Страстная неделя - Арагон Луи (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
похожей на самое смерть.
Осмелев от королевского кивка, сестра Фелисите придвинулась к самой дверце кареты и, поклонившись, воскликнула с тревогой:
— Государь, что сулит нам ваше достославное посещение?
Случилось какое-нибудь несчастье?
Короли должны лгать умело-это их ремесло. «Желанный»
слегка поднял свои тяжёлые веки, шевельнулся, превозмогая боль в пояснице, плавно повёл рукой и в утешение монашке сказал:
— Успокойтесь, все будет хорошо…
Разве такие слова можно хранить про себя? А в пять часов утра кому же можно о них рассказать? Сестра Фелисите зашла в «Северную гостиницу» и встретила там жену хозяина скобяной лавки, госпожу Брассар, в капоте и в папильотках-её разбудил начавшийся на площади шум, она отворила ставни, а затем отправилась на разведку. Сестра Фелисите, воображая, что говорит тихонько, возвестила пронзительным голосом:
— Все будет хорошо! Все будет хорошо!
Тут один из кирасиров, дремавший на мягком диванчике, поднял голову.
— Король! — завопила сестра Фелисите, и госпожа Брассар, поняв наконец, в чем дело, побагровела от волнения.
— Король! Король в нашем городе! Скажите, что надо сделать? Ах вот что: принести ему чего-нибудь горяченького!
Превосходная мысль. Сестра Фелисите одобрила её и посоветовала сварить шоколаду; госпожа Брассар побежала домой и разбудила мужа. которого когда-то, перед самым Термидором, отправили из Бетюна в Париж для последнего странствия, и своим спасением он был обязан лишь падению Робеспьера.
— Рике, король! Король!
Кирасир, слышавший слова сестры Фелисите, бросился к своему начальнику, поручику Гюэ, — предупредить его. И вот по городу понеслись слухи о прибытии короля: через минуту из домов высыпали люди, желавшие приветствовать монарха. Прежде всех вышел из своего дома, стоявшего на площади, мэр города господин Делало и ещё в дверях, застёгивая на себе мундир и опоясываясь шарфом, крикнул: «Да здравствует король!» — дабы никто не мог усомниться, что он первым испустил этот клич; а затем, вслед за вожаком медведей с его косолапыми питомцами из всех балаганов высыпала целая орава «цыганья», ярмарочный великан и три карлика, «прославленная ясновидящая сомнамбула», акробат-канатоходец в розовом трико, силач, подымавший тяжеленные гири и обычно появлявшийся перед публикой в минимальном одеянии, а гут, единственный из всех, закутанный до самого носа; выбежали из своих домов их обитатели, а вместе с ними их жены, все-или почти что все-в неглиже, в ночных рубашках или в капотах, несмотря на то что пробирал холодок; кое-кто одевался на ходу-натянув один сапог, держал второй в руке, пытаясь ещё при этом застегнуть на себе пуговицы; был тут батальонный командир, комендант города (в сопровождении супруги, увенчанной многочисленными папильотками), но без своего воинства, так как гарнизон был дурно настроен и, зная об этом, комендант не решился поднять солдат с постели по сигналу «встреча». Зато комендант, граф де Мольд, успел опередить поручика Гюэ, офицера 20-го легиона тяжёлой кавалерии, причисленного к роте. стоявшей в Па-де-Кале, поручику ещё нужно было собрать всех своих людей, каковых имелось у него всего пять человек, считая и двух караульных, дремавших в гостинице; только у поручика Гюэ и были здесь подчинённые, тогда как у господина Беллоне, капитана сапёрных войск, прибежавшего вслед за кирасирами, находился в распоряжении лишь вестовой, да и тот по обыкновению своему исчез, заночевав у какой-то распутной бабёнки. По правде сказать, на встрече отсутствовал и полковой адъютант капитан де Буарон д'Агьер, обязанный поднять волонтёров, — в ту ночь его не было в Бетюне, ибо он отправился в сторону Лалле, надеясь набрать волонтёров в деревнях (город поставлял их мало), навербовать защитников короля среди дезертиров, бежавших из наполеоновских войск, и среди молодчиков Фрюшара, именовавшего себя Людовиком XVII, атамана монархической шайки, который терроризировал всю округу, пока не стал официальной особой.
Людовик XVIII принял графа де Мольд и других военных холодно, что было для них ещё более чувствительно из-за грубого обращения с ними господина де Блакас. Зато король с признательностью пил шоколад госпожи Брассар.
— Славные люди! — бормотал он.
Эта дама рассказала ему историю «последнего странствия» своего мужа, размешивая при этом сахар в горячем шоколаде.
Вполне понятно, что господин Анри Брассар, так близко видевший нож гильотины, питал великую преданность к его величеству.
Впрочем, это не помешало ему сорок дней спустя войти в муниципалитет, назначенный императором. Шоколад был горячий и очень сладкий.
— Славные люди! — бормотал король.
