Мэтр Корнелиус - де Бальзак Оноре (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
— Морская минога вам не годится, — ответил «физик».
Это название, незадолго до того введенное вместо слова «лекарь», теперь осталось за врачами лишь в Англии, а тогда давалось медикам повсюду.
— Так что же я буду есть? — покорно спросил король.
— Утку-чернявку с солью. Иначе у вас образуется столько желчи при движении, что вы, пожалуй, рискуете умереть в день всех усопших.
— Нынче?! — воскликнул объятый страхом король.
— Эх, ваше величество, успокойтесь, — сказал Куактье, — ведь с вами здесь я. Избегайте волнений и постарайтесь развлечься.
— Ах! В этом трудном мастерстве когда-то преуспевала моя дочь.
В это время Эмбер де Бастарне, владетель Монтрезора и Бридоре, тихо постучал в дверь королевской спальни. С разрешения короля он вошел и доложил о прибытии графа и графини де Сен-Валье. Людовик XI подал знак. Появилась Мария в сопровождении своего старого супруга, который пропустил ее вперед.
— Здравствуйте, дети мои, — сказал король.
— Государь, — тихо предупредила дама, целуя его, — я хотела бы поговорить с вами по секрету.
Людовик XI не подал вида, что слышал. Он повернулся к дверям и крикнул глухим голосом:
— Эй, Дюфу!
Дюфу, владетель Монбазона и сверх того виночерпий французского короля, поспешно явился.
— Сходи к дворецкому, надо подать мне к обеду чернявку; затем пойди к госпоже де Божэ и скажи ей, что нынче я желаю обедать один. — Знаете ли вы, сударыня, ведь вы совершенно пренебрегаете мною, — притворяясь немного рассерженным, продолжал король, — вот уже скоро три года, как я вас не видел! Ну, идите же сюда, милочка, — добавил он, садясь и протягивая к ней руки. — Вы очень похудели! Э, как же вы допускаете, чтобы она худела? — резко обратился Людовик XI к г-ну Пуатье.
Ревнивец бросил на свою жену такой испуганный взгляд, что ей стало почти жаль его.
— Это все от счастья, ваше величество, — ответил он.
— А! Вы слишком любите друг друга, — сказал король, сидя в кресле и поставив дочь перед собою. — Ну, я вижу, что был прав, называя тебя «Мария благодатная». Куактье, оставьте нас. Так чего вы желаете от меня? — сказал он дочери, когда врач вышел. — Уж если вы прислали ко мне вашего…
В этот опасный миг Мария смело закрыла королю рот своей рукою и шепнула ему на ухо:
— Я всегда считала, что вы проницательны и умеете молчать…
— Сен-Валье, — смеясь, сказал король, — я думаю, что Бридоре хочет о чем-то побеседовать с тобой.
Граф вышел, но он сделал движение плечом, хорошо знакомое его жене, которая угадала мысль ревнивого чудовища и решила предупредить его злые намерения.
— Скажи, дитя мое, как ты меня находишь? Что, очень я изменился?
— Государь, вы хотите знать истинную правду или хотите, чтобы я вас обманула?
— Нет, — тихо отвечал он, — мне надо знать, как далеко зашла моя болезнь.
— Тогда я скажу, у вас нынче плохой вид. Но чтобы моя правдивость не повредила успеху моего дела…
— Какого дела? — спросил король, нахмурившись и проводя рукой по своему лбу.
— Так слушайте, государь, — ответила она. — Молодой человек, который по вашему приказу схвачен в доме вашего казначея Корнелиуса и находится сейчас в распоряжении вашего превотального судьи, не виновен в краже драгоценностей герцога Баварского.
— Откуда ты это знаешь? — промолвил король.
Мария опустила голову и покраснела.
— Можно и не спрашивать, не таится ли тут любовь! — сказал Людовик XI, приподняв голову дочери и потрепав ее по подбородку. — Если ты, девочка, не будешь исповедоваться каждое утро, ты попадешь в ад.
— Можете ли вы оказать мне услугу, не стараясь проникнуть в мои тайные помыслы?
— А какое же удовольствие я тогда получу? — воскликнул король, видя в этом деле повод для развлечения.
— Ах! неужели вам хочется получить удовольствие ценою моих огорчений?
— О, плутовка, разве на меня нельзя положиться?
— Если так, государь, отпустите этого дворянина на свободу!
— А! это — дворянин! — воскликнул король. — Значит, он — не ученик?
