Дорога доблести - Хайнлайн Роберт Энсон (читать книги txt) 📗
– Ладно. Это просто… Послушай, Руфо, конечно, моя страна далека от совершенства, но от чужака мне это слышать неприятно.
– Еще бы. Я люблю твою страну, в ней есть "изюминка". Но… Я не чужак и не смотрю на вас сверху вниз. Небби прав.
– Это еще как?
– За исключением того, что он судит слишком поверхностно. Демократия работать не может. Математики, крестьяне, скоты и тому подобные демократией считаются автоматически равными. Но ведь мудрость не суммируется, ее максимум - умнейший человек в каждой из групп.
Однако демократическая форма правления, хотя и не работает, но все же хороша. Любая социальная организация хороша в том случае, пока она не застыла. Форма, каркас не имеют особого значения до тех пор, пока они обеспечивают определенную степень свободы, позволяющую человеку проявить свои таланты во многих областях. Большинство так называемых ученых-социологов думают, что организация - это все. А она - почти ничто, кроме тех случаев, когда превращается в смирительную рубашку. Важна частота встречаемости героев, а не разброс нулей. - Потом он добавил: - Твоя страна имеет систему, гарантирующую достаточную степень свободы, чтобы герои могли заниматься своим делом. И она будет существовать еще долгое время, до тех пор, пока эта свобода не будет разрушена изнутри.
– Надеюсь, ты прав.
– Я прав. Этот вопрос я изучил, и я не так глуп, как думает Небби. Он прав насчет безнадежности "суммирования нулей", но не понимает того, что сам является нулем.
– Нет смысла позволять нулю выводить меня из равновесия, - усмехнулся я.
– Никакого! Особенно, раз ты сам - нуль. А ты, куда бы ни пошел, всюду будешь заметен и никогда не станешь частицей стада. Я уважаю тебя, а я уважаю не многих. И никогда не уважаю людей в массе, так что демократом в душе мне не быть. Для того, чтобы требовать "уважать" или даже "любить" огромную людскую массу с хамством на одном ее полюсе и грязными ногами - на другом, нужна бессмысленная, слепая, слюнявая тупость, которая часто наблюдается у попечителей детских садиков, у спаниелей и у миссионеров. Это не политическая система, а заболевание. Но могу тебя порадовать - твои американские политиканы этой болезнью не заражены. А обычаи в твоей стране позволяют существовать и таким организациям, где дураков нет.
Руфо взглянул на мою шпагу.
– Дружище, но ты же пришел сюда не только для того, чтобы обсуждать поведение Небби?
– Нет. - Я тоже взглянул на свой верный клинок. - Я принес ее сюда, чтобы побрить тебя, Руфо.
– Э?
– Я обещал побрить твой труп. Я ведь твой должник за ту ловкую работенку, которую ты проделал надо мной. И вот я тут, чтобы побрить брадобрея.
Он медленно проговорил:
– Но ведь я еще не труп. - Он не сделал ни единого движения. Двигались лишь глаза, оценивая расстояние между нами. Руфо не очень-то доверял моим "рыцарским чувствам" - для этого он был слишком опытен.
– О, это можно организовать, - ответил я живо, - если я не получу от тебя правдивых ответов.
Руфо чуть-чуть расслабился.
– Я постараюсь, Оскар.
– И, пожалуйста, старайся как следует. Ты мой последний шанс. Руфо, все это должно остаться между нами. Даже для Стар.
– Полная тайна. Даю слово.
– Со скрещенными пальцами, без сомнения… Но смотри, не шути со мной, дело серьезное. И, пожалуйста, ответы - только честные и прямые, мне других не надо. Мне нужны советы по проблемам моего брака.
Руфо, казалось, очень расстроился.
– А я ведь собирался сегодня уйти по делам! И вместо этого решил поработать! Оскар, я скорее предпочту отозваться при даме нелестно о ее первенце или о ее вкусе в выборе шляпок, или даже соглашусь учить акулу кусаться - это безопаснее. Что будет, если я откажусь?
– Тогда я тебя побрею.
– Ты уж побреешь своими ручищами, чертов палач! - Он снова нахмурился. - Прямые ответы… Да они тебе и не нужны… Тебе жилетка нужна, чтобы в нее поплакаться.
– Возможно, она тоже. Но мне необходимы честные ответы, а не вранье, которое ты можешь сочинить даже спросонок.
– Значит, в обоих случаях я проигрываю. Рассказать мужчине правду о его браке - самоубийство. Думаю, правильнее будет сидеть, молчать и надеяться, что у тебя не хватит духу хладнокровно зарубить меня.
– О, Руфо! Я готов сунуть шпагу в какой-нибудь ящик и доверить тебе ключ от него, если хочешь. Ты же знаешь, я никогда не обнажу ее против тебя!
– Ничего такого я не знаю, - буркнул он сварливо. - Ведь все случается когда-нибудь впервые. Если поведение мерзавца всегда можно вычислить, то ты-то - человек чести, и это меня пугает. А может, мы провернем это дело через коммуникатор?
– Брось, Руфо. У меня нет больше никого, к кому я мог бы обратиться. И я хочу, чтобы ты говорил откровенно. Знаю, что адвокаты по брачным делам действуют по своим правилам и, разумеется, должны быть гарантированы от ударов по морде. В память о той крови, что мы пролили вместе, я прошу дать мне совет. И от чистого сердца, разумеется.
– Даже так - разумеется! А в последний раз, когда я рискнул дать его тебе, ты был готов отрезать мне язык? - Он посмотрел на меня без удовольствия. - Но в делах дружбы я всегда был ослом. Слушай, я предлагаю тебе честный вариант: ты будешь рассказывать, я буду слушать… и если получится так, что твой рассказ окажется слишком долог, а мои старые больные почки не выдержат и мне придется покинуть твою приятную компанию на некоторое время… Что ж, тогда ты поймешь меня неправильно и в гневе удалишься, после чего мы никогда больше не вернемся к этому предмету. Идет?
– О'кей.
– Тогда председательствующий предоставляет вам слово. Начинайте.
И я начал. Я изложил свою дилемму и свой крах, не жалея ни себя, ни Стар (я же делал это и ради ее самой, а говорить о самых интимных делах нужды не было - тут все было в порядке). Я подробно рассказал о наших ссорах и о многом другом, чему, вообще-то говоря, лучше оставаться в узком семейном кругу. Но - пришлось.
Руфо слушал. Потом встал и начал прохаживаться, вид у него был встревоженный. Раз он с сожалением поцокал языком - это когда речь зашла о просителях, которых Стар привела в дом.
