Князь Серебряный - Толстой Алексей Константинович (электронные книги без регистрации TXT) 📗
— Делай как знаешь, — возразил Вяземский и сел в раздумье на сваленный пень.
Мельник вынес из каморы бадью, опустил ее под самое колесо и, зачерпнув воды, поставил возле князя.
— Эх, эх, — сказал он, нагнувшись над бадьей и глядя в нее пристально, — видится мне твой супротивник, батюшка, только в толк не возьму! Больно он стар… А вот и тебя вижу, батюшка, как ты сходишься с ним…
— Что ж? — спросил Вяземский, тщетно стараясь увидеть что-нибудь в бадье.
— Ангелы стоят за старика, — продолжал мельник таинственно и как бы сам удивленный тем, что он видит, — небесные силы стоят за него; трудно будет заговорить твою саблю!
— А за меня никто не стоит? — спросил князь с невольною дрожью.
Мельник смотрел все пристальнее, глаза его сделались совершенно неподвижны; казалось, он, начав морочить Вяземского, был поражен действительным видением и ему представилось что-то страшное.
— И у твоей милости, — сказал он шепотом, — есть защитники… А вот теперь уж ничего не вижу, вода потемнела!
Он поднял голову, и Вяземский заметил, что крупный пот катился со лба его.
— Есть и у тебя защитники, батюшка, — прошептал он боязливо. — Можно будет заговорить твое оружие.
— На… — сказал князь, вынимая из ножен тяжелую саблю, — на, заговаривай!
Мельник перевел дух, разгреб руками яму и вложил в нее рукоять сабли. Затоптав землю, он утвердил лезвие острием вверх и начал ходить кругом, причитывая вполголоса:
— «Выкатило солнышко из-за моря Хвалынского, восходил месяц над градом каменным, а в том граде каменном породила меня матушка и, рожая, приговаривала: будь ты, мое дитятко, цел-невредим — от стрел и мечей, от бойцов и борцов. Опоясывала меня матушка мечом-кладенцом. Ты, мой меч-кладенец, вертись и крутись, ты вертись и крутись, как у мельницы жернова вертятся, ты круши и кроши всяку сталь и уклад, и железо, и медь; пробивай, прорубай всяко мясо и кость; а вражьи удары чтобы прядали от тебя, как камни от воды, и чтобы не было тебе от них ни царапины, ни зазубрины! Заговариваю раба Афанасья, опоясываю мечом-кладенцом. Чур, слову конец, моему делу венец!»
Он вытащил саблю и подал ее князю, отряхнув с рукояти землю и бережно обтерев ее полою.
— Возьми, батюшка, князь Афанасий Иваныч. Будет она тебе служить, лишь бы супротивник твой свою саблю в святую воду не окунул!
— А если окунет?
— Что ж делать, батюшка! Против святой воды наговорное железо не властно. Только, пожалуй, и этому пособить можно. Дам я тебе голубца болотного, ты его в мешочке на шею повесь, так у ворога своего глаза отведешь.
— Подавай голубец! — сказал Вяземский.
— Изволь, батюшка, изволь; для твоей княжеской милости и голубца не пожалею.
Старик сходил опять в камору и принес князю что-то зашитое в тряпице.
— Дорого оно мне досталось, — сказал он, как бы жалея выпустить из рук тряпицу, — трудно его добывать. Как полезешь за ним не в урочный час в болото, такие на тебя нападут страхи, что господи упаси!
Князь взял зашитый предмет и бросил мельнику мошну с золотыми.
— Награди господь твою княжескую милость! — сказал старик, низко кланяясь. — Только, батюшка, дозволь еще словцо тебе молвить: теперь уже до поединка-то в церковь не ходи, обедни не слушай; не то, чего доброго! и наговор-то мой с лезвея соскочит.
Вяземский ничего не отвечал и направился было к месту, где привязал коня, но вдруг остановился.
— А можешь ты, — сказал он, — наверно узнать, кто из нас жив останется?
Мельник замялся.
— Да, должно быть, ты, батюшка! Как тебе живу не остаться! Я тебе и прежде говаривал: не от меча твоей милости смерть написана!
— Посмотри еще раз в бадью!
— Что ж еще смотреть, батюшка! Теперь ничего не увидишь, и вода-то уж помутилась.
— Зачерпни свежей воды, — сказал Вяземский повелительно.
Мельник повиновался нехотя.
— Ну, что там видно? — спросил князь нетерпеливо.
Старик с приметным отвращением нагнулся над бадьею.
— Ни тебя не видно, батюшка, ни супротивника твоего! — сказал он, бледнея. — Видна площадь, народу полна; много голов на кольях торчит; а в стороне костер догорает и человеческие кости к столбу прикованы!
— Чьи головы на кольях торчат? — спросил Вяземский, пересиливая невольный страх.
— Не вижу, батюшка, все опять помутилось; один костер еще светится да кости чьи-то висят у столба!
Мельник с усилием поднял голову и, казалось, с трудом отвел взор от бадьи. Его дергали судороги, пот катился с лица его; он, стоная и охая, дотащился до завалины и упал на нее в изнеможении.
Вяземский отыскал своего коня, сел в седло и, полный раздумья, поехал к Москве.
