Бродяги Севера (сборник) - Кервуд Джеймс Оливер (электронная книга txt) 📗
– Ну и покатаюсь же я на нем в эту зиму!
Наступило время, когда Пьеро должен был наконец сообщить ей о том, что было у него на уме. Он виновато заулыбался и попробовал придать своему голосу как можно больше спокойствия и равнодушия.
– Хочу и на эту зиму, – обратился он к дочери, – отправить тебя в школу в Нельсон-Хауз. Бари отлично свезет тебя, как только установится санный путь!
Нипиза в это время развязывала узел на ремне у Бари и тотчас же вскочила на ноги и посмотрела на Пьеро. Глаза ее расширились и выражали удивление и гнев.
– Ни за что на свете, отец! – ответила она.
За всю свою жизнь она в первый раз ответила ему так резко и определенно. Это озадачило его, и он почувствовал себя неловко. Он не способен был на ссоры. Она увидела это по его лицу, и ему показалось, что она прочитала по нему все, что было у него на уме. Она быстро задышала, и он заметил, как высоко стала подниматься у нее грудь. Нипиза не дала ему собраться с силами, чтобы продолжать.
– Я ни за что не уеду! – повторила она с еще большей решительностью и опять наклонилась над Бари.
Пьеро пожал плечами и продолжал на нее смотреть. В самом деле, почему бы ему и не радоваться этому? Разве его сердце не облилось бы кровью, если бы она с радостью оставила его одного? Он подошел к ней и как можно ласковее погладил ее по голове. Нипиза посмотрела на него из-под его руки и улыбнулась. Между ними встал Бари и положил морду ей на колени. В первый раз за все эти недели весь мир вдруг показался Пьеро ярко залитым солнечным светом. И с высоко поднятой головой он отправился к своей избушке.
Значит, Нипиза не покинет его!
И он тихо и радостно засмеялся и стал потирать себе руки от удовольствия. Его страх перед фактором из Лакбэна как рукой сняло. Он остановился на пороге и посмотрел назад на Нипизу и Бари.
– Слава богу!.. – проговорил он. – Теперь, именно только теперь, я сам знаю, что мне надо делать.
Глава XVII
Голос расы
В конце сентября в форте Лакбэн появился таксатор Мак-Дональд. Там уже целых десять дней гостил у Буша Мак-Таггарта и контролер Грегсон. Два раза за это время Мари приходило в голову подкрасться к нему, когда он спал, и убить его. Сам фактор теперь уже не обращал на нее никакого внимания, от чего она пришла бы в восторг, не будь тут Грегсона. Он пленился дикими чарами этой индианки, и сам Мак-Таггарт уже без малейшей ревности побуждал его к этому. Ему уже надоела Мари. Он объявил об этом Грегсону. Ему хотелось отделаться от нее, и если бы Грегсон увез ее с собою, то он был бы ему очень благодарен. И он объяснил ему, почему именно. Несколько позже, когда уже установится санный путь, он собирался съездить за дочерью Пьеро и привезти ее к себе сюда на пост. С циничной откровенностью он рассказал ему о своем визите к ней, о том, какой ему был оказан прием и как она потом столкнула его с кручи в поток. Но, несмотря на все это, он старался уверить Грегсона, что дочь Пьеро все-таки скоро будет у него в форте Лакбэн.
Как раз в эту пору и пришел Мак-Дональд. Он переночевал у него всего одну только ночь и, сам того не зная, только подлил масла в огонь, который и без того уже разгорелся до опасных пределов. Он имел неосторожность передать фактору карточку Нипизы. Это оказалась довольно удачная фотография.
– Если вам удастся передать ее при случае этой милой девушке, – обратился он к Мак-Тагтарту, – то очень меня обяжете. Я обещал ей. Ее отца зовут Дюкэн, Пьеро Дюкэн. Вероятно, вы знаете его. А уж что это за девушка!..
Он с увлечением стал описывать Мак-Таггарту, какая это была красавица в ее красном платье, которое, к сожалению, вышло на портрете черным. Он даже и не подозревал того, как мало требовалось для того, чтобы Мак-Таггарт полез на стену. На следующий же день Мак-Дональд отправился далее.
