Салават Юлаев - Злобин Степан Павлович (читаем книги .TXT) 📗
Командиры отрядов выслали разъезды, чтобы следить за движением башкир.
Все меньше становился, все быстрее рассеивался отряд Салавата. Наступила морозная зима, уже нельзя было жить в кошах, бродить по лесам.
Генерал Фрейман вошёл в Башкирию «для водворения покорности». Его батальоны проходили по сёлам и деревням, вылавливая отдельные кучки отбившихся, от Салавата и разбредавшихся по домам башкир.
Салават сознавал, что на зиму он должен оставить войну, что приходится смириться. Иначе было в прошлую зиму: тогда довольно было прийти в любую деревню, чтобы встретить добрый приём и радушную хлеб-соль. Теперь иначе: в редкой деревне за самые большие деньги давали съестное. Все были ограблены, обобраны проходившими войсками, большинство крестьян не сеяло хлеба, находясь в войсках Пугачёва, большинство не косило травы.
Настал день, когда в отряде Салавата осталось меньше ста человек.
— Поезжайте к Юрузени, — сказал Салават, — я вернусь дней через пять.
— Я с тобой, Салават, — заикнулся было Кинзя, но осёкся, заметив гневный взгляд друга.
Салават в тот же день уехал. Уже лёд стал на реках, и Салават переезжал реку по хрупкому, ненадёжному льду.
Он мчался к Табынску два дня. Поздно вечером подъехал к знакомому дому на окраине. Постучал у окна.
— Кто здесь? — спросил за окном избы женский голос.
— Я, Салават.
Женщина в испуге отшатнулась. Это была Оксана. До неё долетел ложный слух, что Салават убит. Она даже всплакнула несколько раз, и слезы принесли ей лёгкость такую, какой не было раньше: теперь уже никто, кроме судьбы, казалось, не был виновен в том, что родившийся мальчик растёт без отца. Отца нет в живых!
И вдруг явился отец.
Оксана отперла, поняв, что если пришёл — значит, не из могилы, но в тот же миг другой страх одолел её: кругом рыщут солдаты, вламываясь во все дома, где были «бунтовщики». Оксанин отец не вернулся домой. Где он пропал? Может быть, убит под Казанью, не то под Царицыном, да, может, и не убит, а сидит где-нибудь в каземате. Где бы он ни был — все знали, что он ушёл с Пугачёвым, и, конечно, солдаты ворвутся и в дом кузнеца и в кузню…
— Откуда ты? Солдаты в селе! — с ужасом прошептала Оксана. — Изловят! Скорей уходи!..
— Малай у тебя или девка? — с порога спросил Салават.
— Мальчонка… Да не студи ты избу! Входи, коль пришёл.
Салават вошёл. В облаке пара, ворвавшегося вместе с ним, он увидал люльку и прямо шагнул к ней.
— Куды с морозу? — крикнула Оксана, отталкивая его.
Салават сел на лавку.
— Едем со мной — женой моей будешь… Хотел сватов послать, да такое время: ещё сватов по дороге поймают… Едем так, без сватов…
— Что плетёшь-то ты, нехристь! — оборвала Оксана.
— Не пойдёшь? — спросил Салават, словно бы даже с угрозой.
— Знамо, нет!.. Кабы ты крещёный…
— Малайку тогда заберу.
— Ишь, умник!.. Ты сам роди! — огрызнулась она, закрывая всем телом ребёнка.
— Ну, латна, до утра думай-гадай.
— Нечего ждать утра! Не пойду в мухаметки. А ты, чай, и утром все нехристем будешь!..
— Малайку ведь жалко, — просительно и уже неуверенно произнёс Салават. — Ведь как без отца ему жить!
— Без отца не будет! — со злым задором возразила Оксана. — Я ему русского татку возьму!
— Его крестила?! — спросил Салават быстро и горячо.
— Нет ещё, у нас поп убег, крестить некому. Погоди, вот вернётся…
— Чтобы сын Салавата крещёный? — Салават в возмущении вскочил — и вдруг замолчал. Он услышал, что с улицы в сени входят какие-то люди. Салават отшатнулся за выступ широкой печи.
Оксана бросилась к двери, чтобы её запереть, но её распахнули снаружи, и в тот же миг Оксану схватили чьи-то крепкие, грубые руки.
