Венгерский набоб - Йокаи Мор (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗

Прекрасные глаза Рудольфа затуманились слезами. Бедняжка заслуживала счастья, а счастлива была в жизни лишь минуту. Ту минуту, когда рыдала у него на груди.

А теперь уж поистине незачем и жить.

Рудольф оставил несчастную и, едва дождавшись пробуждения Карпати, попрощался и уехал обратно в Сент-Ирму.

Всю дорогу был он взволнован и опечален.

Всю дорогу слезы бедняжки жгли ему руки, лицо и сердце, ее рыдания отзывались в ушах и душе. До самого дома.

А дома выбежала навстречу другая женщина, веселая, оживленная, милая, и сладостными поцелуями стерла следы горьких слез.

– Ах, так ты в Мадараше был! – погрозила она ему проказливо. – Так я и думала, что шпионить поедешь туда. Ну и что же ты там узнал?

– Что ты права, – ответил Рудольф с нежностью, – женщины – вовсе не слабодушные создания.

– Ну, значит, мир. Как там Фанни?

– Подобрее будь с этой женщиной, она очень, очень несчастлива.

Радость Флоры была безмерна, и легкое облачко на челе мужа скоро растаяло в ее лучах. Рудольф был наверху блаженства. Но даже в самые счастливые минуты ощущал он жгучие слезы на своем лице, слышал слова, которых больше не мог позабыть…

Приметила ли это умница Флора? Угадала ли что чутким своим сердечком?… Ангельское ее личико ни разу не выдало ничего.

XXVI. Пренеприятные открытия

Простимся покамест с нашими знакомцами. Поступим, как американские редакторы: дадим отдохнуть публике, а сами отправимся на несколько месяцев на воды или поохотиться на буйволов. Вернемся – тогда и угостим знатными охотничьими историями.

Курортный сезон тем временем как раз окончится, и вся знать съедется на зимние свои квартиры. Уже многие начинают бывать в Пеште, открывая здесь свои светские салоны, что, без сомнения, немалый блеск придает столице.

Вот и Сен-Ирмаи прибыли; оба, красавица жена и рыцарь муж, истинные кумиры света. Все стараются завязать с ними знакомство, и немало дам и кавалеров вздыхает кто по ней, кто по нему, – разумеется, без взаимности.

Но больше всего шума наделало прибытие г-на Кечкереи. Где же он-то побывал, куда ездил? По стране путешествовал для познания разных пленительных мест. И в газетах было про это – даже в каких домах он обедал и как его принимали: с превеликим почетом повсеместно. Настоящей экспедицией покорения сердец стало это турне: всех восхитил, всех очаровал, везде оставил о себе незабвенные воспоминания, где бы ни появился. Так писали газеты– с непременным попутным расшаркиваньем перед радушными, великодушными, прекраснодушными дамами и девицами, кои счастливы были видеть его у себя.

Однако и он прибыл наконец! Он, без кого, право, скучен был бы зимний сезон. До его приезда и речи не заходило ни о каких балах или раутах. Для таких вещей особое призвание нужно, настоящий талант, коим и обладал в избытке друг наш Кечкереи. Ибо уж коли свет зовет Кечкереи «другом», и нам не пристало иначе его величать.

Первой его заботой было основать порядочный клуб – того рода, что ныне зовутся «казино», [270] и, пройдя через неизбежные при выборе членов передряги, клуб этот стал вполне устойчивой корпорацией самых именитых и достойных джентльменов, в качестве каковой мы и имеем честь ее представить.

Сам г-н Кечкереи тоже был в ней фигурой не последней и, положив себе перед каким-нибудь вечером быть особенно обаятельным, такие коварные анекдоты рассказывал о своей поездке, что даже бильярдисты прибегали из-за своих столов послушать его язвительные истории, после которых едва ли и разумно было бы ему вторично показываться во многих радушных, великодушных и прекраснодушных семействах.

Вот и сейчас он, видно, что-то новенькое припас; шепчется все со знакомыми, предупреждая: увидите меня с Абеллино – сразу, мол, подходите, забавная разыграется сцена.

– Что там с Абеллино могло стрястись? Уж больно игривые намеки делает наш друг Кечкереи, – обратился Ливиус к Рудольфу. – Обыкновенно он уважительней относился к будущему владельцу майората.

