Черный тополь - Москвитина Полина Дмитриевна (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Авдотья Елизаровна сообщила, что Демида Боровикова арестовали. Слух прошел, будто бы Демид с Матвеем Вавиловым и Аркашкой Воробьевым подожгли тайгу.
– Великолепно, Дуня. Все идет как следует. Главное сейчас – навести на ложный след. Выиграть время, – отозвался гость, энергично потирая руки. От выпитого стакана водки он заметно повеселел, оживился. – Так и должно быть. Это еще только начало. Скоро их всей компанией загребут.
Авдотья Елизаровна охотно поддерживала своего испытанного дружка. И в самом деле, давно настало время столкнуть Боровикова в яму. Из плена заявился. И нос еще задирает. За Анисьей вот, говорят, приударивает. Самое время на него все свалить.
Они разговаривали полушепотом за круглым столиком, придвинутым к дивану, на котором сидели тесно друг к другу. Между ними нет секретов. Не первый год они вот так сходились, единые в своих делах и желаниях!
V
Над Татар-горою курилось марево. Пели комары, ровно сверлили невидимые дырочки в воздухе. Комолая корова махала хвостом, как маятником. Красный петух, натаптывая землю на одном месте, подзывал растрепанных куриц к обнаруженному в мусоре ячменному зерну.
На высоком крыльце дома Егора Андреяновича в ряд, тесно друг к дружке, сидели предивинские старики.
На середине ограды чернели рядками расставленные ульи, где под присмотром сторожевых пчелок отдыхали великие труженицы. Над крышей вавиловского дома курился ароматный дымок: Аксинья Романовна пекла пироги с таймениной. Вечор улов был богатый. Старики выбродили Малтат вдоль и поперек, перетаскивая лодку на себе с отмели на отмель. Добыли пудов девять рыбы – тайменей, ленков, хариузишек, а завтра, в воскресенье, приглашая друг друга на пирог, разопьют медовуху. Тем паче – у Егора Андреяновича сын приехал.
Хлопнула калитка. К крыльцу подбежала соседская молодка, Манька Афоничева, с кудряшками на висках, большеротая, в пестрой юбчонке.
– Слышали новость? – спросила она, еле переводя дух, переступая с ноги на ногу. – Демида Боровикова арестовали. Сказывают: это он поджег тайгу и пчеловода на кижартской пасеке убил.
– Не врешь?
– Сичас в сельсовет прискакал участковый Гриша. Коня так взмылил, что ажник… Ух!
Старики сразу задвигались, заговорили.
– Вот тебе и Демид Филимонович!
– Давай, валяй все на Демида, – кинул Зырян, выпустил струйку едучего дыма из трубки. – Тайга горит – Демид, пчеловода убили – Демид. А хватит ли у него рук и ног, чтобы совершить подобное? Есть ли доказательства, что это работа Демида? Оно, с первого взгляда, кажется, что Демида как бы обошла судьба: крутанула сверх всякой возможности. А с другой стороны – мужик он прямого характера.
С Зыряном все согласились. Нельзя же, в самом деле, все таежные беды валить без всяких доказательств на Демида.
Санюха Вавилов поднялся, плюнул и, никому ничего не сказав, ушел. Настороженный взгляд среднего брата Васюхи пощупал его сутулую спину.
– Чо с Санькой? – спросил столетний отец Андреян Пахомович.
– Вроде Настасью вспомнил, – кинул Егор Андреянович.
VI
Головешиха всегда поспевала на горячие блины. То ли у нее нюх был так устроен, то ли природа одарила ее особенным слухом, но она никогда не опаздывала. Как где проглянет новинка – явится ли кто из района с важными делами, прогремит ли где семейная драма, излупит ли мужик бабу или баба мужика – все ведомо Головешихе по первоисточникам.
Не успел майор Семичастный вынуть ногу из стремени, а участковый Гриша осмотреть левое копыто мерина, на которое он припадал всю дорогу, как Головешиха была уже тут как тут. Успела вовремя. И еще издали, не доходя до конторы колхоза, она просияла приветливой улыбочкой, а подойдя, поздоровалась с Семичастным.