— Стой, красавица, стой! — Через порог шагнул офицер с двумя казаками, один из которых держал Оксану за руки, вывернутые за спину.
Салават понял, что попался в облаву, и притаился за печью.
— Где отец? — спросил офицер.
— Почём я знаю? Схватили злодеи да увели, а куда девали — не знаю. Может, повесили, может, и из ружья застрелили…
— А молодца-башкирца ты принимала, он где? — продолжал офицер.
В эту минуту казак, верно, сильнее вывернул руку Оксаны.
— Ой, пусти! Не знаю, где… Был, да ушёл… Не ходила же я за ним… Ты бы пришёл — и тебя накормила бы… Почём я знаю, какой башкирец? Их весь год как собак тут шло!..
— А чья лошадь стоит во дворе? — грозно спросил офицер.
Салавату хотелось выскочить из-за печки, перебить незваных гостей и взять с собой Оксану. «Теперь уж ей некуда будет деться — пойдёт!» — подумал Салават, но, не видя, как вооружены пришельцы, он не решался оставить свою засаду.
— Чья лошадь? — повторил казак, видимо, снова выкручивая руку Оксане.
— Ой, ой! Моя лошадь!.. Ой, пусти, моя!.. — вскрикнула женщина.
— Вот мы сейчас хозяина-то пошарим, — сказал офицер. — Ну-ка, Чарочкин, живо сюда понятых.
— Не успеет стрижена девка косы заплесть! — выкрикнул, выходя, казак.
— Дверь закройте, ироды, мальчишку мне заморозили! — простонала Оксана. — Ой, больно, ой!..
— Терпи — атаманом будешь, — ответил мучитель.
Салават понял, что действовать надо быстро. Холод, обдавший ноги, колеблющееся пламя светца — все показывало, что дверь отворена, сейчас их в избе только двое… Он выскочил из-за печки. Крик насильников колыхнул пламя. Прежде чем кто-то из них успел выхватить оружие, Салават бросился на офицера и ударил его в грудь кинжалом. Тот свалился без крика. Казак схватился за пистолет, но Салават рассчитал все заранее: с железной печной заслонкой в руках он ринулся на казака. Тот выстрелил. Салават ударил его заслонкой по голове и, когда рухнул казак, ещё раз ножом.
Оксана стояла, жадно глотая воздух, с каким-то детским испугом глядя на Салавата. Лицо её было бледно, даже самые губы вдруг побелели как снег.
— Живо, бежим! — сказал Салават, сжав ей руки. — Бери малайку! — Но, не успев ответить, она ещё раз схватила ртом воздух и молча упала, глухо ударившись головою об пол. У губ её показалась кровь.
Салават запер дверь и метнулся к ней. Сорочка на груди её пропиталась кровью. Он разорвал сорочку и понял: казачья пуля случайно пробила ей сердце.
Некогда было возиться с мёртвой — ей уже было ничто не страшно. Остался сын. Несколько упущенных мгновений могли ему стоить жизни… Салават подскочил к люльке, схватил младенца, торопливо завернул его во что попало и стал, прислонясь к стене, у самой двери. В ту же минуту послышался разговор во дворе и шаги по ступеням. Дверь распахнулась, казак с понятыми вошёл в избу. Салават выстрелил в затылок казака, всплеснувшего руками при виде убитых товарищей, и выскочил за дверь. В сенях он положил ребёнка на пол и упёрся плечом в дверь. Понятые дёргали её изнутри.
— Сиди тихо. Всех перебью! — угрожающе, приглушённым голосом произнёс Салават.
Дёргать перестали. Салават взял стоявшее в сенях коромысло, припёр им дверь, поднял сына, скользнул во двор, быстро вскочил в седло и помчался по снежной, освещённой луной улице, прижимая к груди плачущего младенца. Уже в конце улицы он услыхал сзади крики. Он ударил коня нагайкой. Ребёнок заплакал сильнее, и ветер свистнул в ушах.
— Молчи, Салават-углы. Батыром будешь, как вырастешь… Привыкай жить в седле, — бодрил Салават малютку, поспешая к переправе через реку.
Когда Салават решил, что не так уж легко его настигнуть, он убавил рысь и запел новую для него песню, с новым небывалым напевом:
