Бальтазар Косса - Балашов Дмитрий Михайлович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
— И ты мыслишь, в Богемии начинается…
— Не мыслю! Но двух новых мучеников мы сотворили сами! Благодари за это Доменичи и моего незабвенного Дитриха фон Нима! Когда за высокую политику берется обыватель, к тому же еще и злой, можно заранее быть уверенным, что он уничтожит все, что можно и не можно… И даже не со зла! А попросту по жестокой слепоте своей, по полной неспособности заглянуть в завтрашний день.
— Но можно ли, Бальтазар, можно ли, допустимо ли стараться изменить предначертанное свыше?
— Ежели бы мы знали только, что предначертано! — вздыхает в ответ Косса. — Во всяком случае, ни Доменичи, ни Нимусы этого не ведают!
Он встает, разливает вино. Молча пьют.
— Во всяком случае, порядок в курии я попробую навести! — говорит, спустя время, Оддоне Колонна. — Иначе незачем было соглашаться на власть!
Косса умер 22 декабря 1419-го года, всего через несколько месяцев после того, как прибыл во Флоренцию и получил от папы Мартина V прощение и епископство Тусколо на прокорм. За полгода можно многое сделать, но о делах его в этот период мы не ведаем ничего. А все-таки, был ли он отравлен? Поверить в то, что его отравил Мартин V, Оддоне Колонна, исходя из той характеристики, которую дают новому папе решительно все современники, я не могу. Порядочность, доброта, культура, простота в обращении, внимательность к людям и — убийство? Да к тому же убийство бывшего друга? Нет, не верится! Не вяжется одно с другим, как, полагаю, и тюремная камера в Мантуе! Да, Оддоне Колонна мог потребовать перевода Коссы из немецкой тюрьмы в итальянскую, как я написал выше, это возможно. Но стал ли бы он после этого держать Коссу в заключении — большой вопрос. Выпустил бы! Конечно, договорившись, конечно, укрепив грамотою. Да ведь по тем же источникам, Мартин V вернул Коссе кардинальский титул и сделал его своим первым советником, главой кардинальской коллегии? И отравил? Невероятно. Иное дело, ежели Коссу отравили рыцари Сиона, как изменника их делу. Они — могли. Но об этом мы не знаем ничего, и не будем гадать и громоздить друг на друга недоказанные ужасы. Косса мог легко умереть и сам по себе, могло отказать сердце, мог умереть уже потому, что ему, привыкшему быть первым, после того, как он передал бразды власти другому, стало, по существу, незачем и не для чего дальше жить. Люди власти чаще всего умирают вскоре после того, как, по тем или иным причинам, потеряли эту власть.
Забудем об ужасающей бедности! Все-таки два епископства, хоть на юге и шла война, чего-то да стоили. И не верю, что Медичи могли оставить Иоанна XXIII без средств к существованию. Конечно, банкир есть банкир! Конечно, деньги того же Коссы были помещены в сотни торговых и промышленных предприятий, «работали», а не лежали бесполезною грудою сокровищ. И конечно, те тридцать восемь тысяч золотых флоринов, которые Джованни дал на выкуп Коссы, он должен был возместить. И тут, возможно, произошли меж компаньонами и какие-то не больно приятные разговоры. Во всяком случае, доход от индульгенций Коссе уже не поступал, а его ростовщический банк… С банком вовсе неясно, и я, как и большинство людей, ничего не понимающих в финансовых операциях, ибо умею лишь кое-как зарабатывать и тут же тратить полученные деньги, а отнюдь не пускать их в оборот, я ничего не могу даже предположить о судьбе этого предприятия, очень возможно, действительно составившего основу дальнейшего роста богатств и преуспеяния дома Медичи. Тем более, что Косса назначил Медичи своими душеприказчиками.
Но, во всяком случае, голодать Коссе с Имою не пришлось. И дом был. Дворец? Возможно, и дворец! Во всяком случае, особняк, пристойное жилище для бывшего папы римского, а в настоящем — кардинала и епископа Тусколанского. И вот в этом особняке или дворце и умирал Косса.
LX
Яд «aqua Toffana» или «кантарелла», как он назывался до шестнадцатого столетия, раствор мышьяка, бесцветен, безвкусен и убивает не сразу. Многие месяцы можно носить его в себе, чувствуя себя здоровым.
