Обрученные - Мандзони Алессандро (книги онлайн txt) 📗

Кардинал выпустил руку Безымённого, с которым успел за это время обсудить, что следует делать дальше. Отойдя немного в сторону, он знаком подозвал к себе местного курато. Вкратце рассказал ему, в чём дело, и спросил, не сможет ли тот быстро найти порядочную женщину, которая согласилась бы в носилках отправиться в замок за Лючией, женщину разумную и сердечную, которая могла бы справиться с таким неожиданным поручением, сумела бы найти наиболее подходящее обращение и наиболее уместные слова, чтобы обнадёжить, успокоить бедняжку, в душе которой, после стольких тревог и волнений, самое освобождение, чего доброго, вызовет ещё большее смятение. Подумав минутку, священник ответил, что он знает такую особу, и вышел.

Подозвав кивком капеллана, кардинал приказал ему немедленно снарядить носилки и носильщиков и оседлать двух мулов. Когда капеллан ушёл, кардинал обратился к дону Абондио.

Дон Абондио, который держался поближе к кардиналу, чтобы только быть подальше от другого синьора, всё время бросал исподлобья взгляды то на одного, то на другого, продолжая ломать себе голову, что же означает вся эта кутерьма. Подойдя поближе и отвесив поклон, он сказал:

— Мне сообщили, что ваше высокопреосвященство звали меня, но я полагаю, что произошла ошибка…

— Никакой ошибки нет, — отвечал Федериго. — У меня для вас добрая весть и заодно утешительное, приятнейшее поручение. Одна из ваших прихожанок, которую вы, наверное, оплакивали как погибшую, Лючия Монделла, отыскалась и находится по соседству, в доме вот этого дорогого моего друга. Вы сейчас же отправитесь с ним и с одной женщиной, которую приведёт местный синьор курато, отправитесь, повторяю, за этой вашей прихожанкой и доставите её сюда.

Дон Абондио хотел скрыть досаду — нет, больше того — тревогу и огорчение, которое вызвало в нём это поручение, или, вернее, приказание. Но было уже поздно. Чтобы не обнаружить гримасу неудовольствия, появившуюся на его физиономии, он низко склонил голову в знак повиновения и поднял её лишь для того, чтобы отвесить другой глубокий поклон — Безымённому, заодно бросив на него жалобный взгляд, как бы говоривший: «Я в ваших руках, пощадите: parcere subjectis [131]».

Кардинал спросил его, есть ли у Лючии родственники.

— Из близких, с которыми она живёт или могла бы жить, есть только мать, — ответил дон Абондио.

— А она у себя в деревне?

— Да, монсиньор.

— Так как бедная эта девушка, — продолжал Федериго, — не так-то скоро может быть водворена к себе домой, для неё будет большим утешением поскорее свидеться с матерью, а потому, если здешний синьор курато не вернётся до моего ухода в церковь, прошу вас — передайте ему, чтобы он подыскал повозку, либо мула или лошадь, и отправил толкового человека за этой женщиной, чтобы привезти её сюда.

— А что, если поехать мне? — сказал дон Абондио.

— Нет, нет! Вас я просил уже о другом, — отвечал кардинал.

— Я имел в виду, — возразил дон Абондио, — подготовить несчастную мать. Она женщина очень чувствительная, и тут нужен человек, который её знает, сумеет к ней подойти, а то как бы вместо добра не сделать ей худа.

— Вот для этого я и прошу вас предупредить синьора курато, чтобы он выбрал подходящего человека. Вы более нужны в другом месте, — ответил кардинал.

Ему хотелось прибавить: этой бедной девушке сейчас важнее всего увидеть в замке знакомое лицо, верного человека, после того как она столько часов томилась в такой страшной неизвестности относительно своего будущего. Но он поостерёгся открыто высказать эти соображения в присутствии третьего лица. Всё же кардиналу показалось странным, что дон Абондио не понял его с полуслова, что самому курато это не пришло в голову. Предложение же дона Абондио и его настойчивость показались кардиналу неуместными, и он сразу заподозрил, что тут что-то неладно. Взглянув в лицо дону Абондио, он без труда догадался, что тот боится поездки с этим страшным человеком, боится войти в его замок даже на несколько минут. Поэтому, желая окончательно рассеять подозрения дона Абондио и вместе с тем считая неудобным отводить в сторону курато и шушукаться с ним в присутствии третьего лица, его нового друга, Федериго решил, что лучше всего поступить так, как поступил бы он и без этого повода: поговорить самому с Безымённым. По его ответам дон Абондио окончательно поймёт, что перед ним уже не тот человек, которого надо остерегаться.

