Диана - Манн Генрих (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗

Генрих Манн

ДИАНА

I

В июле 1876 года европейская печать была полна рассказами о красоте и выходках герцогини Виоланты Асси. Ее характеризовали, как «породистую женщину из высшей аристократии с пикантными причудами в красивой головке»; говорили, что «ее политические авантюры отметит история, не придавая им, однако, серьезного значения».

Было бы несправедливо придавать им серьезное значение, так как они не удались. Одна из самых блестящих представительниц интернационального высшего общества, герцогиня в последнее время напала на мысль поднять революцию на своей родине В Далматском королевстве. Заключительная сцена этого романтического заговора, неудавшийся арест герцогини и ее бегство, обошла все газеты.

В полночь — час заговорщиков — во дворце Асси, на Пиацца делла Колонна в Заре собралось блестящее общество. Наступил решительный момент; все приверженцы отважной женщины приходят в последнюю минуту показаться ей; сановники, надеющиеся на место и голос в совете новой королевы, двадцатилетние лейтенанты, рискующие своей карьерой и жизнью ради одного ее взгляда. Примчался и маркиз Сан Бакко, старый гарибальдиец, без которого не обходится ни один заговор во всех пяти частях света. Здесь и фактотум герцогини, барон Христиан Рущук, многократно крещеный и к тому же украшенный баронским титулом.

Ее самой еще нет, все ищут ее глазами. Но вот гости расступаются; тихие взволнованные разговоры замолкают. Появляется она. Уже готовы раздаться приветственные клики. Но она стоит в рубашке… и улыбается.

Все теснятся, перешептываются, изумленно вглядываются. Самые решительные, безусловные поклонники готовы на все закрыть глаза: но это ночная рубашка, доходящая до полу и вся украшенная английским кружевом, но все же ночная рубашка.

Вдруг сорочка спускается. Какой-то господин испуганно отмахивается, несколько дам тихо вскрикивают. Она соскальзывает с плеч: момент высшего напряжения — герцогиня стоит в бальном туалете и улыбается. Она переступает через рубашку, которую кто-то уносит, она начинает говорить, — все обстоит благополучно.

Ей приносят письмо. Она прочитывает его и, топнув ногой, бросает окружающим. Ее приближенный, пылкий трибун Павиц или Павезе пишет ей, что все погибло, надо немедленно бежать. Он ждет ее у пристани.

Она удаляется. В зал входит офицер в каске: «Именем короля». Он осматривается, его забрасывают вопросами, он показывает приказ об аресте. В дверь просовывает голову герцогиня в ночной рубашке. Полковник пугается и отдает честь. — Я нездорова, — говорит она, — я принуждена была уйти к себе. Не позволите ли вы мне одеться? Полчаса? — Гости выходят толпой из всех комнат на лестницу. На улице какая-то дама в желтом атласном платье с кружевной вуалью на лице громко смеется. Ее тесно окружает группа мужчин, не отступающая от нее ни на шаг. Ее усаживают в экипаж. Когда лошади трогают, она кивает из окна задыхающемуся Рущуку: «До свидания, мой придворный жид», и быстро уезжает.

Замок Асси, в котором она выросла, стоял среди моря, на двух, разделенных узким каналом, скалах, в расстоянии ружейного выстрела от берега. Он, казалось, вырастал из этих рифов, серый и зубчатый, как они.

Проезжавшие мимо не могли различить, где кончалась скала и где начинались стены. Но вдоль мрачных каменных груд мелькало что-то белое: маленькая белая фигурка жалась к передней из четырех зубчатых башен. Она бродила по галерее остроконечных утесов, грациозно и уверенно двигаясь по узкой дорожке между стеной и пропастью. Рыбаки знали ее, и девочка тоже узнавала каждого издали по его костюму, по окраске и парусам его барки. Вот этого человека в тюрбане, который поглаживал свою черную бороду, издали кланяясь ей, она ждала уже неделю: он приезжал каждые три месяца, его ялик так и плясал, в нем были только губки. У того, в шароварах и красной остроконечной шапке, был желтый парус с тремя заплатами. А вот этот, подъезжая ближе, натягивал коричневый плащ поверх головы: он считал белое там наверху Мойрой, ведьмой, которая живет в пещерах на скалах и носит башмаки из человеческих жил. Из нее вылетает дьявол, принимающий вид бабочки, и пожирает человеческие сердца. Благодаря болтливости камеристки, Виоланта узнала эту легенду; она удивленно улыбалась, когда ей встречались неразумные существа, верившие в это. И когда сирокко с грохотом вздымал волны до самого обветренного мокрого бастиона и гнал их к ее ногам, девочка в неясных, полных сомнений образах грезила о далеких, чуждых судьбах теней, тихо, нерешительно скользивших мимо нее за облаком пены.

