Загадка Прометея - Мештерхази Лайош (лучшие книги читать онлайн txt) 📗
Троянская война всего-навсего эпизод. Эпизод славный — следовательно, оставшийся в памяти греков. Тем, что он так обособился, получил такую роль среди «наших воспоминаний», мы обязаны Гомеру. Троя означала Малую Азию, а Гомер был малоазийским греком.
После Трои — пусть даже и не скоро, но, вероятно, без особого труда — предводительствуемая ахейцами коалиция разбила и так уже раздробленное Хеттское царство. (Правда, к этому времени — о чем говорит участие Мемнона — подоспели на помощь и египетские силы.) Агамемнон, по обычаю того времени, очевидно, всех, кого мог, тут же забирал из хеттского войска в свое. (Фараоны тоже весьма часто брали в свою армию побежденные отряды целиком, оставляя и командиров и всю структуру.) С одной стороны, профессиональному воину было все равно, на чьей стороне сражаться, где и ради чего, лишь бы его хорошо кормили и обеспечивали всем необходимым. С другой стороны, быть воином все же лучше, чем рабом, а не то и жертвой на могиле какого-нибудь героя. Таким образом, войско, еще и увеличившись численно, продолжало продвигаться вперед по территориям нынешней Сирии, Ливана, Израиля до Синайского полуострова. Однако разношерстное это войско до сих пор держалось вместе разве что основанной на общей погоне за добычей дисциплиной — если такая дисциплина возможна. Теперь же воины коалиции — и в первую очередь азиатские союзники, которые с такой кровожадной яростью обрушивались на хеттских своих угнетателей, с таким ожесточением рушили застывшие на целое столетие границы тогдашней политической карты, — после каждой следующей победы все больше и больше теряли воинственный пыл. Особенно после захвата богатых пунических городов и, главное, Сидона. Разница между эллином и варваром почти не чувствовалась. У самого последнего воина добра набралось столько, что и не сосчитать. Он уже сто раз — мы знаем это и по современным войнам — перебирал свою добычу, бросая прямо у дороги то, что еще вчера представлялось ему ценным, потому что новая добыча, или то, что выбраковано другим, казалось желанней. Теперь ни один солдат не чувствовал себя столь нищим, чтобы охотно рисковать своей шкурой. Все больше и чаще думалось о том, какую можно купить себе усадьбу — только бы поскорее домой с этаким-то богатством! — купить девушку, купить рабов… Ну, рабов-то купить можно бы, да только к чему: хватает воину хлопот и с теми, кого он раздобыл сам или получил при дележке после очередной победоносной битвы. И так уже не раз отсеивал, приканчивал тех, что послабее, от кого ни работы настоящей, ни хорошего выкупа ждать не приходится.
Да, этот военный поход внес большие изменения в историю. Одна великая держава была разгромлена, и равновесие сил на Востоке полностью реорганизовано; народы, издревле населявшие Европу, окончательно превратились в азиатов, как, например, фригийцы; народы Чёрного моря оказались на границе Африки, например филистимляне, которые с разрешения фараона обосновались в названной по их имени Палестине; азиатские народы — этруски, сарды — перебрались в Европу. Словом, кое-какие исторические последствия эта война действительно имела, но отнюдь не те, на какие надеялся в свое время Атрей. Как только войско эллинское, разложившееся, превратившееся в разнузданный сброд, докатилось до границ Египта, с ним шутя справились наемники слабого, клонящегося к упадку и вскоре действительно павшего Нового царства — наемники деградирующей XIX династии. Преславный поход «народов моря» потерпел крах.
Герои эллинов? Многие их них пали под Троей, погиб Ахилл — напоследок такой зуботычиной наградив не вовремя изощрявшегося в остроумии Терсита, что тут же свернул ему шею, — пал Менестей. Многие после поражения погибли в морской пучине (египетские и пунические галеры преследовали корабли спасавшихся бегством «народов моря»). На восемь лет попали к египтянам в плен Менелай и Елена. Правда, жили они по-царски (Тиндарей еще «хорош» был, чтобы заплатить за них выкуп), и Елена покоряла направо и налево. Десять лет скитался по морям Одиссей и вернулся домой, оставшись тем же, кем был, а может и того меньше: голым и босым «козьим царем». Остальных ожидала дома и вовсе жалкая судьба. Клитемнестра и Эгист убили в Микенах Агамемнона. Электра и Орест разожгли междоусобную войну, свергли и убили Эгиста и Клитемнестру. (Елена прибыла на родину как раз в тот день, когда сестрица ее лежала на смертном одре; она даже отрезала прядь волос в знак траура, но, разумеется, аккуратно, чтоб незаметно было — не портить же прическу! Между тем красавице было уже что-то около пятидесяти.)
Обескровленная власть повсюду лишь кое-как удерживала в узде впавшие в нищету за время подготовки войны и самой войны средние сословия и простой люд, с которыми так и не поделилась обещанной добычей. (Вот теперь впору было плакать жене Кузнеца; осталась еще у них, правда, красивая усадьба, большая новая кузница. Да только надолго ли?)
«Один лишь Нестор» — так гласит традиция, — только он мирно правил в своем Пилосе до последних границ века человеческого. Один лишь Нестор?.. Не повезло и ему: новейшими раскопками установлено, что приблизительно в то время, когда окончилась Троянская война, народ, судя по всему, восстал против скупого и теперь вернувшегося с пустыми руками царя, поджег Пилос и разрушил его до основания. Весьма и весьма вероятно, что «славный и мудрый Нестор» окончил дни свои на фонаре (бронзовом, конечно, не железном).
А что сказать нам о десяти тысячах безымянных, павших в походе? И о других десяти тысячах, даже потомки которых в десятом колене — если они вообще были — влачили рабство, обрабатывали поливные земли вдоль Нила? Либо надрывались на рудниках Эфиопии. Что сказать о тех, кто, будучи ранен на поле боя, хрипло молил о глотке воды и получал «удар милосердия» от «санитарной службы» по ходу возлияний в честь победоносной битвы? Или о тех, кого никто не прикончил милосердно, кто был еще жив, когда разверзалась над ним волчья пасть и слышалось урчанье в брюхе голодного зверя, чьей пищей он сейчас станет? Как рассказать о тех, что оставили на полях сражений глаз, руку, ногу и потом всю жизнь скитались, бездомные, и повсюду — ради куска хлеба насущного, ради глотка прокисшего вина — горланили под стук клюки своей либо посоха-поводыря о том, какая прекрасная и славная вещь война?..
Орест еще умер царем, но уже правлению сына его Тисамена дорийцы скоро положили конец. Через восемьдесят лет после начала Троянской войны три правнука Геракла обошлись со знаменитой линией укрепления на Истме именно так, как поступают обычно с такого рода «линиями Мажино»: попросту обошли ее. Они обрушились на Пелопоннес не с суши, а переправились через Коринфский залив и со стороны Элиды напали на Микены. Пелопоннес оказался в руках дорийцев, остатки ахейцев укрылись на островах. Микенам пришел конец. И пришел конец всей мифологии.
Спор разрешился. Геракл видел будущее эллинов в мирном мореплавании. А также в дорийцах, хотя его отнюдь не радовала такая альтернатива. Атрей — а войне и переделе мира.
Итак, свершилось: пришли дорийцы.
Я вижу: дорийцы принесли с собой более чистый нравственный климат, хотя несколько сомневаюсь в искренности пафоса, постоянно накаленного до крайнего предела; вижу: у них уже были орудия из железа, хотя несколько огорчаюсь, что, прекрасно зная цену этому железу, они использовали его только на изготовление оружия; вижу: дорийская военная демократия была в чем-то более достойным общественным устройством, чем микенский культ богатства и неограниченная его свобода; но я вижу и другое: ради того чтобы дать какие-то права всем, военная демократия отбирала права у всех, и не только какие-то, но подчас элементарные права человека. Главное же, я знаю, что путь развития вскоре поведет и Спарту через государство и рабовладельческое общество.
И что, пока из руин возникнет новое мироустройство, Элладе предстоит на четыре столетия погрузиться во тьму. (В действительности прошло более шести столетий, пока она достигла уровня расцвета Микен. Впрочем, неважно, будем считать только четыре!) Это были четыре столетия такой тьмы, какая здесь, в современной Европе, царила со времени падения Римской империи по крайней мере до Карла Великого и даже еще дольше, до XIV века, — с чем бы мы «темные века» средневекового христианства ни сравнивали: с эпохой Цезарей или с Ренессансом. Лишь по прошествии четырех веков греки приступили к осуществлению и победоносному завершению политической программы Геракла.