Бертье не очень был в этом уверен-соседство ярмарочных фокусников, теснившихся на площади, заставляло его крепче сжимать под мышкой свою шкатулку. А с герцогом Тарентским по прибытии в город ему удалось перекинуться лишь несколькими словами. Но эти немногие слова привели его в величайшее смятение…
А тут ещё, после того как явились одни офицеры, что лишь подчёркивало насторожённую враждебность солдат, нагрянула толпа чиновников: гуртом явился весь суд первой инстанции, товарищ прокурора и секретарь, причём из всех произносимых имён, званий и должностей представлявшихся его величество запомнил лишь фамилию одного из членов суда-господина Декрепитюд, которую он даже заставил повторить три раза и хохотал до слез, позабыв об усталости. Явились и шестеро стряпчих, состоящих при вышеозначенном суде, и мировой судья.
Да ещё чиновники казначейства, акцизный надзиратель и сборщики налогов, расстёгнутые, растрёпанные, и хранитель ипотечных реестров, позабывший причесаться и потому похожий на прелюбодея, застигнутого на месте преступления. Все одетые наспех, все в сопровождении жён и дочерей, да ещё с младенцами на руках у нянюшек, принесёнными для того, чтобы они удостоились благословения его величества или хотя бы обогатились первыми волнующими впечатлениями.
Сцена представления королю, происходившая на рассвете перед дверцей его кареты, была не лишена комизма. Людовик XVIII смотрел на неё со смешанным чувством умиления и презрительной насмешки, а вокруг широкая площадь ещё была затянута туманом, и на самой её середине стояла высокая дозорная башня с прилепившимися к ней домами, в которых хозяева жульнически увеличили количество этажей, врезав вопреки постановлениям купеческих старшин два яруса чердачных окон в черепичные кровли с крутым скатом; знаменитая эта башня напоминала исполинского жандарма в сером мундире, вперившего недреманное око в ещё не рассеявшийся сумрак, и вдруг под её пирамидальной шапкой со сложным перекрестом толстых балок поднялся мелодичный перезвон тридцати шести малых колоколов-дзин-дон, дзин-дон… Пение их понеслось над площадью, загромождённой бараками, палатками, подмостками ярмарочных балаганов, и волны звуков ударялись о стены каменных зданий, окружавших площадь. Строения эти были чуть повыше торговых рядов, обступивших старую башню, но казались высокими, потому что все они были очень узкие, вздымали вверх на фламандский лад островерхие кровли с высоким коньком и резным фронтоном и кирпичные дымовые трубы, по две, по три трубы рядышком, которые чётко вырисовывались в небе и напоминали птиц, стоящих на страже в боевых птичьих полчищах, готовых к сражению, — целый сонм стражей.
Самая нелепая фигура этого импровизированного королевского двора явилась с некоторым опозданием: пятидесятилетний тощий чинуша, просунув правую ногу в штанину, трусил рысцой, пытаясь натянуть панталоны на левую ногу; он уже ухитрился на бегу надеть на себя своё многослойное одеяние-фуфайку, рубашку, жилет, но не успел застегнуться, мундир он тащил под мышкой, зато водрузил на голову треуголку с плюмажем и, держа в одной руке галстук, а в другой шпагу, никак не решался прицепить шпагу к поясу, а галстук повязать на шею, не зная, которое из этих дел важнее, и посему, добежав до кареты его величества, не мог снять с головы шляпу, так как обе руки у него были занять!. В таком виде предстал перед Людовиком XVIII господин Дюплаке, супрефект города Бетюна, бессменно пребывавший на этом посту при всех режимах, начиная с Консульства; из ужасного положения спасло его сейчас лишь то, что тут как раз привели сменную упряжку лошадей, и бедняга побрёл обратно с голой или почти что голой ногой, поминутно роняя то шпагу, то галстук и терзаясь мыслью, что ужасной неловкостью навсегда погубил свою карьеру. Десятилетний шалун мальчишка, выскочивший вместе с матерью на улицу посмотреть, что происходит, предложил несчастному супрефекту подержать ему панталоны, чтобы он мог надеть их как следует. Но господин Дюплаке отклонил предложение, узнав мать этого мальчишки: у неё был ещё один сын, хорошо известный полиции, так как в шестнадцать лет этот сорвиголова вздумал пойти волонтёром в наполеоновскую пехоту; в прошлом году, дослужившись до сержанта, был ранен под Безансоном, подозревался в республиканских взглядах и в настоящее время, получив долгосрочный отпуск, возвратился в Бетюн-вернее всего, с целью вовлечь крепостной гарнизон в заговор. Значит, мало того что супрефект обратил себя в посмешище перед королём, карета коего уже двинулась в направлении Лилля, ему ещё предлагают надеть панталоны с помощью брата неблагонадёжной личности!.. Этак и сам попадёшь в неблагонадёжные-живо донесут. Господину супрефекту по опыту было известно, как это делается. Да он ещё не знал, что отец крамольного сержанта, отставной офицер, был этой ночью в Пуа, на тайном собрании…
