Джура - Тушкан Георгий Павлович (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

– Убийцу везем, важного преступника, – отвечал Шараф на вопросы встречных.

Ехали несколько дней. Горы сменялись предгорьями, предгорья – каменистыми полупустынями. Наконец перед ними в ущелье показался кишлак.

Джура ехал и оглядывался, не бежит ли за ними Тэке. – Собаку ждешь? Застрелили её в Маркан-Су. И тебе скоро конец, – насмешливо говорил Шараф, ударяя Джуру нагайкой. – Убивайте скорее, – говорил Джура, но не кричал и не стонал. – Успеешь умереть, тебя ещё Кипчакбай допрашивать будет. А пока посидишь в тюрьме, как убийца. – И Шараф стегал Джуру нагайкой, в конец которой была вплетена проволока. К вечеру они достигли большого кишлака. На краю его высились большие бугры – мусорные кучи. Оттуда доносился собачий лай: там жили десятки собак. Местные жители называли эти бугры «собачьи холмы».

– Сюда, сюда! – закричал всадник, помощник Шарафа, ехавший впереди.

Всадники подъехали к мусорным кучам и ссадили Джуру с коня. Обвязав веревкой, басмачи спустили его в зловонную яму и накрыли сверху решеткой. В яме был сумрак, но Джура заметил в ней ещё двух человек.

Перестал дуть суетливый западный ветер, спутник лета. Его сменил северный ветер. Он кружил одинокие снежинки в воздухе, чтобы швырнуть их в лицо путникам.

Одинокий, бездомный странник, тяжело опираясь на палку, плелся среди гор по каменистой тропинке близ Тянь-Шань-Пе-Лу – северной дороги Небесных гор. Он не окидывал гордым взором снежные вершины и мглистые дали, а понуро смотрел вниз, чтобы не ушибить больных ног о камни. Лишения и страдания согнули его шею. – Плохо стало жить… Вай, вай, плохо!

Иногда странник останавливался, тяжело вздыхая, задумывался и подолгу стоял, опершись на палку, пока порыв ветра или крик птицы не возвращал его к действительности.

Тогда он вздрагивал, дергаясь всем телом, и, вжимая голову в плечи, испуганно озирался по сторонам.

Вот уже несколько дней, как его преследовал волк. Думая, что волк спрятался в засаде, странник далеко обходил подозрительные камни, сворачивал с тропинки и даже карабкался на кручи. Страшно идти одному в горах, когда тени орлов скользят по земле и непонятные звуки доносятся с гор, наполняя сердце ужасом, а сзади идет волк, чтобы съесть выбившегося из сил странника. Иногда он забывал о волке и тихо плелся по тропинке в глубь гор, где, как застывшие морские валы, громоздились острые вершины. Но стоило страннику услышать шорох, и он снова спешил. Уже перед самыми сумерками проголодавшийся странник вышел из горных теснин в широкое ущелье и свернул в сторону, к подножиям гор, покрытых чахлой, высохшей к осени травой. Подойдя к роднику, он наклонился и начал что-то искать. Потом опустился на колени, вынул нож и откопал корень «гусиной травы». Очистив корень, он начал медленно его жевать, устремив слезящиеся глаза к горам и не замечая их.

Потом он разыскал хармлык. На его кустах было немного сладко– соленых ягод.

Странник сварил ягоды в чимгане – медном кувшинчике, единственной своей посуде. Вынув из-за пояса ложку, он не спеша поел. Раньше в пути он варил ещё болтушку из крапивы и щавеля, но осень и высокие горы лишили его этой вкусной пищи. Вблизи родника стояла древняя конусовидная кибитка. В ней старик расположился на отдых. Ночью совсем близко раздался тоскливый волчий вой. Одинокий старый волк сидел на склоне горы и выл от голода. Он не мог уже охотиться и день за днем плелся за человеком в надежде, что человек умрет и он съест его труп. Странник сидел, прижавшись к задней стенке круглой кибитки, и, обхватив руками колени, положил на них голову. Так он сидел, пока рассвет не придал ему смелости. Утром он снова тронулся в путь.

Так день за днем шел старик. Трудно было идти по узким ущельям, дно которых было усыпано валунами и осколками камней. Но всему приходит конец, пришел конец и каменистой тропинке. Завернув несколько раз вправо, потом влево, она сделала последний прыжок на высокую гору, пробежала у кромки вечных снегов, ринулась вниз и повела странника по предгорьям все вниз и вниз. Теперь с каждым днем делалось все теплее, желтые стебли трав становились желто-зелеными.

Страннику казалось, что, миновав зиму, он возвратился к теплой весне. А прошлой ночью перестал выть и волк. То ли он издох, то ли испугался близкого многолюдного тракта, с которого доносились звон колокольцев и крики, но волк отстал. Странник сразу повеселел, и все же у него не хватало смелости выйти вечером на тракт, и он заночевал невдалеке, на покинутой караванщиками ночевке, где ещё чуть дымился потухающий костер и собаки ещё не успели доесть остатки пищи.

Встревоженный, но повеселевший, он заснул и впервые за долгое путешествие всю ночь проспал спокойно.

Горы все отчетливее вырисовывались на побелевшем небе. Оно окрасилось на востоке в коричневые тона, потом порозовело, покраснело, и красное зарево, багровея разлилось по облачкам, окутывавшим вершины.

Уже давно растаял иней в тени гор и исчезли дрожащие капли росы под жаркими лучами солнца, а странник все спал и спал. Он лежал на спине, раскинув руки, и мухи ползали по его лицу. Бездомная рыжая собака, тихо подкравшись, безуспешно искала пищу и, не найдя ничего, кроме крошек на подбородке странника, слизнула их.

Странник проснулся и, увидев над собой морду, вскрикнул, решив, что это тот самый волк. Они кинулись друг от друга: испуганный человек – в одну сторону и не менее перепуганная собака – в другую. Наконец, убедившись, что за ним никто не гонится, странник сел на землю и долго, с упоением ругался, а потом возвратился к костру. Он собрал свои вещи и вышел на холм. Вдали зеленели сады. Между ними проходил тракт и, пробегая у подножия холма, исчезал где-то на горизонте. Не одна, не десять, а около сорока тропинок проходило одна возле другой так, чтобы рядом едущие всадники не задевали друг друга стременами. Растянувшись длинной цепочкой, шли верблюжьи караваны, поднимая пыль.

Верблюды в такт шагу мерно кивали головами, украшенными разноцветными султанами – из красной, желтой и синей шерсти. Монотонно звякали колокольцы. Пыль, густая и тяжелая, брызгала из– под огромных, грузных ступней верблюдов и повисала в воздухе душной завесой, туманя дали.