Ангел западного окна - Майринк Густав (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Стр. 377. Ревенант тщетно пытается что-то сказать. — Причину, по которой Эдвард Келли был заточён в башню, поясняет Серж Ютен (*La vie quotidienne des alchimistes аи Моиеп Age»): дело в том, что запас пудры постепенно вышел и незадачливый артист был вынужден объявить о своей несостоятельности. Разочарование Рудольфа II было велико, но гнев ещё больше…
Стр. 398. Медея — в греческой мифологии волшебница, дочь царя Колхиды Ээта. Помогала предводителю аргонавтов Ясону добыть золотое руно. Когда он задумал жениться на дочери коринфского царя, Медея погубила соперницу, убила двух своих детей от Ясона и скрылась в крылатой колеснице.
Стр. 399. …с видом Хадира, вечного скитальца… — Хадир (ал-Хадир, Ал-Хидр) — в мусульманской мифологии персонаж, вобравший в себя черты разных мифологических персонажей доисламского Ближнего Востока. В Коране не упоминается, но комментаторы отождествляют его с «рабом Аллаха» — действующим лицом коранического рассказа о путешествии Мусы (18:59—81). Кораническая легенда восходит к древним эпическим циклам о поисках «живой воды» и об испытании веры. Согласно мусульманской традиции, главным качеством Хадира является бессмертие, вместе с тем в мусульманских странах почитается несколько «могил» бессмертного Хадира. Предание говорит, что его дом находится на краю света, там, где сходятся два океана — земной и небесный. Хадир считается наставником и советником многих пророков, в том числе и Мухаммеда. Имя Хадира (букв, «зелёный») указывает на его связь с растительным миром и морской стихией. Мусульмане считают Хадира покровителем путешествующих по морю. В Индии под именем ходжа Хидр он почитается как дух речных вод и колодцев. Суфии говорят, что Хадир может спасти человека от наводнения и от пожара, от королей и от демонов, от змей и от скорпионов.
Стр. 403. Наш полоумный Уголино… — Уголино — глава рода Герардеска, сыгравшего заметную роль в истории Тоскании XIII в. Графу Уголино, предательски перешедшему на сторону гвельфов, хитростью, коварством и многолетними интригами удалось овладеть Пизой, главным оплотом гибеллинов в Италии. Равно ненавидимый обеими враждующими партиями, Уголино совершил столько злодеяний, что против него в 1288 г. организовали заговор. Он был схвачен и заточен в башню Гваланди, прозванную с тех пор Torre delta fame — Башня голода. Обреченный на голодную смерть — ключ от башни бросили в реку Арно, — узник сошел с ума… В своей «Божественной комедии» Данте упоминает о бесславном конце Уголино.
Стр. 436. Дольше и ярче, чем обычно, светило солнце… уж не остановил ли я его, как Иисус Новин? — Иисус Навин, глава израильтян после смерти Моисея, в битве при Гаваоне приказал солнцу: «Стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою! И остановилось солнце; и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим» (Книга Иисуса Навина, 10:12, 13).
Е. Головин
ЛЕКСИКОН
Роман «Ангел Западного окна» встретил у критиков конца двадцатых годов очень прохладный приём. Литературоведы ругали его за расплывчатость замысла и композиции, за нарушение художественного баланса, вызванное изобилием оккультных догм и реминисценций, а приверженцы традиции упрекали в мифологическом синкретизме и в слишком вольной интерпретации эзотерических доктрин. Эрик Левантов — автор статьи, посвященной столетию со дня рождения Густава Майринка, — писал о резком падении популярности создателя «Голема» после публикации «Ангела». «Читатели обманулись в своих ожиданиях: вместо блестящих сарказмов, увлекательных, похождений, виртуозных языковых инвенций они встретились с прозой серьёзной и даже дидактичной, которая смутно и неприятно напоминала о студенческих годах, о Теодоре Гиппеле и Ахиме фон Арниме» (Welt und Wort, 1968, № 36).
Мы вовсе не собираемся «восстанавливать историческую справедливость» и доказывать несомненное для нас величие Густава Майринка. Ну, допустим, поставят ему памятник, что тогда? Как заметил Роберт Музиль, «…памятник — это камень, который вешают на шею какому-либо деятелю, дабы вернее утопить его в реке забвения». Мы также не хотим рассматривать Майринка в контексте современной ему литературы: во-первых, имена Верфеля, Эдшмидта, Фридлендера, Вестенхофа, то есть писателей, которые разрабатывали сравнительно сходные сюжеты, ничего особенного не скажут русскому читателю, а во-вторых, что самое главное, творческое сообщение Майринка носит принципиально вневременной характер и адресовано людям, обладающим довольно-таки специфическим взглядом на мир.