Со временем лишь появляется неприятное ощущение, которое все растет и растет. Начинается медленное угасание, увядание, истощение организма. После смерти действие яда сказывается в том, что тело отравленного начинает распадаться. На похоронах кардинала Гатанелли одна нога вывалилась из гроба. Ежели Косса был отравлен, то, скорее всего, именно этим ядом.
На дворе был декабрь, самый разгар итальянской зимы, со снегом и холодом, но без сухого мороза северных стран.
Бальтазар уже давно чувствовал себя неважно. У него мерзли ноги, и Има велела принести жаровню и растирала ему стопы уксусом. Минутами она догадывалась, что Бальтазар умирает, и тогда ее охватывал темный животный страх. Чуяла, что и он это понимал, но не говорил ничего. Только в последний день, глядя обреченно ей в лицо, вымолвил:
— Хотелось пожить с тобою в покое и тишине! Не получилось. Прости меня за все, Има!
Он заплакал, и она заплакала тоже, целуя его и обнимая его седую, все еще красивую голову, погружая лицо в его посекшиеся кудри.
— Знаешь, Има, это яд. Я долго не хотел верить. Самый страшный яд, «кантарелла», от него нет спасения!
— Умираю! — высказал он погодя, сурово и твердо. — Не плачь, Има! Я все равно не смог бы вести тихую жизнь! Возможно, Бог спас меня от нового искушения: стать все-таки авиньонским папой, сделать королем бургундца, наконец, помочь Рене… Знаешь, у меня были дочери, но никогда, насколько я знаю, не было сыновей. Иоланта права! С этими рыцарями Сиона не стоит… не стоило!
Что кровь! Сегодня подымают голову народы! Что-то должно произойти во Франции… Испания… Наша несчастная Италия… Теперь, когда ни в Милане, ни в Неаполе нет сильной фигуры, это можно было бы сделать…
Не плачь, Има! Останься я в живых, снова начались бы бабы…
— Бальтазар! Я сама готова тебе их водить, только живи! Ты ведь герой! Ты иным и быть не можешь! Как этого не могла понять Яндра, всю свою жизнь ревновавшая тебя, вместо того чтобы радоваться твоим победам!
Может быть еще не все кончено, и что-то возможно совершить?! — спросила она с отчаянною надеждой.
— Нет, Има! От «кантареллы» противоядия нет. От нее нет спасения никому. Я и так долго боролся… Меня, возможно, отравили еще в Торгау… Возможно, перед тем, как выпустить. Могли и потом… Нет, это не Оддоне, только не он! Это началось раньше! Я думал — тюрьма, камень… Но то был яд! Наверно, я виноват, как и все, как и все мы… Я был слишком жаден до жизни…
Он опять и надолго замолк. Потом стал спрашивать почему-то о том, что ему и самому было ведомо. Верно; вспоминая, прощался с воспоминаниями. Има послушно отвечала ему.
— Гуиндаччо! Где этот одноглазый прохвост? Он ведь тоже спал с Яндрой. Смешно!
— Буонаккорсо умер. Умер, пока ты сидел в тюрьме.
— А Ринери? Старый плут! Что-то он не подает вестей?
— Ринери у себя, в Фано.
— А Изолани не погиб?
— Нет, он по-прежнему сидит в Риме, куда ты его послал с армией! И, кажется, навел там порядок.
— Скажи… Напиши ему, пусть не спорит с Оддоне… Знаешь, Има, я все еще не могу понять, не могу принять, что это конец!
— Не умирай, Бальтазар! Не умирай! Почему я не была с тобою в твоих сражениях! Не плавала на твоих кораблях! Почему я не родила тебе сына!
Она плакала, уронив голову ему на грудь.
— Прощай, Има, — повторил он негромко. — Позови Джованни д’Аверардо! Я составил завещание, он знает. Тебе не придется голодать. Надеюсь на Медичи, на Козимо надеюсь…
Бедная моя Има! Не жалей, что ты не ходила со мною по морю на пиратском корабле! Это слишком тяжело. Грязь, вонь, кровь, трупы. В убийствах нет величия. Величие есть только в созидании!
Сообщи Поджо, Аретино, который, ежели напишет свою историю Флоренции, оставит более глубокий след, чем я.
— Все они были бы ничто без тебя, Бальтазар!
— И так, и не так, Има. Не забывай, что они были, а я им мог только помочь. Но не сотворить их из воздуха, или из таких людей, как Дитрих фон Ним или Доменичи. Я слишком часто ошибался в людях, Има, и в женщинах тоже. Я слишком верил в себя!