— Кто бы он ни был, он безусловно невиновен, — ответила она.
— Я смотрю иначе, — холодно сказал король. — Я большой ревнитель правосудия в моем королевстве и должен наказывать злоумышленников…
— Ну, полноте, не принимайте такого озабоченного вида и подарите мне жизнь этого юноши!
— А что, если это лишит тебя благоразумия?
— Государь, — сказала она, — я благоразумна и добродетельна. Вы насмехаетесь…
— Что ж, — сказал Людовик XI, — так как я ничего не понимаю в этом деле, предоставим Тристану выяснить его…
Мария де Сассенаж побледнела и, собрав все свои силы, воскликнула:
— Государь, уверяю вас, что вы будете горько сожалеть об этом: обвиняемый ничего не крал. Если вы обещаете мне его помиловать, я все вам открою, даже рискуя быть наказанной вами.
— Ого! Это становится серьезным! — промолвил король, сдвигая свою шапку набок. — Говори, дочь моя!
— Так слушайте, — продолжала она тихим голосом, приблизив губы к уху отца, — этот дворянин всю ночь провел у меня.
— Он прекрасно мог и побывать у тебя и обокрасть Корнелиуса. Это двойной грабеж…
— Государь, в моих жилах течет ваша кровь, и я не такова, чтобы любить бродягу. Этот дворянин — племянник командующего вашими арбалетчиками.
— Ладно! — сказал король. — Тебе трудно дается исповедь.
Но тут он вдруг оттолкнул от себя трепещущую дочь и подбежал на носках, совершенно бесшумно, к двери своей спальни. Когда он говорил с графиней, на полу у дверей, куда проникал свет из другой залы, он заметил тень, отброшенную ногами какого-то любопытного. Он внезапно открыл дверь, окованную железом, и застиг за подслушиванием графа де Сен-Валье.
— Праведный боже! — воскликнул король, — это дерзость, заслуживающая топора.
— Ваше величество, — гордо возразил Сен-Валье, — я предпочитаю удар топора по затылку супружескому украшению на лоб!
— Вы можете получить то и другое, — сказал Людовик XI, — никто из вас, господа, не избавлен от этих двух несчастий. Удалитесь в другую залу! Конингэм, — продолжал король, обращаясь к начальнику своей гвардии, — вы спали? Где же господин де Бридоре? И вы позволяете так приближаться ко мне! О господи, последний турский горожанин окружен большими заботами, чем я…
Поворчав таким образом, Людовик XI вернулся к себе в спальню, тщательно задернув за собой ковровую портьеру, образующую внутри комнаты как бы вторую дверь, предназначенную заглушать не столько свист северного ветра, сколько звук королевских слов.
— Итак, дочь моя, — продолжал король, испытывая удовольствие играть с дочерью, как кошка с мышью, — вчера Жорж д'Эстутвиль вкушал с тобою утехи любви?
— О! нет, государь!
— Нет? Ах, клянусь святым Карпиопом, он заслуживает смерти! Неужели этому негодяю дочь моя показалась недостаточно хороша!
— О, не в том дело! — воскликнула она. — Уверяю вас, что он целовал мне ноги и руки с таким пылом, который растрогал бы самую добродетельную женщину. Он любит меня честно, у него добрые намерения.
— Ты, стало быть, принимаешь меня за святого Людовика, думая, что я поверю такой чепухе? Молодой малый, да еще такой видный, стал бы рисковать жизнью, чтобы поцеловать твои башмаки или рукава! Рассказывай другим!
— О! уверяю вас, государь! Но он приходил еще и по иному поводу…
При этих словах Мария почувствовала, что рискует жизнью своего мужа, так как Людовик XI тотчас же с живостью спросил:
— А по какому?
Это происшествие бесконечно забавляло его. И, разумеется, он никак не ожидал услышать те странные признания, на которые в конце концов решилась его дочь, предварительно выпросив прощение своему мужу.
— А, господин де Сен-Валье, вы проливаете королевскую кровь! — воскликнул Людовик, гневно сверкая глазами.
В эту минуту колокол Плесси прозвонил час королевского обеда.
Нахмурив брови, опираясь на руку дочери, Людовик XI появился на пороге и застал всех слуг на посту. Он бросил какой-то неопределенный взгляд на графа де Сен-Валье, думая о том, какой вынести ему приговор. Воцарившаяся глубокая тишина была вдруг прервана шагами Тристана, поднимавшегося по главной лестнице. Он вошел прямо в зал и, подойдя к королю, сказал:
