Могикане Парижа - Дюма Александр (мир бесплатных книг .TXT) 📗

– Это, дядя, неоспоримая истина.

– Ну, есть и неоспоримые истины, которые все же оспаривались. Я сошлюсь на следующие примеры: разве у Колумба не оспаривали существование Америки, у Галилея – вращательное движение Земли, у Гервея – циркуляцию крови; разве верили доводам Жене о необходимости предохранительного оспопрививания или Фултону, открывшему могучую силу пара?

– Вы замечательный человек, дядя, – сказал Петрюс, очарованный горячей речью этого остроумного старика.

– Спасибо, племянник. Итак, я говорил тебе или, может быть, не говорил… Но это все равно, потому что я тебе теперь скажу… Я представил тебя Лидии де Маран, самой молоденькой, самой обворожительной женщине и к тому же пользующейся большим влиянием в настоящее время. Ты там был, конечно, только в тот день, когда я представлял тебя, на следующей неделе оставил свою карточку и более не возвращался, а у нее собирается самое отборное общество!

– О, дядя, скажите лучше – самое скверное. Она принимает всех, к ней идет всякий, точно в приемную министра.

– Милый мой племянник, я не раз заводил с мадам де Маран разговор о тебе: она находит лицо твое очень приятным, но ей не нравится твое обращение.

– Хотите, я посвящу вас в тайну вкусов госпожи де Маран?

– Посвяти.

– Ее муж купил картину – образец живописи, а она не успокоилась до тех пор, пока он не отдал ее назад автору, говоря, что этот предмет вовсе не ласкает взор.

– Я знаю эту картину, и она, действительно, не ласкает взора.

– Как будто и Святой Варфоломей – вещь забавная!

– Что же, я не хотел бы иметь Святого Варфоломея в моей столовой.

– И все-таки, дядя, постарайтесь приобрести его, хотя бы для того, чтобы подарить мне.

– Постараюсь, только с условием, что ты вернешься к г-же де Маран.

– Я начинал было интересоваться ею, а вы заставите меня ее возненавидеть.

– Каким образом?

– Принимать художника и видеть в нем только красивое лицо – плохая рекомендация для женщины!

– Ах, черт возьми, да чего же ты хочешь, чтоб она в тебе видела? Что такое, прежде всего, мадам де Маран? Всемогущая благодаря положению мужа, но нераскаявшаяся Магдалина. Станет она ценить искусство! Она видит молодого, красивого мужчину и смотрит на него, ведь ты тоже любуешься, видя красивую лошадь.

– Да. Но как бы хороша ни была лошадь, я предпочту ей фриз Фидия.

– Ну, а встретившись с молоденькой, хорошенькой женщиной, ты тоже способен променять ее на Фидия?

– Говоря откровенно, дядя…

– Не доканчивай, или ты мне больше не племянник! Г-жа де Маран совершенно права, а ты врешь; ты уж слишком артист, светскости же в тебе очень мало. Ты не замечаешь своих поступков, не следишь за собой, что можно простить только школьнику, а не человеку твоих лет и твоего имени.

– Вы забываете, дядя, что я ношу имя моего отца, а не ваше, и если можно строго порицать поступки потомка Юстиниана III, то к сыну морского разбойника, как вы зовете моего отца, можно относиться поснисходительнее. Мое имя Петрюс Гербель, дядя, а не виконт Гербель де Куртенэ.

– Это не оправдание, мой милый. Весь характер человека обрисовывается в поступи, манере держаться, подавать руку: министр ходит не так, как ходят его чиновники; в поступи кардинала и какого-нибудь аббата, хранителя печати, или простого нотариуса тоже есть разница. Разве ты хочешь походить на привратника или приказчика? Посмотри, например, на твой костюм, ведь он возмутительно плох. Портной твой не что иное, как осел!

– Но на меня шьет ваш же портной…

– Вот прекрасный ответ! Дай я тебе моего повара, как дал портного, и ты превратишь его в дрогиста [9] в какие-нибудь шесть месяцев. Прикажи позвать Смита…

– Этого я не могу сделать, дядя! Он и без того слишком часто навещает меня.

– Прекрасно. Значит, мы в долгу у нашего портного?

– Прикажете послать его к вам, когда он придет?

– Ты сейчас сам увидишь… Я советую тебе позвать портного и спросить, кто одевает твоего дядю? И если он ответит «я», – он бессовестный лгун; это все равно, если бы мой повар вздумал хвастаться, что он распоряжается на кухне! Если мое платье и хорошо, так потому, что я умею носить его. Посмотри на меня: ведь мне уже шестьдесят восемь лет. Старайся, чтоб все на тебе сидело красиво, свободно, и ты будешь прелестным молодым человеком, достойным имени Гербеля де Куртенэ.

– Но что побуждает вас так беспокоиться о моем внешнем виде? Уж не хотите ли вы превратить меня в истинного денди?

– Ты всегда впадаешь в крайности. Я вовсе не хочу сделать из тебя денди, а просто хочу, чтобы ты, мой племянник, был не только красивым, но и изящным молодым человеком. Подумай только, что всякий, знающий нас, при встрече скажет тому, кто нас не знает: «Видите этого молодого человека? Его дядя имеет шестьдесят тысяч годового дохода».

– О, дядя, кто же это говорит?

– Да все маменьки, имеющие дочек на выданье, милостивый государь.

– Прекрасно! А я-то вас пресерьезно слушал. Полно, дядя, вы просто эгоист. Вы хотите меня с рук сбыть, хотите женить.

– Ну так что же? Если бы и так?

– Я еще раз повторю ответ, слышанный вами сотню раз в продолжение этого года: нет и нет, дядя!

– Ах, боже мой! Да ты повторишь это «нет» сто, тысячу раз, десять тысяч раз и все-таки в один прекрасный день придешь и скажешь «да»!

Петрюс улыбнулся.

– Возможно, дядя, но воздайте мне должное, сознайтесь, что до сих пор я моему «нет» не изменил.

– Постой, ты такой же мошенник, как и твой отец. Я предвижу: в тот день, когда ты найдешь свою милую, ты наляжешь на моего секретаря! Ну, объясни, сделай милость, причину твоего упрямства, твоего намерения остаться мальчишкой? Ты, наконец, выведешь меня из терпения!

– Но зачем же вы-то остались этим мальчишкой?

– А потому, что я надеялся, что твой отец или ты продолжите фамилию Куртенэ! Я позаботился подыскать тебе жену, нашел девушку, умную и красивую, с пятьюстами тысячами в каждой руке, а ты смеешь отказываться от этой в высшей степени достойной особы. Но на кого же ты посягаешь? Уж не рассчитываешь ли получить руку королевы Саба?

– Чего же вы хотите, дядя? Молодая девушка, предлагаемая вами, дурна, а я художник. Понимаете вы теперь?

– Нет, положительно не понимаю.

– Прежде всего формы!..

– Итак, ты решительно отказываешься жениться на этом миллионе?

– Да, дядя.

– Ну, будь по-твоему. Я подыщу другую.

– Увы, дядя, я уверен, что вы ее найдете, но позвольте вам признаться в одном: я не так бегу от невесты, как презираю сам брак.

– А, вот что! Ты такой же кровопийца, как твой отец. Значит, ты предпочитаешь терпеливо ждать последнего вздоха твоего дяди. Как?! Я брошу в эту пропасть, которую называют моим племянником, плоды моих шестидесятилетних трудов, буду любить его, как родного сына, ссориться из-за него, как я это только что сделал, с моим другом… То есть я ошибся – с моим сорокалетним врагом, а этот негодяй не захочет раз в жизни утешить меня. Я только об одном всегда его просил: женись, и он мне в этом отказывает! Да ты разбойник!.. Я хочу, чтобы ты был женат, и ты женишься или скажешь причину твоего упрямства.

– Да я вам только что изложил ее, дядя.

– Слушай, если ты не женишься, я прокляну тебя, откажусь от тебя. Я вижу в тебе наследника, посягающего на мои пятьдесят тысяч ливров дохода, и, чтоб не оставить их тебе, я сам женюсь, женюсь на предлагаемом тебе миллионе.

– Но вы сами сейчас со мной согласились, что девушка безобразна.

– Верно; но раз она будет моей женой, я с этим не буду соглашаться.

– Почему же это?

– А потому, что не следует презирать людей только за то, что они нам не нравятся. Полно, Петрюс, будь хорошим малым: ну, если не хочешь жениться для себя, женись для своего дяди.

– Вы, дядя, требуете у меня именно той единственной жертвы, которую я не могу принести вам.

– Но скажи мне, по крайней мере, уважительную причину, тысяча громов!