Происхождение боли (СИ) - Февралева Ольга Валерьевна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
— И Ронкероля.
— Не все-таки…
— Значит, берётесь?
— Поимею в виду, и если вдруг опять случайно что-нибудь… А что вы с ними сделаете?
— А что с ними можно сделать? Я не такой, как они сами. Я подчиняюсь конституции… Ещё по чашке?
— Я вас не отвлекаю от работы?
— Ничуть. Все мои дела обычно сделаны на сутки вперёд, а срочное я всегда могу перенести на ночь, ведь я здесь буквально живу. Вон то кресло раскладывается, и в нём я ночую, и не подумайте, что из служебного рвения. Квартира у меня, конечно, есть, маленькая и съёмная. Я поселил туда кузину Бабетту. Она содержит мой гардероб, а я заглядываю на минутку, переодеться, всегда в разное время, но вокруг полудня… Франсуа, сообразите ещё чаю!.. Да. Первое, что я исключил из своей аристократической жизни, — это привычки. У меня нет любимых кафе и ресторанов, обычных маршрутов,… друзей. Впрочем, от всего этого мне по-своему весело. Мои Тринадцать неплохо меня развлекают: для кого ещё сходить в баню или к портному — захватывающее приключение?
— Думаете, вас хотят убить?
— Шут их знает. Слушайте, Эжен, а не сгонять ли нам куда-нибудь поужинать? Я угощаю.
«А ты не подозреваешь, что меня подослала твоя чёртова дюжина? нет, я не был в их элитном отряде, но, сказать по совести, один стою всех их вместе, и, опытный главарь, Монриво меня давно прикамливает. Я пойду с тобой к Прокопу; тебе будет отрадно говорить со мной, ведь больше-то и не с кем, а я любую дребедень умею слушать с интересом и без передышки, а, когда ты совсем разомлеешь, я приглашу тебя к себе домой…»
— Что с вами?
— Что?
«Конгениальность (мать её!..)!? мы похожи — он сказал — я на него похож с рождения…»
— Вы словно провалились куда-то…
— Я вспомнил кое-что…
— Всё-таки у вас проблемы!
«Не у меня — у всех нас! Если надоело сидеть в клетушке, пойдём со мной на хищника…»
— Просто назначена другая встреча.
«Нет, тебе своей борьбы хватает».
— Ну, желаю приятного вечера.
Эжен видел, как пал духом Клеман от его отказа, и постарался быстрее забыть о своей невольной вине перед ним. Уже почти стемнело. Рафаэль не вернулся.
Побродил по набережной минут сорок, вернулся в гостиницу — опять нет. Хозяйки сварили ему кофе, заняли беседой, которой он потом не вспомнил бы и под гипнозом. Снова пошёл слоняться, дошёл до Собора Богоматери, внутри, в тёмной гулкой пещере простоял как будто четверть часа, но, выйдя на улицу, сразу понял, что уже по меньшей мере полодиннадцатого, и со всех ног побежал в «Сен-Кантен».
— Пришёл. Совсем недавно, — доложила издёрганная набегами нервного незнакомца госпожа Годен, — Просил не беспокоить.
— Дайте мне второй ключ и не входите в номер, пока я не вернусь. Не спущусь до утра — вызывайте полицию. Услышите странный шум — … не обращайте внимания. Провожать меня не надо.
Эжен прошёл два марша вверх и услышал фортепианную музыку, простую и прекрасную, легкую и безыскусную, не похожую на то, что звучит в Опере или салонных концертах, как снежинка — на обрывок салфетки. С третьего этажа она преобразилась, стала громче и торжественней, её звуки катились по ступеням хрустальным и серебряным градом. Двадцати двух/трёхнотная фраза с перемежением конечной вариации повторилась четырежды и успела врасти в память Эжену на всю жизнь, а когда он открыл незапертую дверь, ему навстречу полетела столь прекрасная мелодия, что виси тут, посреди комнаты раскромсанный труп, — Эжен его и не заметил бы.
Он думал «Музыка похожа на чужестранный язык, который поймёшь и без знания, если речь нефальшива. Сначала монотонно, как мысль в одиночестве, потом он услышал шаги и его пальцы твердили клавишами: «Вот и дождался, вот он и идёт, вот сейчас мы встретимся, мы увидимся», теперь поприветствовал (один высокий мягкий замедленный звук — вместо улыбки); а вот вопрос, немного шутливый; что-то о себе; теперь упрёк — и сразу прощение, прощение всего наперёд, благословение всего — и больше нечего сказать, снова — только мысли, та же тема. Моя…».