Тем не менее авангардные тенденции начала века не были ему чужды, что сказалось в изощренной архитектонике романа, в сложном построении метафоры, в свободном перемещении витального акцента. Последнее обусловлено децентрализацией физического и психологического космоса, новой трактовкой перспективы и субъективности. Человек перестал быть средоточием Вселенной и постепенно превратился в объект среди объектов. Витальный акцент — выражение Марселя Пруста — переместился с человека целостного на человека, увиденного как частность, эпизод, жест, оттенок. По своеобразному закону эстетической справедливости все элементы пространственного и временного пейзажа получили равные права. Характеристики человека и вещи изменились: их значимость стала определяться не прагматической иерархией или местом и временем присутствия, но энергетизмом, ассоциативным полем, вероятностным сложным смыслом их загадочной экзистенции. При этом разгадка человека или вещи уже не самоцель, но лишь предварение иной загадки. Эстетическая децентрализация приводит к тому, что «смысл» теряет свою статическую ценность, обретая витально акцентированную текучесть и функциональность. Если во вселенной Лоренца и Эйнштейна картина мироздания во многом зависит от позиции наблюдателя, то эстетика авангарда ставит под сомнение легитимность наблюдателя. Как может барон Мюллер — «я» романа «Ангел Западного окна» — оценивать ситуации или людей, если он сам отражение или пролонгация неведомого Джона Ди?
Интенсивность отражений, резонансов, соответствий, сообщений определяет функциональную значимость объектов, как бы они ни назывались: карбункул, Джон Ди, угольный кристалл; Елизавета, наконечник копья, Липотин и т. д. Они контактируют, кружатся, сплетаются, уничтожаются в напряженности чисто условных хронологических линий — шестнадцатое столетие, двадцатое столетие, они сгущают живое время до судорожной секунды или распыляют его в чёрное безвременье столетий. Игрой своих неожиданных симпатий и антипатий они нарушают и без того зыбкую геометрию романа или всполохами пламени взрывают установленный зелёный фон. Как всё это интерпретировать и в какую сеть меридианов и параллелей уловить эту бешеную стихию? Роман можно разделить на двенадцать частей по числу граней карбункула — додекаэдра, на три части согласно разбивке нессера (термин геральдики, обозначающий чистое поле щита, без орнамента), на семьдесят две — число корней каббалистического арбора (древо сефиротов). Можно провести зеркальные меридианы, отражающие эту и «другую» стороны мира, Джона Ди и барона Мюллера, Липотина и Маске. Но в данном случае мы хотим ограничиться материалом по истории и по алхимии, который в той или иной форме наличествует в книге. Происхождение «имени ангела» можно установить почти наверняка. Иоганн Тритемиус — знаменитый учитель Агриппы Неттесгеймского — дал в своей работе имена ангелов всех четырех врат. Имя «ангела западных врат» — Иль — Астер (Frithemius J. Steganografia, I, гл. 15). Мифо-географические координаты аналогичны некоторым кельтским и скандинавским схемам. В известном эпосе «Сэр Говэн и зелёный рыцарь», относящемся к циклу «романов круглого стола», герой уходит на Запад, дабы победить монстра — зелёного рыцаря смерти. Запад — страна смерти, из которой ещё возможно вернуться, юг — область абсолютной смерти, север — полюс «живой жизни». У классиков алхимической литературы часто упоминаются похожие ориентиры. Например, в «Беседе отшельника Мориена с королем Халидом»: «Сын мой, мы рождены у подножия горы: внизу пропасть бездонная, слева тлетворная зелёная мгла, справа — шелестящие изумрудные луга. Если хочешь победить смерть, не страшись трудного восхождения, не отрывай глаз от сияния горного кристалла на вершине, ибо кристалл этот — зрелый алмаз господнего милосердия». (Ludenfalk, S. H. Die himmlische und hermetische Perle, 1742, стр. 83). Таких примеров можно привести много, хотя и без них понятно, что роман, помимо всего прочего, — результат герметических штудий автора.
