пены, то снова скрывавшиеся под ней, точно головы каких-то игравших в прятки чудовищ; рев воды приводил его в ужас; он видел, как между камней проползали с треском льдины. И все-таки она бросилась туда, она была там!
Ему ужасно хотелось последовать за ней; прыгнуть за ней туда же, как он делал это не раз и раньше. Хоть он и не видел ее, но она непременно должна быть там. Вероятно, она играет теперь где-нибудь между камней, прячется под белой пеной и удивляется, что он так долго к ней не идет. Но он все никак не мог решиться и стоял, свесив голову с высоты вниз и скользя передними лапами по снегу со стремнины. С усилием он отодвигался назад и скулил. Он ощущал на снегу свежий запах от мокасин Мак-Таггарта, и его поскуливание вскоре перешло в протяжный, тоскливый вой. Он опять поглядел вниз. Все-таки нигде не было видно Нипизы. Он залаял коротким, отрывистым лаем – его обычный сигнал, когда он хотел ее позвать. Ответа не последовало. Он залаял опять и опять, но до него не доносилось никакого звука за исключением рева воды. Тогда он отбежал назад и простоял некоторое время молча и прислушиваясь, причем все тело его дрожало от какого-то странного предчувствия.
Теперь уже шел снег, так как это происходило тогда, когда Мак-Таггарт возвращался к избушке. Немного спустя Бари побрел по узенькой тропинке, по которой не раз уже бегал вместе с Нипизой, когда она отправлялась к скалам за фиалками. Теперь эта тропинка была уже завалена снегом, но Бари пробрался через него и очутился у самого берега того места на реке, которое не замерзало никогда. И здесь Нипизы не оказалось. Он заскулил, потом залаял опять, но на этот раз в его сигнале к ней уже слышалось беспокойство, плачущая нота, говорившая о том, что он уж и не ждал от нее ответа. Целых пять минут он просидел на задних лапах совершенно не двигаясь, точно высеченный из камня. Что донеслось до него из таинственной, шумной пучины, какой шепот природы сообщал ему всю правду, это выше нашего человеческого понимания. Но он вслушивался и всматривался, и мускулы его напрягались по мере того, как он постигал эту правду; и наконец он медленно поднял голову к обсыпавшему его снегом небу и завыл протяжным, жалостным воем, каким обыкновенно ездовая собака оплакивает своего неожиданно умершего в пути хозяина.