Музыкант сидел в темноте, было видно только контур головы, скупо подсвеченный фонарным светом, отражённым от низких сырых туч. Он замолчал, а Эжен ещё долго не мог опомниться, смущённый, пристыжённый, словно кто-то встал перед ним на колени и поцеловал его руку, а мелодии всё не утихали в его сознании.
— … Где… где Рафаэль?
— Где обычно — в салоне госпожи де Раменье ((Так называла себя Феодора)). Я ушёл пораньше, выкупил у слуг его пальто, в кармане был ключ, этот адрес я знаю давно. Лестница так темна, что хозяйки ничего не заподозрили; благо, что по вашей милости они с самого утра ищут пятый угол…
— Поиграйте ещё.
— Не могу.
— … Тогда дайте закурить.
Франкессини выложил на крышу фортепиано зажигалку и портсигар. В короткой вспышке Эжен увидел краем глаза его похудевшее, отрешённо-обречённое лицо. Отошёл к стене, сел на рулон ковра.
— Куда всё это катится! — вздохнул.
— Я только хотел вас повидать и послушать. Ваш маркиз мне не нужен.
— … Я был в полиции, говорил о вас… Для них я почти свой: я учился на криминалиста — … и они… вас заказали мне — в родном для вас смысле…
— А догадаетесь, кто мне заказывал вас?
— Ещё бы!
— Не уверен…
— Когда, по-вашему, вернётся Рафаэль?
— Между часом и двумя.
— Если к двум он не придёт, я вас убью.
— Вы хоть при оружии?
— Ваше возьму — не в первой.
— У меня его тоже нет.
— … И всё-таки я это сделаю.
— … А раньше приходилось?
— … Смотря, насколько раньше…
— В этой жизни.
— … Почти в каждом чётном сне.
— По одному или помногу?
— Толпами!..
— Знакомых/незнакомых?
— Всяких.
— … Всё ещё хотите, чтоб я поиграл?
— Хочу.
Можно закрыть глаза; страх мгновенно спадает; вражды нет.
Музыка медленней прежнего, рассеяна, спонтанна, вся в прикрытых эхом паузах, фразы чередуются в выборе лучшего финального аккорда. Типичный мысленный поток нерешительности. «Забыли ли и он о моём присутствии? Мне ли из нас двоих тяжелей?…».
— … А ещё?
— И так не получается…
— … Я должен сказать, что благодарен вам — за ваши вопросы. Никто бы мне не задал их, а ведь так важно знать, чего хотеть от смерти и в какой мере ты убийца. Но, может быть, и моих вопросов вы ни от кого другого не услышите. Для большинства вы вроде бешеного зверя. Кто-то припишет вам свои собственные бесовства типа идеи об особенных людях, которым легко и дозволительно убивать; или о том, что убийство — это не так уж плохо… Но вам-то известно, насколько оно ужасно! Так зачем???
— … По тому, что я хороший музыкант, вы заключаете, что я хороший человек?
— Да не хороший вы музыкант! вы даже нот не знаете! Но я вижу — вы тоскуете; вам бы бросить! Почему же нет!?… Я стал бы вашим другом… Я вас уважаю.
— За тоску?…
— Уважаю — и всё! Не хочу видеть вас убийцей и предателем!
— … Я не предатель. Я верен своему призванию… Мне надо найти всего одного — и увести его отсюда. Мне пришлось смириться с неизбежностью ошибок, ведь мой единственный компас — моё слепое сердце. В какой-то момент я решил, что есть и смысл в побочных жертвах: для меня это тренировка, без которой я не стал бы столь искусен, для него же — как бы поленья погребального костра…
— А можно подробнее про сердце? Как оно вам указывает?
— Оно начинает любить, а тот, кого я люблю, должен умереть.
— И кого вы любите сильней других, тот и есть единственный?
— Если после вашей смерти я полюблю кого-то больше, чем вас…
— Абсурд! Любовь обычно требует хранить, оберегать любимого!..
— Конечно! Но мой долг — в другом!
— А чем это оправдано? чего ради всё это? кому ваши труды на благо?
— Тот, кого я ищу, — демон, способный погубить миллионы людей, и никто, кроме меня, не сможет ни опознать, ни остановить его.
— И вы можете это доказать?
— Кому?
— Мне! Ведь вы меня так трактуете! (- «как они сейчас похожи с Люсьеном!» — ) Это, значит, я — опасен для всего человечества!? Докажите!