Рудольф пожал плечами. Очень ему нужен этот Абеллино.

А он, легок на помине, входит как раз! Та же чванная, строптивая поступь, тот же требовательно-надменный взор, будто все вокруг – лакеи; та же отталкивающая красота: правильные, но бездушные черты.

– А, добрый вечер, Бела, добрый вечер! – еще издали верещит наш друг Кечкереи, не трогаясь, однако, с места, где сидит, обнявши колени, точно трефовый валет со старинной венгерской карты.

Абеллино устремился прямо к нему в сопровождении целой свиты прервавших игру вистёров и бильярдистов – обстоятельство, которое он приписал значительности своей персоны.

– Поздравляю! – резким носовым голосом воскликнул Кечкереи, приветственно помахивая в воздухе длинными своими руками.

– С чем это еще ты, валет?

Как видно, и ему бросилось в глаза упомянутое сходство.

Все засмеялись; первые лавры сорвал Абеллино.

– Разве ты не знаешь, я от дядюшки твоего, дорогой.

– А, это дело другое, – переменил тон Абеллино, решив быть помягче: Кечкереи ведь для него же старается, и, верно, добрые вести привез. – Ну, что поделывает милый старикан?

– Так почему я и поздравляю-то тебя. Все тебя целуют, обнимают, кланяться велят. Старик жив-здоров, крепехонек, как яблочко ядреное. О нем можешь не тревожиться, дядюшка в добром здравии. А вот тетенька приболела – да не на шутку: чем дальше, тем серьезней будет болезнь.

– Бедная тетенька, – молвил Абеллино, соображая про себя: вот с чем он поздравляет, вот она, добрая весть. Воистину добрая: может, помрет еще. – И что же с ней такое?

– Что? Да очень плохая у нее болезнь. А как лицом, фигурой переменилась, просто не узнать. Где ее щечки румяные, где талия стройная… ничего не осталось.

«Так ей и надо, – подумал Абеллино злорадно, – вот наказание за противоестественный брак со стариком. Так и надо!»

– Да-да, мой друг, – продолжал Кечкереи, – последний раз, как я у них был, доктора уже запретили ей и верхом кататься и в коляске.

Абеллино и тут не догадался бы, не покатись вдруг со смеху несколько слушателей посообразительней, что подошли позабавиться и сразу поняли намек. Этот смех открыл глаза Абеллино.

– Тысяча чертей! Ну если ты правду говоришь…

– А зачем бы мне иначе поздравлять?

– Но это же подло! – вне себя вскричал Абеллино.

Стоявшие вокруг невольно пожалели его, и самые мягкосердые потихоньку удалились. Каково, в самом деле, – страшно даже подумать! – оказаться вдруг на грани нищеты человеку, кого все только что (да и сам он себя) считали миллионером.

Лишь Кечкереи его не пожалел. Он не жалел неудачников, он одних счастливчиков жаловал.

– Ничего, значит, не остается, кроме как покончить с собой, – процедил сквозь зубы Абеллино. – Или – с этой женщиной.

– Ну если ты убийство замышляешь, Питаваля [271] почитай, – отозвался, как можно громче, Кечкереи на это ожесточенное бормотание. – У него ты все виды и способы найдешь. Как растительным и минеральным ядом отравить, как заколоть, зарубить, застрелить, удавить, как скрыть следы преступления: разъять труп на части и закопать, бросить в воду или сжечь. Двенадцать томов: целая библиотека! Достаточно только все это прочитать, чтобы убийцей себя почувствовать. Рекомендую! Ха-ха-ха!

Абеллино не слушал.

– Кто? Кто он, кого любит эта женщина?…

– Погляди кругом, милый друг, и козла отпущения найди.

– … вот кого я хочу отыскать и убить.

– Я-то совершенно определенно знаю, кого она любит, – сказал Кечкереи.

– Кого? – сверкнул глазами Абеллино. – Только бы I встретиться с ним!

– Сколько раз уже видел, как они обнимались да целовались, – хитро пригнув голову и явно забавляясь, продолжал Кечкереи.

– Кто это? Кто? – хватая его за руку, вскричал Абеллино.