Мак-Таггарт не показал Грегсону карточку. Он оставил ее при себе и всю ночь проглядел на нее при свете лампы, и мысли о Нипизе довели его до лихорадочного беспокойства и затем до окончательного решения.
Выход был только один. Он уже целые недели собирался ехать к Пьеро, а эта фотография только ускоряла его отъезд. Он не сообщил о своей тайне даже Грегсону. Он должен ехать. Эта поездка даст ему Нипизу. Вот только бы поскорее наступила настоящая зима и установился санный путь! Снег поможет ему спрятать концы в воду, и никто даже и не узнает о той трагедии, которая, вероятно, произойдет.
И он очень обрадовался, когда вслед за таксатором уехал и Грегсон. Из вежливости он провожал его до вечера следующего дня, и когда вернулся к себе обратно на пост, то оказалось, что Мари скрылась. Он был этому рад. Он послал нарочного с большим грузом подарков для ее родичей и велел им сказать: «Не бейте ее! Примите ее! Она теперь свободна!»
С наступлением охотничьего сезона Мак-Таггарт начал приготовлять свой дом к принятию Нипизы. Он знал, что она была неравнодушна к чистоте, и потому выкрасил бревенчатые стены в белую масляную краску, которая была прислана ему для окраски лодок. Некоторые перегородки были сломаны и заменены новыми. Индианка – жена его главного курьера – сделала для его окон занавески, и он забрал себе граммофон, единственный в Лакбэне. Он не сомневался ни в чем и только считал каждый приходивший и уходивший день.
А там далеко, у Серого омута. Пьеро и Нипиза были заняты по горло, так заняты, что Пьеро иногда забывал все свои страхи перед фактором из Лакбэна, а Нипиза даже забыла о них и совсем. Был «месяц красной луны», и оба они с возрастающим нетерпением ожидали начала предстоящей зимней охоты. Нипиза целиком погрузилась в приготовление приманок для ловушек из оленьего мяса и бобрового жира, тогда как Пьеро заготовлял свежие шарики для разбрасывания их по звериным следам. Когда он уходил из дому более чем на один день, то она всегда была при нем. Но и дома тоже оставалось много дел, так как Пьеро, как и все его северные собратья, принимался за все эти приготовления только перед самой осенью, когда все уже должно было бы быть давным-давно готово. Нужно было заплести в лыжи новые ремешки, заготовить на всю зиму дров, замазать окна, сделать новую сбрую для собак, наточить ножи и сшить зимние мокасины – сотни маленьких, незаметных дел, не говоря уже о тех серьезных заготовках, которые обыкновенно делаются впрок на всю зиму от начала до конца и выражаются в окороках ветчины, оленины и лосины как для собственного употребления, так и для собак на случай, если не хватит для них рыбы. В заботах обо всем этом Нипиза стала уделять внимания Бари меньше, чем в последние недели. Они уже не играли так подолгу, как раньше, уже не плавали вместе, так как по утрам уже стал показываться иней и вода стала холодной как лед; они больше уже не ходили в лес за ягодами и цветами. По целым часам Бари пролеживал у ног Нипизы, следя за ее пальцами, когда она работала над лыжами, и только иногда она клала ему на голову руку и заговаривала с ним то на своем родном индейском языке, то на английском, то на французском. Бари прислушивался именно к ее голосу и старался понимать ее по ее жестам, позе, движению губ и смене душевных настроений, которые, как свет и тени, отражались на ее лице. Он знал, что должно было означать, когда она улыбалась, и вскакивал с места и начинал радостно носиться вокруг нее, пока она смеялась. Ее счастье было счастьем и для него, а от одного только строгого ее слова он ежился больше, чем от удара. Два раза Пьеро ударил его, и оба раза Бари отскакивал от него прочь, оскаливал клыки и яростно рычал, ощетинив вдоль спины шерсть, как щетку. Сделай это какая-нибудь другая собака, и Пьеро исколотил бы ее до полусмерти. Иначе человек не был бы ее господином. Но Бари он всегда щадил. Одно только прикосновение руки Нипизы и одно только ее слово – и щетина на спине у Бари немедленно разглаживалась и рычание тотчас же прекращалось. Пьеро это нравилось.
«Не стану выколачивать из него этой его повадки… – говорил он себе. – В нем сидит дикий зверь, но он – ее раб. За нее он сможет загрызть до смерти кого угодно!»