Итак, кардинал подошёл к Безымённому и с тем непринуждённым и доверчивым видом, который бывает при новой и сильной привязанности, так же как и при давней дружбе, обратился к нему:

— Не подумайте, что с меня довольно на сегодня этого вашего посещения. Вы вернётесь, не правда ли, вместе с этим почтенным отцом церкви?

— Вернусь ли я? — отвечал Безымённый. — Да если бы вы прогнали меня, я, как нищий, упорно стоял бы у ваших дверей. Я должен говорить с вами, слышать, видеть вас! Вы мне необходимы!

Федериго взял Безымённого за руку, пожал её и произнёс:

— Сделайте одолжение — останьтесь отобедать с нами. Я буду ждать вас. А пока я пойду молиться и возносить хвалу всевышнему вместе с народом, вы же идите собирать первые плоды милосердия.

Дон Абондио присутствовал при этих излияниях, подобно робкому мальчику, который видит, как при нём спокойно ласкают огромного злого пса с глазами, налитыми кровью, о котором все знают, что он кусается и наводит страх, — и в то же время слышит, как хозяин говорит, что его собачка — доброе животное, спокойное-преспокойное. Мальчик смотрит на хозяина и не возражает, но и не поддакивает, глядит на пса и не смеет приблизиться к нему из боязни, как бы это доброе животное не оскалило зубы, чтобы расправиться с ним, но вместе с тем не смеет отойти, чтобы его не сочли за труса; сам же думает про себя: «Эх, удрать бы поскорей домой».

Когда кардинал направился к двери, не выпуская руки Безымённого и ведя его за собой, ему снова попался на глаза бедняга дон Абондио, который остался стоять позади, уязвлённый, недовольный, с надутой, помимо своего желания, физиономией. Подумав, что это недовольство могло быть вызвано ложной мыслью, что к нему отнеслись без должного внимания и словно забыли в дальнем углу, особенно по сравнению с тем, как тепло приняли и обласкали такого злодея, кардинал на ходу обернулся к курато и, остановившись на мгновение, сказал с приветливой улыбкой:

— Синьор курато, вы всегда со мной в доме всеблагого отца нашего; а этот… этот perierat et inventus est. [132]

— О, я весьма счастлив! — сказал дон Абондио, отвешивая глубокий поклон обоим вместе.

Архиепископ прошёл вперёд, толкнув дверь, которую снаружи немедленно распахнули двое служителей, стоявших по сторонам, и удивительная пара предстала перед любопытными взорами собравшегося в комнате духовенства. На обоих лицах были написаны разные, но одинаково глубокие переживания: признательная нежность, смиренная радость сквозила в благородном облике Федериго; на лице Безымённого — смятение, умиротворённое надеждой, незнакомая ему робость, раскаяние, сквозь которое, однако, проглядывала сила этой дикой и необузданной натуры. Впоследствии говорили, что некоторым из смотревших на них в ту минуту пришли в голову слова пророка Исайи: И пастися будут вкупе волк с агнцем… и лев аки вол ясти будет плевы. На шедшего позади них дона Абондио никто не обратил внимания.

Когда вошедшие были посредине комнаты, появившийся прислужник кардинала подошёл к нему и сообщил, что приказания, переданные ему капелланом, выполнены: носилки и два мула уже готовы, остановка за женщиной, которую должен привести курато. Кардинал сказал прислужнику, что как только приедет курато, пусть он немедленно переговорит с доном Абондио и что в дальнейшем следует поступать по распоряжению дона Абондио и Безымённого. Последнему он снова пожал на прощанье руку со словами: «Так я вас жду!» — и, обернувшись, чтобы поклониться дону Абондио, направился прямо к церкви. Духовенство тронулось за ним не то гурьбой, не то вереницей. Товарищи по путешествию остались вдвоём в комнате.