Учительница танцев - Боуэн Элизабет (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗

Элизабет Боуэн

Учительница танцев

Ноябрь был на исходе; в четвертом часу дня густой туман поднялся с моря, переполз через скалы и, застилая зеркальные стекла окон, наполнил ранними сумерками танцевальный зал отеля «Метрополь». Деревья в саду расплылись фантастическими контурами, как рисунок на промокашке; еще час красные крыши соседних домов светились призрачным лиловым сиянием, но вот и они потухли. Под золотым потолком, словно нехотя, расцвели редкими огнями три люстры с хрустальными подвесками; желтые полосы света легли на гладкий пол зала.

Дверь в дамскую гардеробную то и дело со скрипом распахивалась, и оттуда доносился гомон голосов, щебетанье еще укутанных девочек. А там – шарканье ног, приглушенное мягким ковром, шум воды, льющейся в раковины, постукивание костяных гребней о мраморные столешницы. Матери и гувернантки искали свободное место, где можно было бы заняться прическами и лентами, стянуть с шелковых чулок шерстяные гетры. С ворохом вещей они гурьбой выходили из гардеробной; холодный коридор наполнился шуршанием муслина. На радиаторах разложили шерстяные накидки и жакеты; девочки, сидя рядами на полу, надевали балетные туфли. В шубе, с дорожной сумкой торопливо прошла мисс Джеймс, учительница танцев. Грациозно склоняясь, как тростинка в потоке воды, она пробиралась по коридору, перешагивая через ноги девочек с однообразными, чуть досадливыми жеманными восклицаниями. За ней молча шла аккомпаниаторша; ее хмурый профиль резко выделялся на фоне парчовых обоев.

Мисс Джеймс и аккомпаниаторша вошли в зал и, расположившись у окна, за роялем, раскрыли сумки; по очереди держа зеркало друг перед другом, они припудрились большими мягкими пуховками. Намочив кончики пальцев, аккомпаниаторша пригладила прямые волосы, зализанные, как у мужчины, назад. Мисс Джеймс взяла зеркало и, прикусив губу, с легкой тревогой и укором посмотрела искоса на свое отражение в серебристом овале.

Аккомпаниаторша взглянула на люстры, затем с презрительной миной – на пелену тумана за окном.

– Хорошо, что опять искусственное освещение, мне кажется, так гораздо лучше. Ты еще не совсем расклеилась?

– Вроде бы не совсем, – равнодушно ответила мисс Джеймс. Она провела уже два занятия; перед вторым у нее разболелась голова.

Мисс Джойс Джеймс когда-то училась в балетной школе мадам Мажовски; теперь она работала у нее. Шесть дней в неделю давала уроки танцев, разъезжая по пригородам. Рано утром мисс Джеймс отправлялась в класс мадам Мажовски шлифовать свое мастерство. У Джойс было восемь бальных платьев, легких, как облако, одно другого краше, черная шелковая туника для занятий в классе, шуба, которую она набрасывала прямо на бальный костюм, и больше ничего – только юбка с кофтой, выглядевшие вызывающе в провинции и убого в Лондоне. Мисс Джеймс исполнился двадцать один, она была хорошенькая, но истощенная и без кровинки в лице от постоянной духоты в помещениях, где занималась. С утра до вечера мисс Джойс была формой, ритмом; в классе и в танцевальных залах она непрестанно перевоплощалась из одного изящного образа в другой, подобно тому как раскрывается брошенный в воду японский «волшебный» цветок. Поздно вечером у Джойс уже не оставалось сил «притворяться», да и существовать; в изнеможении она не могла ни говорить, ни есть. По дороге домой она обычно засыпала на плече аккомпаниаторши, и та с рук на руки передавала Джойс сестре, которая укладывала ее в постель. У мисс Джеймс были брови вразлет, над узкими скулами из-под полуопущенных век холодно смотрели дремотные глаза, в которых спала ее душа.

Понуро прижавшись друг к другу, как две обезьянки, мисс Джеймс и аккомпаниаторша, мисс Пил, посидели еще немного в оконной нише. Сбросив пальто, мисс Пил грела руки у радиатора, осторожно растирала их и снова грела, словно хотела набрать побольше тепла. Когда она наклонялась вперед, шелк платья морщинился над ее худыми лопатками. Взгляд Джеймс был устремлен на дверь, через которую в зал входили дети; она рассеянно пересчитывала их. При появлении каждого нового ребенка его имя тотчас же всплывало у ней в памяти, словно у того над головой выскакивала табличка. Хотя всю неделю, от среды и до среды, мисс Джеймс не помнила о существовании этих детей, теперь она без колебаний узнавала их и никогда не путала Джоан с Джин, Марджери с Молли.