– Засекся мерин-то? – обратилась она к участковому. – Если засекся – дай погляжу. В лошадях толк имею. – И, смело подойдя к лошади, оглаживая вислый зад ладонью, взялась за ногу. – Ногу, Карька! Ногу! – и конь покорно повиновался, дав Головешихе ногу. – Нет, не засекся, а хуже. Мокрость у него по венчику копыта. А подкова избилась.
Маленький Семичастный с бледным сухим лицом и горбатым носом, разминая ноги, сказал, что Авдотья Елизаровна, как видно, мастерица на все руки. Она ли не угощала майора в чайной свежими ватрушками из отбивной муки, пышными шаньгами, пельменями в пахучем бульоне? Не только майор Семичастный, но и многие приезжающие из района, не раз угощаемые Головешихой, нараспев хвалили ее, как совершенно необыкновенную женщину, хотя и знали, что она «с душком».
Вот почему, покуда Семичастный разговаривал с Головешихой, никто не вышел на крыльцо дома правления колхоза, хотя в конторе в этот час сидело немало мужиков. И Забелкин, и Вьюжников, и Павел Лалетин – предколхоза, и бухгалтер колхоза Игнат Вихров-Сухорукий, и оба брата Черновы – Митюха и Антон. Мужики смотрели в окно, видели, как Головешиха, отойдя с майором в сторону, о чем-то оживленно разговаривала.
– Сейчас Головешиха просветит начальника…
– А потом котлетками попотчует.
– Ну и житуха у ней! Как сыр в масле катается!
– Кому быть повешенному, тот до самой веревки катается, как сыр в масле, – сказал Вихров-Сухорукий.
– Это ты правильно сказал. Токмо не всегда сбывается насчет повешенья. Другая стерва до смерти катается в масле, и хоть бы хны!
– Всякое бывает, – поддакнул Павел Лалетин. А разговор между майором Семичастным и Головешихой был не из тех, что говорят во весь голос.
– Вот он где, подлюга, выродок прятался! – скрипнула Головешиха, скроив мину ненависти. – Дайте мне его. Дайте. Я из него по жиле всю жизнь вытяну! За всю тайгу, за все миллионы кубов леса!..
– Потише, Авдотья Елизаровна!
– Кипит! Внутри все кипит!.. Как она, голубушка, горела!..
По улице шли босоногие ребятишки, остановились, сгрудились в кучу, как табунок жеребят-стригунков, посмотрели на майора Семичастного, а потом на Головешиху, и, завернув в проулок, закричали в разноголосье:
Майору стало неудобно, что рядом с ним идет эта Головешиха, и он, поспешно смяв начатую беседу, скупо отмахнувшись от участия Головешихи, сказал, что ужинать зайдет в чайную, и пошел в контору колхоза.
VII
А на Санюху Вавилова снова напала хандра. Черной лапой сдавила глотку – не продыхнуть. Как узнал, что Демида арестовали, места себе не находил. Тыкался по надворью из угла в угол, а все без толку. Принялся было доклепывать кадку под солонину Настасье – обруч лопнул, пнул ее ногой, развалил совсем. Полез на крышу, хотел зашить дыру в сенцах – давно пробегают, и тут беда: угодил молотком по большому пальцу. В сердцах, что все из рук валится, бросил молоток с крыши и полез в погреб за самогонкой.
Пил всю ночь, а чуть свет заявил Настасье Ивановне:
– Теперь, Настя, простимся, стал быть. Честь по комедии.
– Куда же ты собрался? – испугалась Настасья Ивановна.
– К властям потопаю. С повинной. Статья такая подошла. Уф, как запетлялся, якри ее, а!
– Да ты чо, ополоумел или как?! Это братаны все твои тебя с ума сводят. Мало ли чо они ни наговорят! Собака лает – ветер носит. Ежлив тайги не поджигал, бандитов не укрывал – в чем же твоя вина? Образумься, говорю!
Но Санюха уже вполне образумился.
– Стал быть, про то и говорю, что своим умом пришел в полную чувствительность. Не объявил гада одного, теперь невинный человек должен за это страдать, вот оно какие дела!.. Им что! А на мой шиворот давит. Михайла был прав.
И больше Санюха ничего не сказал. Ушел с повинною.
Шила в мешке не утаишь. Обязательно наружу вылезет. В деревне все на виду. Ни одно событие не укроется от зорких глаз досужих сплетниц, пока не закружится от дома к дому стрижиными петлями.