Иногда ее одинокую детскую душу охватывало желание почувствовать свою власть: она созывала свою челядь в гербовый зал. Необыкновенно длинный, с истертыми плитами и темным покатым бревенчатым потолком, он покоился над пропастью между обоими утесами, на которых возвышался замок. Под ногами чувствовалось, как волнуется море; серое, как сталь, под знойным затуманенным солнцем заглядывало оно с трех сторон в девять окон. На четвертой стороне со стены спадали узорчатые ткани, на сквозном ветре скрипели двери, над косяками которых висели покривившиеся и потрескавшиеся гербы: белый гриф перед полуоткрытыми воротами на черно-голубом поле. Кто-то откашливался, затем все умолкали. Перед камином с остроконечным верхом стоял кастелян замка, горбатый человечек, гремевший большими ключами и самого важного из них, ключа от колодца, не выпускавший из рук даже во сне. На другой стороне маленький пастушок робко стоял перед неподвижным изваянием господина Гюи Асси, перед темным румянцем на его костлявых щеках и железным взглядом из-под черного шлема. В средине возвышался, как белая башня, гигант-повар. Из-за его спины выглядывала экономка, в развевающемся чепце и с выдающимся животом, а направо и налево тянулись пестрые ряды камеристок, лакеев, судомоек и скотниц, батраков, прачек и гондольеров. Виоланта подбирала свое длинное шелковое платьице, нитка мелкой бирюзы позвякивала в тишине на ее черных локонах; и она грациозными, твердыми шагами шла по колеблющемуся полу мимо пошатывающихся старушек и чванных лакеев, вдоль почтительной и причудливой линии придворного штата, который только для нее работал и только перед ней дрожал. Она хлопала повара веером по брюшку и хвалила его за начиненные марципаном персики. Она спрашивала одного из лакеев, что он собственно делает — она его никогда не видит. Какой-нибудь горничной она милостиво говорила: «Я довольна тобой», при чем та совершенно не знала, за что ее хвалят.

Море успокаивалось; тогда она приказывала перевезти себя на материк. Небольшая роща пиний, уцелевшая под защитой замка, вела к холмам, обросшим кустарником; они окружали маленькое озеро. Платаны и тополи скудно украшали его берега, редкие ивы склонялись к нему, но девочка бродила, точно в густом лесу, среди кустов можжевельника с большими ягодами и земляничных кустов, усеянных красными, липкими плодами. С соседнего луга на тихое зеркало падали густые желтые отблески. Во влажной глубине замирала синева неба. У самого берега в зеленой воде громоздились большие зеленые камни, и в этих безмолвных дворцах плавали серебристые рыбки. Каменный сводчатый мост вел к узкому острову, на котором возвышалась белая беседка, украшенная розетками и плоскими пилястрами из пестрого мрамора. Стройные колонки в глубине ее были покрыты трещинами, розовые раковины наполняла пыль, трюмо тускнели под своими фарфоровыми венками.

Из угла, где стояло кресло розового дерева, доносился громкий треск. Девочка не пугалась; в летние утра она лежала на подушках, отвечая улыбкой на веселую улыбку двух портретов. У дамы была молочно-белая кожа, бледно-лиловые ленты лежали в мягком углублении между плечом и грудью и в пепельно-белокурых волосах, черная мушка плутовски притаилась в углу бледного ротика. Ее кокетливая, нежная шея была повернута к шелковому, розовому кавалеру, который так любил здесь эту даму. Он был напудрен, полные губы окаймляла темная бородка. Виоланта знала о нем многое: это был Пьерлуиджи Асси. В Турине, Варшаве, Вене и Неаполе он шутя устраивал союзы и ссорил дворы. Королева польская благоволила к нему, из-за нее он убил пятерых шляхтичей и чуть не погиб сам. Где он проходил, там звенело и рассыпалось золото. Когда оно приходило к концу, он умел добывать новое. Его жизнь была полна блеска, интриг, дуэлей и влюбленных женщин. Он служил Венецианской республике; она назначила его своим наместником в Далмации, и он управлял страной, как счастливая Цитера: среди гирлянд роз, с бокалом в одной руке, другой обнимая молочно-белые плечи. Он умер с шуткой на устах, вежливый, снисходительный к грехам других и несклонный к раскаянию в своих.