Через стеклянную дверь в зал по двое, по трое впархивали девочки и скользили по полу. Матери и гувернантки рассаживались группками вдоль стен. Их приглушенное перешептывание кольцом охватывало тишину зала, они кивали друг другу, здороваясь с сидящими напротив. В тусклом свете туманного дня сумрачный зал казался похожим на церковные своды.

За три минуты до начала занятий в дверях возник администратор отеля и остановился, глядя в сторону рояля. Мисс Пил разбирала ноты; заметив его, она оторвалась от своего занятия.

– Лулу пришел, – шепнула она.

– Вижу, – ответила мисс Джеймс.

Лулу, пылкий и стройный швейцарец, виновато отвел глаза, деловито оглядел зал и добавил света. Мисс Джеймс нахмурилась и, взяв ноты вальса, сделала вид, что изучает их. Вздохнула: до чего же она устала. Еще две девочки скользнули в зал, прошмыгнув мимо администратора. И дверь, качнувшись, тоже тяжело вздохнула.

– Он ушел, – сказала мисс Пил и снова погрузилась в ноты.

– Вижу, – ответила мисс Джеймс.

Без четверти четыре. Обе посмотрели на часы – пора начинать. Учительница отошла от рояля, аккомпаниаторша села за инструмент, поставила ноты «Военного марша»; подтянула браслеты на руках и застыла, не сводя глаз с мисс Джеймс; та стояла в дальнем конце зала и не мигая смотрела в зеркало на противоположной стене.

– Добрый день! – зазвенел серебристый голосок Джойс. Девочки выбежали на середину зала, поправляя платья. – Становитесь для марша! Гризельда ведет… Взялись за юбочки, правая нога вперед, оттянули носок… Начали! Правая, левая – правая – правая – правая – выше подбородок – хорошо! Руки, Филлис… Носок, Джин… Носок, Марджери, – Марджери, как ты идешь… нос-о-о-о-к!

Мисс Пил наяривала «Военный марш». Гризельда – сама безукоризненность, спина прямая, лицо непроницаемое, упруго оттянутый носок вздрагивает от напряжения – провела пятьдесят душ по кругу к середине зала. Здесь они разделились – одни направо, другие налево, – снова встретились, пошли по двое, по четыре и заняли позиции для экзерсисов. Все шло как обычно.

Пять позиций: мелькание ног, прямых как циркули. Первая… вторая… третья… четвертая… пятая! Начало каждой новой позиции возвещал аккорд, оглушительное дребезжание, прорезавшее тишину. Девочки по команде замерли в пятой позиции, и мисс Джеймс поплыла между рядами.

Марджери Мэннинг все делала не так. Эти среды отравляли ей всю неделю. Она твердо знала – мисс Джеймс ее ненавидит. И действительно, мисс Джеймс ее ненавидела. Нелепо одетая девочка, бабушкина внучка. Рыжие локоны тяжело обвисли, как сосиски, и белые банты тоже повисли-, очки все время запотевали от разгоряченного тела, и тогда она ничего не видела вокруг. Марджери ссутулилась, испуганно подалась вперед.. Мурашки побежали у нее по спине, а мисс Джеймс в своем голубом воздушном платье со складками, похожем на чашечку гиацинта, мягко ступая, все ближе подходила к ней.

– Теперь Марджери… Марджери Мэннинг, как ты стоишь?

Они впились друг в друга глазами; все вокруг замерли. Марджери думала: «Она готова убить меня». Мисс Джеймс думала: «Я готова убить ее – прямо сейчас». На ее лице появилось выражение холодной тоски. «Ну-ка, подумай», – сказала она ласково. Девочки впереди обернулись. Марджери посмотрела на свои ноги. Ноги как ноги, не хуже, чем у других; в балетных туфельках-лодочках. Господи, да она стоит в третьей позиции!

– Вот так, – кивнула мисс Джеймс. – Теперь поняла?… Повтори сама… Пожалуйста, музыка. Начали! – Рояль задребезжал карающе, звуки обрушились на Марджери, как топор мясника. – Теперь поняла?

У Марджери были кокетливые повадки хорошенькой девочки, делавшие ее жалкой. Вот и теперь она игриво откинула назад тяжелые локоны, а те ударили ее по спине. Через запотевшие стекла очков она уставилась на мисс Джеймс снизу вверх, как толстенький зверек, попавший в ловушку, – как крыса, которая ни у кого не вызывает жалости.