Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф (читать книги без регистрации .txt) 📗
Обе повозки громыхали по полевой дороге. Небо затянулось тучами, южный морской ветер усилился, собиралась гроза. Волюмния и Фабий погоняли лошадей, повозки с грохотом неслись по разбитой дороге, так что ездоки чуть было не пооткусывали себе языки. Был почти полдень, до цели было недалеко, но неожиданно налетел вихрь.
Начался дождь. Потоки воды залили людей, лошадей, повозки, дорогу, сверкали молнии, насквозь промокшие актеры въехали в ворота имения. Рабы выбежали навстречу, отвели повозки под навес, где хранился инвентарь.
Когда актеры переоделись, управляющий принял их со своей супругой как вельможа.
– Мой дом принадлежит вам, – изрек Перенний, как будто он и был хозяином имения, а сам тем временем жадно разглядывал прелести своей могучей родственницы. Его супруга подарила Фабию полную восхищения улыбку.
"Кто же не знает прославленного Фабия Скавра! Я сама видела тебя в Риме.
Будьте как дома!"
Потом они принялись в триклинии за роскошный обед из запасов Паккувия.
Жена управляющего усадила Фабия рядом с собой, сама наливала ему вино. расточая лесть и улыбки. А он улыбался хозяйке, набив рот жареной индейкой, с вызывающим изумлением смотрел на белые плечи и возвращал хозяйке комплименты с большими процентами. Когда комплимент был особенно удачен, Фабий толкал под столом Квирину. Девушка усердно жевала, чтобы не расхохотаться.
Актеры выделывали нечто сверхъестественное: не успевал раб поставить на стол полное блюдо, как оно оказывалось опустошенным. Благословите боги Волюмнию и ее сородичей!
После обеда рабы помогали актерам подготовить сцену для старого фарса "О неверной жене". Они были веселы. Из-за грозы на работу их не послали, в честь приезда актеров им дадут сегодня мяса да к тому же удастся посмотреть комедию.
Ударили в медный котелок.
На сцену вышел Фабий, он эффектно сбросил рициний, прикрывавший желтую тунику, на которую Квирина нашила красные кружочки. В этой тунике он играл впервые. Фабий тронул струны гитары, выбежала Квирина и пляской начала представление. Потом играли фарс.
"Неверная жена" относилась к старинным римским мимам, народным представлениям. Франтиха Флора наставляет рога своему мужу – сапожнику Сексту с его подмастерьем Примом. Застигнутая на месте преступления, она утверждает, что Прим лечит ее от глистов.
Флору на этот раз играла Волюмния, ей хотелось блеснуть перед управляющим. Она складывала губки бантиком, изображая невинность, и стыдливо, как девочка, слушала своего соблазнителя – Мурана. Муран закатывал глаза, таял, вздыхал, будто бы от любви, но скорее оттого, что ему не хватало рук, чтобы обнять Волюмнию. Любовники изнывали в объятиях друг друга, когда на сцену прокрался сапожник Секст – Лукрин. Он заскрежетал зубами, сдернул с себя плащ и. вытянув руки, закрылся им, как занавесом. Из-за плаща он следил за неверной женой и ее любовником. А те предавались весьма смелым ласкам. Соблазнитель Прим начал раздеваться.
Лукрин замер. Прим повесил тунику на руку сапожника! Сапожник с криком выскочил из-за плаща. Флора завизжала, Прим пустился наутек…
Во время этой суматохи прибежал надсмотрщик. Он что-то взволнованно прошептал, Перенний вскочил и направился к выходу.
На сцене все завершалось грубоватыми куплетами:
Фабий громко произнес:
Жена управляющего корчилась от смеха, она так хлопала, что чуть не отбила ладони. Актеры раскланивались. Зрители поднимались с мест. Рабов надсмотрщики выгнали во двор. Там они узнали, что раб Агрипор сбежал!
Управляющий приказал пустить по следу гончих. На темных лицах рабов горели испуганные глаза. Горе нам! Сколько голов полетит теперь!
Сарай был освещен двумя фонарями. Актеры молча смывали грим. Они заметили, что управляющий ушел еще до окончания представления. И теперь недоуменно размышляли, что бы такое могло произойти.
Лукрин мыл руки, Муран и Памфила убирали грим в ящик, Волюмния старательно причесывалась: у нее с управляющим назначено свидание, когда его жена заснет. Квирина сняла зеленое покрывало нимфы и, сидя на ящике и обхватив колени руками, смотрела снизу на Фабия. Фабий снял новую тунику с красными кружочками. Обнаженный до пояса, он снимал с лица остатки грима и улыбался девушке.
И лишь жужжание запутавшейся в паутине мухи нарушало напряженное молчание.
Дверь сарая скрипнула. Вошел Грав и закрыл ее за собой. Все вопросительно смотрели на него.
– Когда мы играли, сбежал раб. Они. говорят, уже напали на его след. С собаками.
В тишине раздался шепот Квирины: "Что с ним сделают, когда поймают?" Ей никто не ответил, и она обратилась к Фабию: "Скажи, что?"
– Когда мне было пятнадцать лет, у господина сбежал раб. Десяток рабов распяли, остальных избили… Меня тоже. Пятьдесят ударов каждому.
В неясном свете Квирина увидела шрамы на спине Фабия. Она вздрогнула. И опять наступила тишина.
Издали послышалось заунывное пение. Возле ям, куда сваливают остатки еды, вечером после работы собираются рабы.
Там они разговаривают, поют или молчат. Господин разрешает это, ведь за ними следят надсмотрщики с собаками. Гортанный голос затянул печальную, протяжную песню:
Песня оборвалась. Лай и топот копыт. Все ближе и ближе. Крики, причитания. Ближе, ближе. Актеры застыли. И голос управляющего как бритва.
– Так ты говоришь, что не хотел убегать? Что ты только спрятался, чтобы сожрать украденное сало? Замолчи! Не визжи! Надсмотрщик! Пятьдесят ударов! И неделю с ядром на ноге! Я тебя проучу, падаль!
Причитания усилились. Было слышно, как раб, всхлипывая, умоляет, потом его поволокли по земле. "В эргастул", – подумала Квирина.
Волюмния вдруг отложила гребень. Не пойдет она к управляющему. Напрасно он будет ждать ее.
– Уйдем? – повернулась она к Фабию. Тот понял и кивнул.
Стоны осужденного удалялись, слабели, затихали, даже собак не было больше слышно. В напряженной тишине жужжала муха.
Сюда не долетело ни звука. Ни стонов, ни крика истязуемого. но Квирина слышала все это. Кровь стучала в висках, будто сквозь сон доносились звуки, крик. который все разрастался и разрастался: как ужасна эта невидимая сцена и безумное жужжание мухи.
Квирина прижалась к Фабию, дрожа как в лихорадке.
– Фабий! Пятьдесят ударов! Это ужасно!
Фабий гладил ее по голове, успокаивая этого испуганного ребенка.
– Знаешь, Квирина, ему повезло. Пятьдесят ударов – это не смертельно.
Он их выдержит, раны заживут, и опять все будет в порядке. Только несколько шрамов останется. Что значит боль в сравнении с тем. что завтра он опять увидит солнце! Ведь он мог погибнуть, он же раб.
Фабий притянул Квирину к себе и коснулся губами ее губ:
– Что значит лишения? Ведь и это жизнь. Пусть мне будет больно, только бы ты была со мной. Только бы ты была со мной!
