Иосип Броз Тито. Власть силы - Уэст Ричард (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗

Именно в этот момент на сцену в качестве защитника дела косовских сербов впервые выступил Милошевич. В сентябре 1987 года он отправился на самолете в Приштину и в своем выступлении перед сербами, собравшимися на митинг, заявил: «Никто больше не посмеет тронуть вас».

Вот мнение враждебно настроенного к Милошевичу, но в то же время очень проницательного обозревателя Алексы Джиласа:

Дав клятву в Приштине и став в одночасье знаменитым, Милошевич вернулся в Белград, чтобы прибрать к рукам сербское правительство. 23 сентября 1987 года вся Югославия наблюдала за ходом пленума ЦК сербской компартии, который транслировался в «живом» телеэфире. Темой большинства выступлений были этнические проблемы Косова. После бурных дебатов, длившихся больше двадцати часов, многие руководители были сняты со своих постов в партии, потому что не сумели защитить сербов. Зимой 1987/88 года Милошевич провел «тихую» чистку, выбросив из сербской компартии либералов, федералистов, тех, кто верил в «Братство и Единство», и даже некоторых хорватов и словенцев, работавших в Белграде. Люди Милошевича заняли все руководящие посты на сербском телевидении, в редакциях «Политики» (главной утренней газеты) и «НИН» (журнала для интеллектуалов), превратив их в органы сербского национализма. Клуб сербских писателей стал центром по пересмотру литературы и истории, при этом особое внимание уделялось периоду до второй мировой войны и даже до образования Югославии. Бывший партизанский генерал Добрица Чошич, автор нескольких исторических романов, восхвалял Королевство Сербия во времена Балканских войн.

Милошевич играл на страхах миллионов простых сербов, живших в сельской местности, в Белграде же он столкнулся с непримиримой оппозицией. Демократы – антикоммунисты, либеральные коммунисты, и все те, кто опасался распада Югославии, обнаружили, что их всех свалили в одну кучу с общим ярлыком диссидентов. Атмосфера Белграда в декабре 1987 года была насыщена патриотизмом и гневом, а репрессии не были всего лишь намеком. Традиционные цыганские оркестрики, состоявшие из скрипки, контрабаса и гармоники и игравшие по вечерам в барах, теперь исполняли старинные мелодии, популярные в первую мировую войну: «Марш на Дрину» и «Далеко у моря». Пресса Милошевича начала публиковать массу материалов о борьбе Сербии против турок со времени Косовской битвы и до Балканских войн. Газеты и телевидение разразились гневными тирадами по поводу новых демонстраций албанцев в Косово и одобрили посылку туда 3000 сотрудников федеральной милиции.

Впервые с тех пор, как я познакомился с Белградом, мне пришлось следить за своей речью. Друзья предупредили меня, чтобы я не болтал лишнего в общественных местах и был сдержан в разговорах по телефону. Даже в кафе при отеле «Москва» люди разговаривали приглушенными голосами. Снаружи отеля один из диссидентов продавал студенческие журналы. Он рассказал мне, что его уже дважды арестовывали, а затем уволили с работы. Этому человеку было уже за сорок. Он сказал, что теперь подумывает о переезде из Сербии в одну из более просвещенных республик. Восемнадцать месяцев спустя я встретился с ним, снова, на этот раз в Загребе. Он опять торговал своими диссидентскими журналами в туннеле под железнодорожным вокзалом. Когда я спросил у него, каковы его убеждения, он опять ответил коротко и просто: «Коммунистические». Друзья, которых я знал тридцать лет, поговаривали о своих намерениях перебраться в Словению или даже в Соединенные Штаты, чтобы спастись от того, что, по их словам, было «фашистским» режимом.

В Косове атмосфера была еще более гнетущей. Посетив в 30-е годы Приштину, Ребекка Уэст обнаружила там пыльную деревню, где люди не знали другой еды, кроме курятины и риса. Теперь же, благодаря субсидиям центрального правительства, она превратилась в многолюдный, выставивший напоказ все свои краски город под облаками коричневого дыма, исходящими из труб промышленных предприятий. Помимо строительства кварталов многоквартирных зданий, вызванного бумом рождаемости среди албанцев, отцы города тратили деньги на проекты, поражающие своей нелепой до безобразия, показной вычурностью, такие, как публичная библиотека в виде мечети и квартал правительственных учреждений в форме огромной велосипедной рамы. Стены номеров в недавно построенном «Гранд-отеле» были выщерблены так, словно их изгрызли крысы, а в лифтах, поднимавшихся только до десятого этажа, исчезли кнопки, и постояльцы, не желавшие, чтобы их ударило током, поднимались по темной лестнице пешком. Над зданиями банков и торговых центров, сооруженных из железобетонных конструкций, которые уже порядком раскрошились, вились вороны. Точно так же вились они когда-то и над Косовым полем, насытившись вволю человеческой плотью. Всю ночь выли собаки, а на рассвете слышались усиленные электроникой заунывные призывы муэдзина с минарета железобетонной мечети.

Для албанцев в Приштине Тито – все еще герой, и его портреты висят в каждом магазине, хотя в Белграде их давно уже убрали. При этом они уже начали посматривать в сторону хорватов, надеясь найти в их лице союзника в борьбе против их общего врага – сербов. Албанцы не скрывали своего патриотизма, наоборот, даже выставляли его напоказ. В этом я имел случай убедиться однажды воскресным днем, когда сонная тишина вдруг взорвалась звуками автомобильных клаксонов. По главной улице Приштины промчалась кавалькада автомобилей с развевающимся национальным флагом – черным двуглавым орлом на алом фоне. Позднее выяснилось, что один из местных коммунистических руководителей справлял свадьбу своему сыну. Оторванный от послеобеденного сна, я отправился в один из трех близлежащих кинотеатров, выбрав тот, в котором шел вроде бы не порнографический фильм. Фильм начинался как триллер, действие которого происходило в трансконтинентальном экспрессе, но очень скоро перешел в оргию, когда два бандита одновременно насиловали и содомизировали пассажирку. Аудитория ревела от восторга, выкрикивая по-албански свое одобрение.

В деревне Косово Поле, ставшей теперь пригородом Приштины, сербы пока еще составляли большинство, хотя и там уже албанцы приступили к сооружению мечети. Сербы, с которыми я разговаривал, считали, что албанцы попытаются выжить их отсюда и захватить их дома и земли. «Вы видели мой дом, – сказал мне один из них, – это вполне приличное место для меня, моей жены и двух детей. Если в нем поселятся албанцы, в каждой комнате будет жить по три-четыре человека. Это отвратительно. Они не знают, что такое жить культурно, цивилизованно».

Многие сербы с радостью уехали бы, если бы смогли получить за свою землю и жилище неплохую цену: закон запрещал им уезжать, не продав имущества; и если уж они уезжали, то оставляли все. Один человек поинтересовался у меня, не предоставит ли ему Британия политическое убежище, а затем добавил, что с удовольствием поехал бы жить в какой-нибудь сербский город, например, в Кралево или Крагуевац, загвоздка была лишь в том, чтобы продать дом.